Я всерьез полагаю, что люди, с которыми я работаю, дружу, встречаюсь по делам и ради развлечения – богатые люди или бедные, не важно – живут в куда более жестоком и неуютном мире, нежели мир, где обосновался я. Это не моя заслуга. Просто так сложились обстоятельства. Просто серия произошедших со мной случайностей избавила меня от множества бессмысленных (теперь) иллюзий и напрасных (теперь) страхов.

Я не буду обобщать свой опыт ни в какие религиозные или этические доктрины. Я просто приведу несколько примеров.

Например, в юности обыкновенный мой путь домой пролегал мимо школы для умственно-отсталых детей. Дети льнули к решетке, кричали мне что-то, а я отворачивался. Смешанное чувство брезгливости и жалости превращало для меня территорию этой школы в белое пятно, в пустующее на карте города место. И таких мест было множество: тюрьмы, туберкулезные диспансеры, венерологические лечебницы, психиатрические больницы, лепрозории, детские дома. Если бы и впрямь нанести на карту города все эти учреждения, карта стала бы похожей на решето, и выяснилось бы, что путешествую я лишь по выверенным маршрутам, представлявшимся мне психологически безопасными. Однако же, и на этих маршрутах попадались мне то бездомный, то инвалид, то безумец.

Так было до тех пор, пока (поначалу по заданию редакции, честно говоря) я не вошел и в школу для умственно отсталых, и в тюрьму, и в психиатрическую больницу, и в лепрозорий. Удивительное открытие состояло в том, что в любом из вышеперечисленных мест живут люди, что им можно помочь, что с ними интересно разговаривать, что их можно любить и что – главное – их не нужно бояться.

Еще, когда я был совсем молодым человеком, газеты в России впервые стали писать о СПИДе. И я, признаться, очень боялся СПИДа, пока, наконец (опять же, по заданию редакции) не познакомился с людьми, живущими с ВИЧ, и пока двое из них не стали моими искренними друзьями.

Наконец, как и всякий нормальный человек, я боялся смерти. И так было до тех пор, пока (по заданию редакции, чего уж тут) я не вошел в Первый Московский Хоспис и не вынужден был смотреть, как провожают тяжело больных людей туда, откуда никто не возвращался.
В промежутках между этими экскурсиями я писал о политических баталиях, дорогих автомобилях, горных и морских курортах, марочных шмотках, мишленовских ресторанах и дорогих отелях. Надо ли говорить, что я совершенно разочаровался во всем этом, кроме, разве что устриц, каковые до сих пор оказывают на меня странное веселящее воздействие?

Итог моих изысканий тоже не хотелось бы приводить к религиозной или этической доктрине. Хотелось бы изложить его в виде неполного, разумеется, но показательного реестра.

В вашем мире СПИД – смертельная болезнь, в моем мире – хроническая, позволяющая жить, работать, создавать семью и рожать здоровых детей.

В вашем мире от рака умирают, в моем – почти всегда выздоравливают.

В вашем мире ребенок, например, с синдромом Дауна безусловно приносит родителям неизбывные страдания. В моем мире ребенок с синдромом Дауна приносит родителям разве что немного больше, веселых впрочем, хлопот.

В вашем мире боль нестерпима. В моем – может быть купирована и утешена.
В вашем мире зависть источает. В моем – не имеет значения.

Мне неловко говорить, что в вашем мире смерть – это конец, а в моем – нет. Неловко думать, что в вашем мире зло существует само по себе, тогда как в моем – оно лишь ошибка в добре. Я скажу только, что мой мир мне нравится не в пример больше вашего.
Мне в нем – уютней.