Александр Генис: Сегодня, погруженная в споры о сокращении бюджетного дефицита, Америка мучается сомнениями. Пока только одна мера вызывает одобрение у всех – повышение налогов на богачей. Их уж точно никому не жалко. Поэтому у меня не вызвала удивления занятная статистическая информация, которую я выудил из отечественной прессы. Оказывается, 77% жителей России ненавидят богатых!
Статистика не врет, она изобретает правду — вместо действительности. Если даже слова не способны отразить реальность, то что взять с худосочной цифры, умеющей лишь мелко кланяться обстоятельствам? Вот почему мне не довелось встретить никого из тех 23%, которые, согласно этой странной статистке, НЕ ненавидят богатых. Собственно, я никогда не замечал, чтобы богатых кто-нибудь любил, включая их самих. Ближнего возлюбить трудно, дальнего — невозможно, и только Христос сумел простить сытого мытаря (говоря по-нашему, инспектора налоговой полиции).
Дело в том, что никто не понимает, откуда берутся большие деньги, которыми мы называем почти любую сумму, превышающую наши доходы. А все необъяснимые явления — либо чудо, либо жульничество. (Отличить одно от другого как раз и есть промысел мытарей).
Понятно, что бедного грешника вынести проще, чем богатого праведника: последнему легче устоять перед искушением, чем первому оплатить его. Поэтому богатых не любят везде, а не только в России. Здесь, правда, этому чувству помогает гламурная пресса.
Вникнув в ее капризную поэтику, я понял, что попал в мир, знакомый с детства. Как в сталинской фантастике, тут не было денег. Вернее, их было столько, что никто не считал. Коммунизм, наконец, победил, как и обещал, в одной отдельно взятой стране — той, которой нет. Только в ней уважающий себя москвич не выходит из дома, без пиджака за пять тысяч. (Замечу в скобках, что в Америке тот же журнал, но по-английски, советует одеваться на барахолке). Сам я знаю лишь одного человека, который может себе позволить такой пиджак, но он обедает бутербродами. Собственно, поэтому я и не верю, что гламур существует для богатых - зарабатывать им интереснее, чем тратить.
Все сложнее. Гламур превратил потребление в зрелищный спорт. Мы не едим, а смотрим, как едят другие — в жемчугах и смокингах, в лимузинах и тропиках, на серебре и лайнерах. Мы им даже не завидуем, потому что они ничего не скрывают в отличие от прежних вождей, предававшихся своим унылым оргиям за колючим забором. Когда из рухнувшей ГДР показали по телевизору секретный притон тамошнего ЦК, западные соотечественники никак не могли поверить, что расшалившейся фантазии немецких коммунистов хватило лишь на буфет с молдавским коньяком и бассейн в бетонном бункере.
Нынешний - распущенный - гламур оперирует с иным размахом. Пропустив среднее звено достатка, он шагает по облакам, засеянным звездами. Одни из них (свои) ближе других, но все смотрят вниз, добродушно подмигивая. Гламур - своего рода телескоп, сводящий небо на землю. От этой оптики портится зрение. Кажется, что мечта располагается сбоку от действительности.
В сущности, и в этом нет ничего нового: родной жанр бесконфликтного соцреализма, где лучшее всегда побеждает хорошее. Та же незатейливость целей и простодушие средств, но полиграфия - несравненно выше. Реализм якобы художественного образа создает иллюзию верного хода. Отечественная жизнь в своих высших - гламурных - проявлениях достигла всемирного уровня, догнав и перегнав Америку. Гламур стал протезом эмоций. Он позволяет сопереживать чужой жизни, ничего не делая для того, чтобы она стала твоей.
Тем более, что богатые тоже плачут. Ведь ни одной насущной проблемы деньги решить не могут. Зато когда денег нет, все проблемы — насущные.