Первый и последний опыт шпионских обменов в СССР

Вячеслав Сутягин: То, чего гэбэшники добивались в течение 11 лет, они добились вот таким вот образом. Выбора не было. Либо ты подписываешь это, либо сам знаешь, чего тебя ждет. А какая это жизнь, он и так за 11 лет отлично узнал.

Ирина Лагунина: Мой коллега Алексей Собачкин записал эту исповедь Вячеслава Сутягина, отца российского ученого Игоря Сутягина. Судьба человека, который в течение 11 лет отказывался признать себя шпионом, - единственное, что заставляет меня лично следить за шумной шпионской историей.
Тем не менее, пресса дружно называет американо-российский обмен шпионами историческим и беспрецедентным. Может быть, для новейшей российской истории это и так. Но логика действий, менталитет поведения нынешней российской власти ничего новейшего в себе не несет. Это – назад в Советский Союз. Владимир Абаринов рассказывает о первом и последнем шпионском обмене "холодной войны". С их участниками он общался лично.

Владимир Абаринов: Для вашингтонских журналистов несомненным признаком экстраординарности происходящего стало нарушение рабочего графика заместителя госсекретаря по политическим вопросам, бывшего посла США в Москве Уильяма Бёрнса. Он должен сейчас быть в Брюсселе и вести там переговоры по Ирану с "шестеркой" - четырьмя постоянными членами Совета Безопасности, Германией и Европейским Союзом, которые были запланированы со среды по пятницу. Но Бёрнс внезапно вернулся в Вашингтон и встретился с российским послом Сергеем Кисляком в необычно ранний час – половине девятого утра.
Официальный представитель госдепартамента Марк Тонер подтвердил, что стороны обсуждали шпионское дело, но отказался сообщить какие бы то ни было детали.

- Что касается Билла Бёрнса – вы можете рассказать о его встрече сегодня утром с российским послом?

Марк Тонер: Конечно. Заместитель государственного секретаря Бёрнс регулярно встречается с послом Кисляком, и на сегодняшней встрече они рассмотрели итоги недавнего визита президента Медведева, обсудили, как реализовать различные договоренности, а также другие вопросы двухсторонних отношений.

- Что это за двухсторонние вопросы?

Марк Тонер: Ну, у нас имеется широкий круг вопросов, над которыми мы работаем.

- Думаю, вы знаете, к чему я клоню. Давайте не будем ходить вокруг да около.

Марк Тонер: Ну так укажите мне дорогу.

- Имеются многочисленные сообщения о том, что ведутся переговоры о сделке по обмену лиц, которые якобы русские шпионы, на людей, осужденных в России за шпионаж и другие вещи.

Марк Тонер: Ну да.

- Всплывало ли это шпионское дело на встрече?

Марк Тонер: Опять-таки: оно не было главной целью встречи, но я уверен, что дело обсуждалось.

- Оно обсуждалось в аспекте возможного обмена?

Марк Тонер: Со всякими домыслами о шпионском обмене отошлю вас в Министерство юстиции.

- Министерство юстиции присутствовало на встрече?

Марк Тонер: Нет, не присутствовало.

Владимир Абаринов: Шпионские обмены вошли в практику "холодной войны" в феврале 1962 года, когда США обменяли отбывавшего 30-летнее заключение полковника Вилли Фишера, назвавшегося при аресте Рудольфом Абелем, на пилота U-2 Гэри Пауэрса и американского студента Фредерика Прайора, арестованного полицией ГДР и содержавшегося под стражей без предъявления каких-либо обвинений. О том, как это происходило, мне рассказал в апреле этого года сын Пауэрса Гэри Пауэрс-младший.

Гэри Пауэрс: В июне 1960 года, примерно через полтора месяца после того, как отец был сбит, мой дедушка написал полковнику Рудольфу Абелю. В этом письме он высказал идею обмена его сына на Абеля. Рудольф Абель ответил, что говорить на эту тему надо не с ним – следует написать его жене в Восточную Германию, которая свяжется с соответствующими должностными лицами. Когда в ЦРУ узнали об этой переписке, они были раздражены и сказали деду: "Г-н Пауэрс, пожалуйста, не вмешивайтесь в эти вопросы, ваши действия могут усугубить положение вашего сына. Позвольте нам заняться этим по дипломатическим каналам, негласно, и мы сделаем все, что в наших силах, чтобы добиться освобождения вашего сына". Дед послушался и отошел на задний план. И после этого в течение двух лет шли переговоры между нью-йоркским адвокатом Абеля Джеймсом Донованом и восточногерманским адвокатом Вольфгангом Фогелем, которым, в конце концов, и удалось заключить сделку об обмене.

