Уже несколько дней в Москве находится знаменитый французский писатель Мишель Уэльбек. Все книги Уэльбека, роман «Элементарные частицы» и «Платформа», сборники эссе и стихи переведены на русский язык и пользуются большой популярностью. В Москве Уэльбек встречается с читателями, отвечает на их вопросы, проводит поэтические вечера и участвует в презентации своей новой книги «Возможность острова», на днях появившейся в московских магазинах.

Мишель Уэльбек утверждает, что не любит публичных выступлений и толпы народа. После ежедневных встреч с московскими читателями у него усталый вид. Писатель со «странным имиджем» или, действительно, странный человек? Уэльбек отвечал на вопросы журналистов в клубе «На Брестской»:

Немного странное ощущение, что становишься иконой. Я вижу довольно много человеческих существ, и знаю, что я их больше никогда не увижу. Особенно когда подписываю книги. Это опыт достаточно будоражащий. Эти встречи на публике индивидуальны — и не индивидуальны, это необычное ощущение.
Полемика, скандал — вещи, присущие средствам массовой информации, во всяком случае, во Франции. Есть некая данность: полемика и скандал — это пища газет. Поэтому меня, наверное, знают за границей главным образом как объект скандалов во французской прессе. Мне это не нужно. Неприятности, судебные процессы — это сводит с ума издателя, он боится, что книги снимут с продаж: есть такая процедура, и я с этим неоднократно сталкивался, когда временно прекращают продажу книг в ожидании судебного решения. Получается так, что книгу по-настоящему убивают. Ни автор, ни издатель в этом не заинтересованы, они боятся этого, как огня.
Если бы вы знали, что такое французские средства массовой информации, вы бы поняли, что скандал — часть их коммерческой деятельности. Еще хуже обстоят дела в США.
Это гораздо более распространенная практика. Во Франции есть огромная тема, по которой меня, впрочем, не привлекали, — это педофилия. Если удастся какого-то автора обвинить в педофилии — разгорается скандал. В моем случае это сложно было бы сделать. По-прежнему прекрасно «идет» антисемитизм, но и это не про меня. Остается еще враждебность к исламу, тоже неплохая причина, которая сработала в моем случае. Но у Орианы Фаллачи случай гораздо грандиознее, и она публиковалась, скажем так, больше и чаще.

В один из вечеров в клубе «На Брестской» Уэльбек читал свои стихи:

В Венеции, у парапета,
Я думал о тебе, Лизетта:
В базилике той золотой
Ты стать могла бы мне женой.
Вокруг толпа спешит, пестрея,
И хочет жить еще быстрее.
А я старик — внутри и вне:
Одна любовь осталась мне.

Это стихотворение из сборника «Оставаться живым», перевод Михаила Яснова.

Я прежде поэт, а потом прозаик, — говорит Уэльбек. — Мертвый поэт писать не может — отсюда необходимость оставаться живым. Это довольно простое соображение, но следовать ему бывает порой нелегко. Особенно в периоды затянувшегося творческого бесплодия. Поддержание собственной жизни вдруг начинает казаться мучительно бессмысленным — ведь все равно уже ничего не написать.

— Вы собираетесь покончить свою жизнь самоубийством?
— У человека пишущего есть необходимость некоторой шизофрении. При написании романа, например, происходит некое размножение персонажей, без этого нельзя писать. В романе «Возможность острова» я повествую от имени женщины. И это сложнее, чем влезть в шкуру человека, который склоняется к вечной жизни или к самоубийству.

— А как вы хотели бы умереть?
Под воздействием обезболивающих препаратов. Потихоньку. Чтобы нашелся кто-то, кто меня ободрил, чтобы рядом был человек. Во всяком случае, не в больнице. На исходе ночи. Да, где-то к концу ночи. Перед рассветом.

Из публики поступил вопрос: «Возможно ли существование человека, так сказать, "без присмотра", без религиозных законов, без "Большого Брата"?»
Нет, это видение, который унижает человека. Если, с другой стороны, посмотреть на весь животный мир (что, разумеется, подразумевает, что мы — некая версия животного мира, мы — животные), то в восточной традиции с этой точки зрения мы являемся достаточно продвинутыми животными. В этом случае мы ответственны за весь мир живых существ, поскольку мы построили систему моральных законов. Такой взгляд ставит человека на вершину пирамиды жизни, но это не значит, что человека невозможно превзойти. Если природа изначально была неприемлема, то человек переделал ее таким образом, что она стала приемлема с нравственной точки зрения.

— В романе «Возможность острова» вы высказываете мысль, что домашние животные — это «тренажер для человеческой любви». Это ваша мысль или так думает персонаж? У вас самого есть домашнее животное?
Да, у меня есть собака. Но собака — случай особый. Это домашнее животное, которое отличается от других, это высшее домашнее животное. Не надо думать, что животные в нравственном плане равны нам. Например, медведь находится где-то внизу цепочки эволюции, то есть мы его первого съедим. Это старая шутка.

В Доме книги на Новом Арбате, где проходила презентация книги Уэльбека «Возможность острова», у одного из стендов стоял Олег Кулик — художник, активно участвующей в жизни современного искусства и известный своими шокирующими выходками. В период с 1990 по 2001 годы он был птицей, быком, обезьяной, рыбой, но особенно часто и охотно бывал собакой. По его собственному признанию, он «оббегал пол-Европы на четвереньках, отчаянно лаял в Берлине и Страсбурге, Москве, Роттердаме, Цюрихе и других городах».

Кулик последний роман Уэльбека не читал. Художник, лично знакомый с писателем, считает, что писатель старается очень честно описать состояние современного человека: «Человека очень несчастного, который ищет хотя бы в животных качествах своих какой-то искренности. В принципе, вся современная литература в поиске искренности находится, которую она никогда не найдет, потому что искренность лежит за пределами их способностей. Искренность можно найти в ответ на те вопросы, которые они ищут, у Ошо, индийского гуру. Поэтому я Ошо читаю с бо́льшим удовольствием, чем Уэльбека. Уэльбек скорее доставляет мне такое страдание и сострадание. А Ошо приносит мне знания и понимание. "Элементарные частицы" мне нравились очень. А "Возможность острова" я еще не читал, я только приехал. Два месяца путешествовал по Латинской Америке и зашел сюда купить книжечки. Я даже с ним был знаком во Франции, с ним общался, еще когда он не был таким знаменитым. Поэтому какой образ автора... Я думаю, что он после этой встречи еще больше будет ненавидеть людей. Такой у него взгляд, затравленный и несчастный. А как он может их любить? Он их не знает. Он знает только с одной стороны. Он пытается быть искренним, и именно поэтому как бы он пишет о сексуальности такой животной».

В «Возможности острова» Уэльбек пишет: «Доброта, сострадание, верность, альтруизм остаются для нас непостижимыми тайнами, заключенными в ограниченном пространстве телесной реальности собаки».

Мишель Уэльбек производит впечатление человека тихого и немногословного. Точно такой, как герои его романов. Читатели безуспешно пытались узнать, это он о себе пишет или нет. А он отвечал: «Я — реалист. Я пишу то, что есть».