"Необходимость перемен стала особенно очевидной в последние месяцы. Глобальный финансовый кризис ударил по всем, но в России экономический спад оказался более глубоким, чем в большинстве стран", - сказал Дмитрий Медведев в послании Федеральному Собранию России. О развитии инновационой среды в интервью Радио Свобода говорит генеральный директор Российской венчурной компании (РВК) Игорь Агамирзян.

Ни у кого не вызвало удивления, что президент опять начал говорить о модернизации, о необходимости отойти от сырьевой зависимости, к которой Россия в последнее время привыкла намного больше, чем в те годы, когда нефть была дешевой. Но инновационная среда в любой стране основана на классе технологических предпринимателей. Почему их до сих пор слишком мало среди россиян? "Потому, что в течение последних двадцати лет в России было гораздо проще зарабатывать деньги не в технологиях, а в менее сложных видах бизнеса. Тогда как деньги любят простоту", - полагает Игорь Агамирзян.

- По наблюдениям некоторые экспертов, в России многие традиционно развитые научные области не имеют связи с промышленностью, а относятся к фундаментальным исследованиям. Является ли это изначально неблагоприятным условием для возникновения технологий?

- В технологическом бизнесе, как это ни парадоксально, само создание технологий является элементом необходимым, но не достаточным. Нужно, чтобы в этой технологии общество, хотя бы не явно, было заинтересовано. По моим представлениям, из основных критериев, позволяющих технологии развиться, к ее реализуемости относится только один, а все остальные носят скорее социально-гуманитарный характер. Прекрасный пример – бум мобильных телефонов. Ведь пятнадцать лет назад, пока не было предложено такой технологии, не было и спроса на нее. Спрос появился, когда появилось предложение. Это значит, что латентная потребность у людей была, но они об этом не знали. Поэтому сегодня во всем мире индустрия дает заказ науке, правда, в первую очередь - прикладной.

- Это именно та сфера, где в России наблюдаются наибольшие проблемы?

- Собственно, она всегда была не в лучшем состоянии. Я несколько лет проработал в одном из крупнейших научно-прикладных институтов - исследовательском центре компании "Майкрософт". И я хорошо понимаю, как там работают механизмы разделения темы на фундаментальное исследование и ее прикладной компонент для дальнейшей коммерциализации. Такую систему надо отстраивать. Я думаю, что когда у прикладной науки появится заказчик в виде индустрии, эти механизмы постепенно заработают и в России. К сожалению, сейчас система финансирования науки в нашей стране устроена так, что потребности заказа, исходящего от общества, никак не учитываются. На мой взгляд, единственный способ решить эту проблему - разделить каналы финансирования, отделить от академической иерархии.

- Какую роль в развитии технологий, на ваш взгляд, играет экспертиза?

- Экспертизу можно понимать двояко. Во-первых, традиционно экспертизой можно считать процесс проверки проектов. И это абсолютно правильное понимание. Но экспертизу можно понимать и шире - как набор знаний, анализ работы технологических рынков. Честно говоря, меня беспокоит не столько момент процессной экспертизы, там с грехом пополам разобраться можно. Провести технологическую экспертизу на реализуемость - это вообще не проблема. Это как раз то самое место под фонарем, где все ищут. Гораздо сложнее дело обстоит с бизнес-экспертизой.

- В чем заключается сложность?

- Во-первых, самих экспертов очень мало. У нас в стране мало людей, имеющих опыт работы в серьезном технологическом бизнесе. У нас много людей, имеющих опыт работы в традиционно индустриальных бизнесах. А в технологическом бизнесе, базирующемся на интеллектуальной собственности, есть много принципиально иных принципов. И подобную школу у нас в стране обычно получали только немногие специалисты, которые работали в транснациональных корпорациях. Вспомним, ведь технологического бизнеса как такового в России почти не было.

Однако самое слабое звено - это экспертиза в более широком смысле, как совокупность знаний о рынках. К тому же она подогревается традиционной нелюбовью пускать в бизнес чужаков. На развитых рынках в других странах существует традиция всякого рода независимых директоров, которые, как правило, работают даже не за зарплату, а за процент в бизнесе компании. Какой-то серьезный эксперт с рынка привлекается в качестве советника и в стартапе платить ему нечего, потому что у эксперта доходы несоизмеримые с этим стартапом, если он в этом бизнесе давно и пользуется уважением. Но его можно заинтересовать долей в компании. Вот этот компонент у нас просто катастрофически отсутствует. Нет ни людей, нет ни понимания той ценности, которую они предоставляют инновационным компаниям.