Владимир Абаринов: На самом деле идея обмена принадлежала самому Абелю. Он высказал ее в письме своему адвокату Джеймсу Доновану еще в феврале 1958 года. Директор ЦРУ Аллен Даллес и его брат госсекретарь Джон Фостер Даллес не возражали. Но у Советского Союза в тот момент не было "обменного фонда" - равноценного Абелю шпиона. Когда сбили Пауэрса, такой человек появился.
Переговоры шли долго и трудно, с участием официальных и неофициальных лиц. Помимо ЦРУ и КГБ, в них участвовала восточногерманская разведка "Штази". Обмен состоялся в феврале 1962 года. А в августе Донован получил подарок от своего клиента – "Комментарии к кодексу Юстиниана" на латинском языке, издание XVI века. Тщательно осмотрев книгу, Донован пришел к выводу, что она принадлежала герцогу Саксонскому и оказалась в Советском Союзе в качестве военного трофея.
Год спустя Донован с дочерью приехали в Москву как туристы и попросили советские власти устроить им встречу с Абелем, который к тому времени уже был рассекречен и даже появлялся на телеэкране. Однако Доновану ответили, что Рудольф Иванович находится в отпуске на юге, и встретиться с ним никак невозможно.
В дальнейшем разменными фигурами становились не только шпионы, но и советские диссиденты. Иногда, чтобы спешно вызволить своего разоблаченного шпиона, Москва специально арестовывала американца и объявляла его шпионом. Именно это произошло в сентябре 1986 года с американским журналистом Николасом Даниловым. К нему подослали провокатора, а когда тот на улице передал Данилову пакет с бумагами, рядом остановился микроавтобус, из которого выскочило шесть человек, надевших на журналиста наручники. Николас Данилов рассказал мне об этом во всех подробностях два года назад в интервью для программы "Американский час Поверх барьеров".

Наколас Данилов: Отвезли меня в Лефортовскую тюрьму и, конечно, я был допрошен одним полковником, полковником Сергадеевым, который сказал мне: "Вы знаете, господин Данилов, вы арестованы, потому что мы считаем, что вы занимаетесь шпионажем". И, конечно, у меня на руках был конвертик с материалами, который мне мой так называемый друг Миша передал мне. Там были отрывки из газет Центральной Азии, но были также фотографии, любительские снимки солдат в Афганистане. И там даже была фотография одной карты, которая носила гриф "совершенно секретно". Все это, конечно, было придумано ГБ, и я понял во время первого допроса, что все это было ответной мерой на арест одного советского шпиона в Нью-Йорке, Захарова. Они говорили только, что это не имеет никакого значения, что с Захаровым это отдельное дело, а у нас есть свидетельства о ваших нелегальных операциях в Советском Союзе, и это очень серьезное дело, даже может кончиться... как это по-русски будет? Высшей мерой наказания.

Владимир Абаринов: Благодаря энергии жены Николаса Данилова Рут в дело вмешался президент Рейган. Американская пресса требовала он него принять меры к освобождению журналиста и ставила под вопрос его саммит с Горбачевым в Рейкьявике. Встреча теряла смысл: о чем можно договариваться с режимом, использующим людей в качестве разменной монеты?

Николас Данилов: Мои хорошие русские друзья всегда говорили: знаете, все это было сделано, как говорят по-русски, белыми нитками.

Владимир Абаринов: Сколько дней вы просидели?

Николас Данилов: 13 дней. Это, конечно, не очень много, но все-таки, когда ты не знаешь, что будет завтра, и как все это кончится, и, не будучи экспертом советского законодательства, это все-таки немножко страшно. И каждая минута неприятная.

Владимир Абаринов: 29 сентября Геннадий Захаров предстал перед американским судом, не стал оспаривать обвинение в шпионаже, был признан виновным и выдворен из США с запретом на въезд сроком на пять лет. В тот же день в Москве освободили Данилова, и он улетел во Франкфурт. Поскольку Вашингтон считал, что имеет право на дополнительную компенсацию, вместе с Даниловым освободили и отпустили на Запад диссидента Юрия Орлова с женой, еще несколько диссидентов получили возможность выехать на Запад для лечения. Мало того. Рональд Рейган пригласил в Белый Дом жену Данилова Рут, показал ей список лиц, выезда которых требует американская сторона, и спросил, не хочет ли она добавить какое-либо имя. Она вписала имя генетика Давида Гольдфарба. Первыми в списке значились Андрей Сахаров и Елена Боннэр. Они не получили права на выезд, но их горьковская ссылка вскоре закончилась.
Дело Данилова тихо закрыли. А в октябре состоялась историческая встреча Горбачева и Рейгана в Рейкьявике. Данилов поехал в Рейкьявик освещать саммит, но советская сторона недвусмысленно дала понять, что не желает видеть его на пресс-конференциях Горбачева.
Спустя год он решил все же выяснить, на каком юридическом основании прекращено его уголовное дело. По его просьбе госдепартамент США направил ноту советскому МИДу и получил ответ, что дело закрыто указом Верховного Совета СССР в качестве "акта милосердия".
В мае 1992 года в этой истории была поставлена окончательная точка. Бывший президент СССР приехал в Гарвардский университет с лекцией. Когда пришло время задавать вопросы, Данилов подошел к микрофону, вежливо представился и сказал: "В 1986 году, когда вы готовились к встрече с президентом Рейганом, в Нью-Йорке был арестован советский физик. В отместку за это в Москве КГБ арестовал американского журналиста. Этим журналистом был я. Я хотел бы узнать, кому в вашем аппарате пришла в голову эта светлая идея?"

Николас Данилов: Горбачев ответил, что это было правило "холодной войны", это была ответная мера на арест Захарова в Нью-Йорке. Ну и дал некоторые примеры – как выгнали британских дипломатов из Москвы во время премьерства госпожи Тэтчер. Он не очень много говорил о моем аресте, просто сказал, что это обычное дело Холодной войны. Он не извинился. Были люди, в том числе и я, которые считали, что он не очень грамотно ответил на мой вопрос.

Владимир Абаринов: Тем не менее, он фактически признал, что это было провокация.

Николас Данилов: Он фактически это признал.

Владимир Абаринов: Такими были первый и последний обмены "холодной войны".