Дмитрий Волчек: Когда был вынесен приговор по делу о выставке ''Запретное искусство – 2006'', мне показалось, что завершение этого судебного процесса стало точкой в долгом и постыдном противостоянии поддержанных государством обскурантов с современным искусством. Но впечатление это оказалось ошибочным. Последние события указывают на то, что огонь только разгорается. Одно из свидетельств – интерес, который проявил центр по противодействию экстремизму ГУВД к искусствоведческому журналу ''Артхроника'' - выходящему уже 11-ый год ведущему российскому изданию об искусстве. Выяснилось, что претензии к журналу возникли у президента группы компаний "Сапсан" бизнесмена Сергея Шмакова. Имя Шмакова стало широко известно, когда по его настоянию Русский музей передал драгоценную икону Богоматери в храм элитного коттеджного поселка ''Княжье озеро''. И вот теперь бизнесмен считает, что ''Артхроника'' оскорбила чувства верующих, и обращается за помощью в милицию. Главный редактор журнала Милена Орлова недоумевает:

Милена Орлова: У нас был номер, посвященный отношениям российского современного искусства и церкви – в частности, РПЦ. И вот именно этим номером заинтересовались люди с Петровки.

Дмитрий Волчек: Заинтересовались благодаря тому, что Сергей Шмаков обратил их внимание на этот номер. Вы знали о существовании этого господина?

Милена Орлова: Да, я слышала, что есть такой человек, когда произошла история с переносом иконы Торопецкой Божьей Матери в церковь, которую он построил в поселке ''Княжье озеро''. Это достаточно громкая история.

Дмитрий Волчек: А его имя как-то упоминалось в этом апрельском номере?

Милена Орлова: Нет, не упоминалось. У нас была когда-то такая новость, но это было зимой. Мы - ежемесячный журнал, поэтому у нас не было повода упоминать об этом в апреле.

Дмитрий Волчек: Так что никаких конфликтов, никаких контактов с господином Шмаковым у вас не было?

Милена Орлова: Нет, ничего такого.

Дмитрий Волчек: Но вы знаете, что вызвало его недовольство?

Милена Орлова: Мне показали его претензии. Там два пункта. Была такая мысль, что мы предоставляем слово, там не было имени, но фигуранту уголовного дела о выставке ''Запретное искусство - 2006''. Судя по всему, речь шла об Андрее Ерофееве. Он наш постоянный колумнист уже много лет. Это правда.

Дмитрий Волчек: А вторая претензия?

Милена Орлова: Вторая претензия в том, что к статье «Крестовый подход» были напечатаны иллюстрации работ, которые фигурировали в деле о ''Запретном искусстве''. Но это не соответствует действительности. У нас к этой статье не было таких иллюстраций. Иллюстрации были совершенно другие. У меня возникло ощущение, что люди, которые написали это, в частности, господин Шмаков, не видели журнал. Потому что статья, о которой идет речь, - это академический очерк, посвященный истории церкви, отношению к присутствию в церкви неких изображений. Начинается все от Адама: история, почему возникла разница в подходе к современному искусству у католичества и у православия. Это очень солидная статья и очень корректная по терминологии. Такую статью легко можно было бы напечатать в каком-то церковном журнале. Поэтому мне удивительно, что именно эта статья выбрана, как достойная такого рода претензий и обращения в Отдел по противодействию экстремизму. Удивительно.

Дмитрий Волчек: Вы боитесь за судьбу своего журнала или относитесь к этой истории насмешливо?

Милена Орлова: Я бы не стала употреблять слово ''насмешливо'', потому что это довольно серьезная ситуация, и я надеюсь на ее благополучный исход. Но я думаю, что делать дальше. Мы являемся законопослушными гражданами, и я не понимаю, как быть с массой произведений, которые могут вызвать вот такие эмоции у православных верующих, что они немедленно подают иск о том, что это их оскорбляет. Потому что в искусстве все может кого-то оскорбить, и непонятно, на что может пасть этот гнев. Но вот, скажем, если бы мы захотели написать статью о творчестве Александра Дейнеки, известного советского художника. Известный советский художник работал в журнале ''Безбожник у станка'' и сделал там за несколько лет массу карикатур на священнослужителей. Что мы должны делать? Сделать вид, что не было такой истории в его творчестве? Журнал совершенно не предназначен для борьбы за какие-то идеалы. Мы - профессиональное издание, мы пишем о том, что происходит в искусстве. Как мы можем не касаться этой темы? Что с этим делать, я не знаю, для меня это тупиковый момент. Дай бог, эта ситуация как-то разрешится. А что будет дальше? Любое произведение о чем угодно может вызвать такую реакцию.

