Елена Фанайлова: Свобода в Клубе «Кааба». Современная чешская социальная и документальная фотография. В Праге в городской ратуше проходит выставка фотографий конкурса «Czech Press Photo». За нашим столом – председатель жюри этого конкурса, известный фотограф Андрей Райзер; известный фотограф и путешественник Дана Киндрова, она часто бывает в России; писатель и журналист Женя Снежкина и мой коллега, журналист и фотограф Владимир Ведрашко.

Выставка эта является заметным событием для Праги, для Чехии. В России выставки «World Press Photo», национальным аналогом которой является «Czech Press Photo», проходят гораздо скромнее.

Я попросила нашу коллегу Александру Вагнер поговорить с одним из призеров «Czech Press Photo» 2004 года – это журналист одной из главных чешских газет «Mlada fronta dnes» Ян Рыбарж. Он получил премию за снимок, который был сделан в Беслане: похороны ребенка, который погиб во время теракта.

Ян Рыбарж: За последние годы я был в большинстве «горячих точек» - Ираке, Афганистане, в Чечне, но до сих пор теракт в Беслане - самая страшная трагедия, какую мне довелось увидеть. И самая эмоциональная. Я попал в Северную Осетию через несколько дней после того, как там закончилось кровопролитие. На каждом кладбище тогда прощались с убитыми: скорбь, матери хоронили своих детей. Это было действительно ужасно.

Я не ставил перед собой цель демонстрировать чужие переживания, а скорее, таким образом хотел рассказать об одной из многих человеческих судеб. Иногда жизнь может нести позитивный заряд, иногда - негативный. Но Беслан был определенной вехой в череде трагических событий, которые в России предшествовали этой трагедии. Страдание к этому имеет непосредственное отношение. При этом я никогда не пытался показать исключительно страдания. Для меня всегда было важно представить страну, где я снимаю, такой, какой она есть, найти в ней что-то особенное. В случае России я всегда помнил о том, что Запад не способен понять эту огромную страну, не знает, как к ней относиться. Именно это стало для меня вызовом: показать Россию не только Западу, но и Чехии с немного иной точки зрения. Так, чтобы опровергнуть существующие о ней представления. Мне всегда нравилось немного дразнить людей. Не только рассказывать о том, как все происходило, но и пытаться показать, что стереотипы не всегда отвечают действительности.

Впервые я взял в руки фотоаппарат во время своей поездки в начале 90-х в Сибирь. Мне тогда хотелось просто оставить себе на память те потрясающие пейзажи, которые я увидел. В то время я учился на первом курсе геологического факультета. Коммунизм закончился, и все тогда ехали на Запад. Я же считал, что эта часть света от меня никуда не убежит, поэтому без долгих раздумий согласился принять участие в геологической экспедиции по Сибири. С тех пор я постоянно возвращался в Россию. Так получилось, что с самого начала я писал о своих поездках, так как во время учебы на геологическом факультете зарабатывал себе на жизнь журналистикой. Со временем мне захотелось рассказать о судьбах людей. Так, постепенно я заинтересовался и более серьезными российскими темами, и начал освящать зоны конфликтов - например, в Чечне.

Первый конфликт, который мне удалось увидеть собственными глазами, был Нагорный Карабах. События на границе Азербайджана и Армении стали одной из причин распада Советского Союза. В то время мы все еще жили, по сути, при коммунизме. Мы твердо знали, что миром руководят из Москвы, которая контролирует и жизнь в Чехословакии, и тут вдруг началась война в Советском Союзе. Это было очень необычно.

Александра Вагнер: Работа репортером в «горячих точках» сопряжена с риском. Вы помните о каких-то моментах, когда вашей жизни угрожала опасность?

Ян Рыбарж: В Белоруссии я фотографировал митинг оппозиции во время предыдущих президентских выборов. Там было очень много людей, и в одном из темных переходов в Минске на меня напали и жестоко избили. Я до сих пор не знаю, кто это был. Можно выдвигать разные гипотезы, почему это произошло, но некоторые белорусы мне говорили, что, вероятно, это случилось из-за того, что я журналист.

Елена Фанайлова: Я поговорила с директором конкурса «Czech Press Photo» Даниэлой Мразковой о разнице между мировым проектом «World Press Photo» и его чешским аналогом. «World Press Photo» - это международная некоммерческая организация, которая поддерживает репортерскую фотографию, основана в 1955-ом году, а в 95-ом образовался конкурс «Czech Press Photo».

Пани Даниэла, гуманитарный стиль проекта «World Press Photo» известен – это репортажная фотография, это интерес к социальным тематикам, к «горячим точкам», к жизни простых людей. А чем отличается чешский взгляд на такого рода фотографию? В чем особенности «Czech Press Photo»?