Основатели технологических стартапов часто думают, что они сами с усами, лучше всех знают и никто им в роли советников не нужен. Поэтому для меня цель построения экспертного сообщества многоплановая. Она заключается, в том числе, и в обеспечении процессной части экспертизы, но в еще гораздо большей степени - в обеспечение среды, из которой могли бы рождаться технологические стартапы.

- Есть такое явление, как политическое решение, когда игнорируется мнение экспертов и под давлением "сверху" необоснованно поддерживаются неактуальные исследования, убыточные предприятия, мертворожденные проекты. У вас есть какой-то механизм защиты от этого?

- Здесь могут сработать два фактора. Изначально при создании РВК был заложен механизм, при котором в фондах с участием РВК инвестиционные решения принимают сами управляющие компании фондов. И РВК сама непосредственно в инвестиционный проект не вмешивается.

- То есть нет смысла на вас "давить"?

- Казалось бы, да. Но на практике выяснилось, что сами фонды иногда принимали не самые разумные инвестиционные решения. Поэтому сейчас мы в большей степени участвуем в принятии решений и анализе проектов. Но у нас совершенно нет ни механизма, ни желания это делать инициативно. Что мы можем сделать - отсеять глупость. Что мы не можем сделать – это навязать фонду какой-то свой проект. Но есть еще и другой механизм в фонде посевных инвестиций. Там уже будет свой комитет, который будет принимать решение, идти в свою инвестицию или нет. Но тонкость в том, что приниматься на рассмотрение будут только те проекты, которые получили частную инвестицию, а это почти всегда гарантия качества этого проекта. Проект, на который никто из частных инвесторов не дал денег, фонд принципиально не может рассматривать.

- Существуют разные подходы в оценке технологического проекта. Можно ориентироваться на красивую идею, а потом думать, куда ее применить. Можно, наоборот, искать ниши на рынке, а потом думать, как ее заполнить. Можно ориентироваться на больших заказчиков, а можно на широкого потребителя. В России чаще думают о красивой идее для большого бизнеса. Вам что ближе?

- В конечном итоге мы хотим, чтобы у нас в стране присутствовали все компоненты инновационной "экосистемы". Экосистема тем и отличается, что она не может состоять из одних травоядных или одних хищников. А экономика очень похожа на такую систему. Во-первых, она всегда пирамидальна. Известно, что в экосистемах самые нижние слои, планктон, например, суммарно по массе значительно превосходит все остальное. И в экономике, заметим, больше всего денег у частных лиц. А корпорации, которые на вершине пирамиды, очень богаты, но их мало и суммарно денег у них всегда меньше, чем в нижних слоях. Поэтому так важно развивать горизонтальные бизнесы, ориентированные на каждого человека.

Представьте, сколько денег зарабатывается на мобильных телефонах, потому что у них тиражность - сотни миллионов, они нужны всем жителям планеты. Если же мы говорим о каком-то приспособлении для повышения эффективности работы одной установки для нефтедобывающей компании, то этих установок в мире две сотни. Может быть, за эти приспособления нефтяные компании готовы заплатить очень много. Но "очень много", умноженное на двести, - это гораздо меньше, чем "очень немного", умноженное на миллиард. Поэтому в принципе наиболее эффективны бизнесы, работающие на горизонтальные рынки.

Я вовсе не говорю, что все компании должны производить только продукты. Но у нас в стране и в советское время традиционно существовал перекос производства средств производства в ущерб товарам народного потребления. Он продолжается и сейчас.

- Кто в России нуждается в инновациях в большей степени?

- Часто говорят о том, что в России инновации вообще не востребованы. На самом деле это неправда, у нас инновации необыкновенно востребованы - населением. Местный бизнес, местная промышленность не обеспечивают этих инноваций, поэтому эта востребованность утекает на другие рынки. Спасти ситуацию может только технологическое предпринимательство. Нужно, чтобы появился класс людей, заинтересованных в том, чтобы на технологиях зарабатывать деньги.

- Почему их до сих пор так мало в России?

- Потому, что в нашей стране на протяжении двадцати лет было гораздо проще делать деньги на других видах бизнеса. А деньги любят простоту. Они устремляются туда, где проще преумножиться. Возможно, сейчас нужна кампания пропаганды технологического предпринимательства, но не на уровне слов о том, как нужно модернизировать экономику, а на уровне конкретных примеров. А если сегодня молодежь, заканчивая школу, предпочитает стать чиновниками или работать в крупных государственных корпорациях типа "Газпрома", то кто будет заниматься модернизацией? Поэтому я не рассматриваю развитие технологической среды в России как быстро решаемую задачу. Но она свое решение имеет и, надеюсь, рано или поздно получит. В силу того, что другие бизнесы в условиях кризиса становятся совсем не такими привлекательными и интересными, как были раньше.