Дмитрий Волчек: Колумнист «Артхроники» искусствовед Андрей Ерофеев, признанный Таганским судом Москвы виновным в разжигании национальной и религиозной розни, считает, что приговор по делу о выставке ''Запретное искусство-2006'' стал началом кампании по усмирению художников.

Андрей Ерофеев: Этот суд мы проиграли, и люди, которые нас атаковали, были таким образом поддержаны нашей правоохранительной системой. То есть было показано средство, которым можно усмирять культуру. Это некие невменяемые организации и личности, с которыми невозможно найти никакой диалог ни на бытовой, ни на идеологической, ни на эстетической почве, это люди, находящиеся в перевозбужденном состоянии, которые занимаются диффамацией, клеветой и выдвигают угрозы расправ. И этими людьми управляют власти, которые как бы здесь не при чем. Очень удобная позиция - они тянут каштаны чужими руками. Такая цензура руками невменяемых ультраправых организаций, которые выдают себя за патриотические или православные. Это началось с нашим процессом. Они пришли к Церетели в Музей современного искусства на Петровке с требованием: либо вы уберете, либо мы начнем громить ваше ''гнездо сатанистов''. Они пришли на ''Винзавод'', в Центр современного искусства. Они постоянно угрожают Гельману. И они пришли в ''Артхронику''. Я здесь вижу маховик, который раскручивается. Раньше они искали слабое звено и побаивались таких людей, как Церетели, Троценко на ''Винзаводе'' и Гельман, который является членом Общественной палаты, а теперь они готовы идти ко всем, им никто не страшен, потому что их фактически поддержали власти. И пока мы не найдем профессиональную солидарность в этом вопросе, не выстроим оборонительную систему, мы будем все время подвергаться нападкам этих людей. А государство, Министерство культуры об этом не говорят и не видят проблемы. Конечно, это была бы их задача обезопасить современную российскую культуру от наезда невменяемой публики.

Дмитрий Волчек: Но почему ''Артхроника''? Кому помешал искусствоведческий журнал?

Андрей Ерофеев: ''Артхроника'' - это журнал, который себе позволяет довольно многое. Это журнал, который можно сравнить с прошлым ''НТВ'', это журнал свободных времен, это абсолютно свободное, неподцензурное издание, где описывается всякое искусство (и правое, и левое, и салонное там бывает), но, в частности, и такое искусство, которое не допускается на выставки, которое является в какой-то мере символом оппозиции нынешнему режиму. Потому что так получилось, что в отсутствие иной оппозиции, в отсутствие вменяемой или активно проявленной оппозиционной политической культуры, политическая оппозиция сейчас в России соотносится с протестными художественными акциями, с акциями группы ''Война'', с акциями группы ''Протез'', с акциями группы ''ПГ'', с ''Синими носами'', и так далее. Мавроматти - в этом же ряду. Соответственно, этих людей выставляют как хулиганов, потому что не только власть, но и общество не признает в них художников, творцов, и невменяемые ультраправые персонажи требуют их судить и приговаривать к тюремными срокам. Вот над Мавроматти эта опасность нависла.

Дмитрий Волчек: Дело видеоартиста Олега Мавроматти, о котором говорил Андрей Ерофеев, возникло 10 лет назад. Его обвинили в оскорблении чувств верующих, Олег уехал из России, жил в США и Болгарии, но сохранил российское гражданство. И вот сейчас российское консульство в Болгарии отказалось продлевать его паспорт, сославшись на то, что на родине он скрывается от следствия. Единственная претензия к художнику состоит в том, что 1 апреля 2000 года он распял себя во дворе Института культурологии. Что это было - съемки фильма или какой-то религиозный перформанс?

Олег Мавроматти: Конечно же, съемки фильма. Это был один из эпизодов фильма, который я просто не мог доверить актеру, потому что я придерживаюсь в киноязыке предельного натурализма, и если я хочу показать, как человеку больно, когда его прибивают гвоздями, я думаю, что надо это показать натурально. Меня не устраивали киношные интерпретации ни до, ни после, потому что они ничего не показывают, как это на самом деле происходит, в кино это слишком театрально.

Дмитрий Волчек: Что это был за фильм, что за сюжет?

Олег Мавроматти: Фильм был о художнике Олеге Голосии. Это реальный художник, которого – если верить легенде – убил его приятель из зависти. Но у меня это было в сценарии несколько иначе, потому что это художественный фильм, хотя я основывался на реальной истории. И вот этот приятель как бы раскаивается и проводит такой перформанс, завершающий его жизненный путь.

Дмитрий Волчек: Как возникла идея, что это какая-то акция, направленная против Храма Христа Спасителя?

