Пятнадцать лет я занимаюсь сбором благотворительных пожертвований для больных детей. Я смею думать, что бываю нужен этим детям. Но чаще, куда как чаще – эти дети нужны мне.

С Анной Битовой, директором Центра Лечебной Педагогики я знаком много лет. Первый свой репортаж об этом Центре, занимающемся с детьми-аутистами, я написал году эдак в 1998-м. А месяц назад на каком-то благотворительном семинаре Анна Львовна подошла ко мне и пригласила снова прийти к ним в ЦЛП и снова написать о них, потому что у них опять, дескать, нет денег на продолжение работы, ибо, сколько я их помню, у них никогда нет денег, ибо они работают не за деньги.

Когда тебя приглашают сделать какую-нибудь работу, которая не принесет тебе выгоды, надо обязательно соглашаться. Я полагаю, что в контрактах подготовленных Дьяволом, всегда проставлен гонорар. А если гонорара нет, то, значит, работа от Бога, и надо соглашаться.

И я согласился.

Несколько дней, как в старые добрые времена, я ходил в Центр Лечебной Педагогики, прокрадывался в классы и, притворившись мебелью, наблюдал, как занимаются с детьми-аутистами музыкой, рисованием, играми…

И вот однажды я встретил Эту Девочку. Знаете, про детей-аутистов есть романтический миф, что будто бы дети эти как-то особенно прекрасны, как-то поэтически задумчивы, как-то в прерафаэлитском смысле слова красивы и как-то совсем похожи на этаких маленьких принцев. Так вот этот миф совершенно соответствует действительности. Девочка была именно такая.

В отличие от многих детей-аутистов, Эта Девочка умела сама обслуживать себя, умела сама раздеться. Глядя куда-то вдаль или, может быть, внутрь своей головы, она снимала уличный комбинезон и уличные сапоги, и обувалась в сменные туфельки. Она переодевалась с таким рассеянным видом, что я стал думать, откуда мне знаком этот рассеянный вид, где еще я видел совсем недавно человека, который переодевался бы так рассеянно. Но я не мог вспомнить.

Переодевшись, девочка вошла в игровую комнату. Там играли дети. Кто-то прыгал на батуте, кого-то качали на одеяле, кого-то уговаривали не плакать… В Центре Лечебной Педагогики на каждого ребенка приходится по педагогу, а то и по два, иначе с аутистами работать невозможно – вот и получалось, что в комнате было полно народа.

Девочка заткнула уши пальцами, прошла, глядя прямо перед собой, всю комнату насквозь, забралась на подоконник и стала смотреть в окно. Там за окном по одному отрывались от ветвей желтые листья кленов и ясеней и медленно падали вниз. Девочка сидела на подоконнике, заткнув уши пальчиками, и смотрела, как падали листья. А я стоял поодаль и тоже смотрел на листья. Я не подходил к Девочке, я чувствовал, что она не хочет, чтобы кто-то смотрел на листья вместе с нею. Я просто случайно подглядел, что можно ведь тихо смотреть на листья. И знали бы вы, как мне хотелось еще и заткнуть уши.

Я вспомнил, откуда мне известна эта Девочкина манера рассеянно одеваться и раздеваться – я сам так одеваюсь и раздеваюсь. Я подумал, что вот уже много лет вокруг меня гвалт и люди, прыгающие на разного рода батутах, и все эти годы мне только и хотелось заткнуть пальцами уши, забраться с ногами на подоконник и смотреть в окно на то, как отрываются от ветвей и медленно падают листья ясеня.

В каком-то смысле я даже позволяю себе иногда подобное поведение, которое можно было бы назвать странным или аутичным. Я, разумеется, не так нарочито аутичен, как эта Девочка. Но что-то подобное есть во мне. Родные называют это невнимательностью, работодатели называют это неполным служебным соответствием. Я скрываю это свое свойство от родных и от работодателей, но оно есть во мне – заткнуть пальцами уши и смотреть в окно.

Если бы не было Центра лечебной Педагогики, Эта Прекрасная Девочка жила бы, как зверек, запертая в квартире своих родителей, а после смерти родителей оказалась бы в сумасшедшем доме, где никто не ставил бы перед собою цели понять ее, а ставили бы только цель изолировать.

Я понимаю. Я понимаю, потому что и сам кончил бы в сумасшедшем доме, если бы никто из вас, читающих эти строки, не пытался их понять.

Но кто-то же пытается.