Олег Мавроматти: Приехали НТВшники, сняли и подали это уже под своим соусом. Когда они приехали, это была неожиданность, их никто не приглашал. Они взяли интервью. Мне показалось, что это даже неплохо: такое вливание внешней ситуации в постановочное кино, когда приезжают корреспонденты. В этот момент они как бы стали актерами моего фильма. Вот и все. А то, что они показали в дальнейшем, интерпретировали это как некую акцию, которая была связана с Храмом Христа Спасителя, это все нонсенс.

Дмитрий Волчек: Как возникло уголовное дело и как проходило следствие?

Олег Мавроматти: Уголовное дело возникло после подачи заявления приходом Святого Николы, который располагается рядом, за оградой Института культурологии, на чьей территории и велась съемка эпизода. У храма Святого Николы были территориальные претензии к Институту культурологии. Они хотели отсудить эту территорию уже давно, и вот им показалось, что это очень удобный момент. Они подали иск - очевидно, чтобы дискредитировать людей из института и под это дело отсудить себе эту территорию. То есть все упирается в какие-то очень меркантильные вещи, а вовсе не в оскорбления, в какую-то сакральность - все это надумано. Причем они инкриминировали мне следующее: якобы во время этой акции присутствовали какие-то дети прихожан, которые были шокированы, оскорблены данным действием. Хотя на площадке были только приглашенные люди, актеры и сама съемочная группа, никого постороннего. Это было видно на видеозаписи, которая предоставлялась следователю для того, чтобы он сам увидел, что там никого нет. То есть это происходило за забором, с улицы вообще ничего не было видно, просто какой-то человек стоит у ограды. Это не был крест, меня прибивали к такому деревянному планшету, который был привязан к ограде.

Дмитрий Волчек: Но прибивали по-настоящему, настоящими гвоздями?

Олег Мавроматти: Прибивали, конечно, по-настоящему. Повторяю, что это мой кинопринцип. Я стараюсь актера поставить в реальную ситуацию, если актер соглашается, если он готов рисковать. Если он задыхается, он задыхается по-настоящему, если он прыгает с крыши, то он должен делать это по-настоящему.

Дмитрий Волчек: Вы ведь не первый вносите Распятие в актуальное искусство. Герман Нитш это делал, писатель Себастьян Хорсли распинал себя. В конце концов, певица Мадонна на концертах тоже имитирует распятие.

Олег Мавроматти: Это все другое, театральное, связанное с другим контекстом, с дионисийскими мистериями у Германа Нитша. Причем там человека просто привязывали веревками, никто не вбивал ему гвозди в руки. Такого история искусств не знает.

Дмитрий Волчек: Хорсли делал это на Филиппинах.

Олег Мавроматти: Хорсли делал через полгода после меня, причем в специальном месте. Он выехал на Филиппины, где это является нормальной практикой.

Дмитрий Волчек: Да, на Филиппинах верующие распинают себя каждый год на Пасху, сотни людей.

Олег Мавроматти: Себастьян Хорсли это просто задокументировал, он был английским туристом, он даже не позиционировал это как художественный жест, скорее, как экспириенс такой, для повышения творческих сил.

Дмитрий Волчек: Давайте с Филиппин вернемся в Москву, к следствию. Как оно проходило?

Олег Мавроматти: Сначала прихожане подали на меня иск в Московскую городскую прокуратуру, где моим следствием занималась некая женщина, фамилию который я не помню, и она не нашла в моем деянии никакого криминала. Соответственно, мне был выписан документ, что все в порядке. А потом следствие было возобновлено через некоего депутата Госдумы от какой-то правой партии, и это было поставлено на ''парламентский контроль''. И мной занялся уже Сергей Сергеевич Крылов из Генеральной прокуратуры. Это был специальный Следственный отдел по расследованию религиозных преступлений.

Дмитрий Волчек: Это уже какой год был?

Олег Мавроматти: 2000 год.

Дмитрий Волчек: То есть еще шел 2000 год, все это очень быстро произошло?

Олег Мавроматти: Очень быстро, да. Сам следователь вел себя довольно странно. У меня было приглашение в Болгарию на видеофестиваль. Я его просто спросил, могу ли я поехать на этот фестиваль, он сказал: ''Да, нет вопросов''. То есть никакой подписки о невыезде я не давал, и он меня просто отпустил. Я выехал на этот фестиваль, мне позвонили друзья из Москвы, сказали: ''Здесь прошла передача ''Человек и закон'', твой следователь выступал в ней и заявил, что ты особо опасный сумасшедший, который разыскивается. Так что ни в коем случае не возвращайся''. Что я и сделал.

Дмитрий Волчек: Так что вы с 2000 года вообще в России не были ни разу?

Олег Мавроматти: Нет. Я был 10 лет вне России - жил в Болгарии и в Америке.

Дмитрий Волчек: И теперь решили продлить свой паспорт?

Олег Мавроматти: Да, причем во второй раз. Потому что пять лет назад я прекрасно в том же самом консульстве в Болгарии продлил паспорт без вопросов, а в этот раз продление не получилось, потому что сейчас вопросы паспортного контроля осуществляет ФСБ. И вот они подняли это дело.

Дмитрий Волчек: Сейчас вам отказали в продлении паспорта. Что это означает? Вас могут депортировать, например?

Олег Мавроматти: Мой вид на жительство в Болгарии был мне выдан на основании российского загранпаспорта, и с окончанием паспорта аннулируется вид на жительство. Соответственно, я сейчас человек без документов, только со справкой из консульства о том, что я жду некоего решения из прокуратуры.

Дмитрий Волчек: Поехать в Москву и доказывать свою невиновность не собираетесь?

Олег Мавроматти: Я думаю, что это не совсем реально, потому что по закону человек, скрывающийся от следствия, может быть отправлен в камеру предварительного заключения до решения суда.

Дмитрий Волчек: Культуролога Алексея Плуцера-Сарно я попросил объяснить, зачем воскрешается это дело против всемирно известного российского художника.

Алексей Плуцер-Сарно: Мой взгляд на все эти события весьма пессимистичен, и я абсолютно уверен в том, что все эти проблемы, которые мы видим на примере судов над Ерофеевым, Самодуровым только начинаются и что все художники должны четко понять, что вертикаль власти уже была построена, вертикаль СМИ мы уже построили, в бизнесе тоже все построились в стройные шеренги и делают по команде все, что им сказано, а художники пока еще не поняли ситуации, которая сложилась в России. Им всем надо построится, быть либо по эту сторону баррикад, с властью, низко кланяться и пресмыкаться, либо по другую сторону баррикад. И тому же самому Олегу Мавроматти просто надо сделать выбор, как это сделали многие. Вот Анатолий Осмоловский все сразу понял правильно, съездил на Селигер к ''нашистам'', почитал им лекции, поклонился и теперь у него будет все хорошо, он будет потихонечку идти в гору, и подачки будут падать в кормушку со стороны власти. Да и все остальные поняли, что с этим художником нужно работать и это правильный человек. А Мавроматти как-то не понимает ситуацию, куда-то уехал. Нужно было на Селигер съездить, поклониться пониже, лизнуть где надо, и у него бы тоже все было хорошо. И это при том, что Мавроматти - никакой не радикал, и никакого экстремизма там в помине нет, и никакого протеста тоже нет. Просто независимый художник с независимым мнением. Но сейчас это уже в прошлом.

Дмитрий Волчек: Я спросил Олега Мавроматти, не хочет ли он съездить на Селигер.

Олег Мавроматти: Это очень любопытное предложение. Я могу только смеяться в ответ. Конечно, никогда в жизни я не стану сотрудничать с такой властью, это очевидно.

Дмитрий Волчек: Олег, вы знаете, что после ваших съемок в 2000 году в отношениях между актуальными художниками, с одной стороны, и частью православных и государством, с другой, произошло очень много событий, и эти отношения стали очень напряженными. Сейчас началось абсурдное разбирательство по делу журнала ''Артхроника'', ваше дело воскресло, и ясно, что еще неизбежны столкновения. Как эту ситуацию разрешить? У вас есть соображения на этот счет?

Олег Мавроматти: Мне очень трудно ответить на этот вопрос. Мне кажется, что вся система прогнила насквозь, это не просто какой-то частный случай, а это крах всей системы, крах демократии, если она вообще когда-то была в России.

Дмитрий Волчек: То есть отдельно на уровне актуального искусства эту проблему не решить, это комплексная вещь?

Олег Мавроматти: Абсолютно! Это невозможно. Это проблема системы, а не отдельных ее механизмов.

Дмитрий Волчек: В защиту Олега Мавроматти подготовлена международная петиция, собраны десятки подписей. На воскресенье запланированы акции в его поддержку в разных городах мира. Андрей Ерофеев считает, что спасти искусство от союза мракобесов и государства может только солидарность художников.

Андрей Ерофеев: Когда речь идет, скажем, о кино, театре или литературе, то, конечно, солидарности там значительно больше. И защитных укреплений: критика разработана, всякого рода издания, обсуждения публичные, известность, мода прикрывает. У искусства пока это не наработано. Слишком мало коллекционеров, слишком мало известных людей, художники наши - люди не публичные, они не являются авторитетами в обществе. Поэтому искусство - это слабое звено, его можно в целом атаковать. Надо выстаивать эту ситуацию, надо создавать снова союзы художников, не по старому образцу, а по новому, создавать профсоюз. Это целая работа, на которую уйдет, я думаю, целое поколение.