Даниэла Мразкова: Я начала организовывать «Czech Press Photo» на основе того, что была членом международного жюри «World Press Photo» несколько раз. И мне очень это понравилось, захотелось что-то подобное организовать и у нас. Но разница большая, конечно. В «World Press Photo» участвуют фотографы всего мира, а в «Czech Press Photo» участвуют фотографы, живущие в Чешской или Словацкой Республиках. Это могут быть даже иностранцы, которые здесь живут и работают. И основное отличие «World Press Photo»: международное жюри обсуждает более 100 тысяч работ. А «Czech Press Photo» - это 3,5-4 тысячи работ. Это значит, что у международного жюри есть возможность в течение нескольких дней очень серьезно и очень ответственно обсудить каждую работу, и это я очень ценю. В «Czech Press Photo» участвуют не только уже работающие фотожурналисты, но и документалисты, и даже студенты фотографических школ. «Czech Press Photo» открыта всем новым тенденциям современной фотографии: журналистской, репортажной, документальной, даже художественной. И я очень ценю в «Czech Press Photo», что здесь проявляется оригинальная традиция чешской фотографии, не только глубокий гуманизм, но еще и глубокое чувство юмора, иронии, даже автоиронии. И конечно, лиризм и поэтизм. Отношение фотографов к объектам никогда не бывает холодным, оно наполнено чувствами. И это очень типично для чешской фотографии, даже для репортажной и документальной фотографии.

«Czech Press Photo» за 15 лет уже стала очень популярной. Люди уже летом спрашивают, когда будет очередная выставка «Czech Press Photo». Люди приходят, чтобы не только увидеть, как в зеркале, свою жизнь, но они хотят узнать больше о том, что случилось. У нас всегда очень подробные тексты к фотографиям. Люди не только смотрят, но и читают, спрашивают. Я говорила о типичных свойствах человеческой фотографии. На выставке люди оценивают не только репортажи с Гаити, из Бангкока, Афганистана, Ирака и так далее, но и оценивают фотографии, касающиеся повседневной жизни. В этом году, например, у нас на выставке очень сильная серия о парадоксах, а лучше сказать, о сюрреализме повседневной жизни. Это серия, где зритель может увидеть красную синтетическую корову на улицах Праги или соревнования зайцев на пражской площади, и подобные смешные ситуации из повседневной жизни. И есть интересная серия политическая о том, как пражане ожидали прилета самолетов президентов Обамы и Медведева в Прагу. Смешные ситуации, когда люди приносили кресла прямо в окрестности аэродрома, чтобы получше сделать снимки прилета этих самолетов. И такие детали из повседневной жизни очень интересные и сильные.

Елена Фанайлова: Ваша любимая фотография, или серия, на выставке «Czech Press Photo» этого года?

Даниэла Мразкова: Была очень большая дискуссия о фотографии этого года. И это главный приз – портрет девушки с Гаити. Может быть, эта фотография самая близкая моему сердцу. В глазах этой, может быть, 10-летней девушки отражается вся трагедия этой страны.

Елена Фанайлова: Я предлагаю в интервью с Александрой Вагнер послушать Ярослава Прокопа, одного из директоров Национального музея фотографии в городе Йиндржихув-Градец, который представляет современную чешскую фотографию, ведет мастер-классы.

Ярослав Прокоп: Мне кажется, что чешская фотография сейчас переживает лучшие времена. Наши учебные заведения могут сравниться с мировыми школами фотографического мастерства. Только среди чешских композиторов, наверное, можно найти больше мировых имен. Существует традиционная чешская школа фотографии, многие представители которой получили международное признание. Например, Йозеф Судек, который работал в межвоенный период, Франтишек Дртикол. Далее Александр Хакеншмидт, который работал в США. А из более современных фотографов можно назвать Йозефа Куделку, который снимал события 1968 года. Последние занимались документальной и социальной фотографией.

Александра Вагнер: В последнее время на первый план выходит именно документальная и социальная фотография. Можно ли считать это современным трендом?

Ярослав Прокоп: Если фотограф занимается исключительно документальной фотографией, то ему приходится очень нелегко, потому что спрос на такие работы не так высок по сравнению, например, с рекламной или художественной фотографией. По этой причине современный тренд, скорее, связан с постановочной фотографией. Постановкой занимаются даже документалисты: есть даже отдельный жанр, который называется «новая документальная фотография». Это изображения на границе моды и рекламы.

Александра Вагнер: На одном из самых престижных современных чешских конкурсов для фотографов – «Czech Press Photo» - главным образом представлены снимки в жанрах документальной и социальной фотографии.

Ярослав Прокоп: Я думаю, что выбираемые чешскими фотографами темы отвечают тому, что происходит в обществе, связаны с событиями, которые в определенное время вынесены на обсуждение средствами массовой информации. Сейчас актуальны проблемы экстремизма или общественной апатии. Это интересно не только по содержанию, но и с визуальной точки зрения. На «Czech Press Photo» чаще выигрывают снимки, сделанные за границей, где происходят какие-то конфликты, природные катастрофы, и так далее. На мой взгляд, это несправедливо по отношению к другим фотографам, которые не столь удачливы, чтобы быть посланными информационными агентствами или газетами туда, где происходят события мирового масштаба. В общем, конечно, хорошо, что подобные конкурсы существуют, но на них не всегда представлено лучшее из того, что снимают у нас. Как правило, это скорее отражение спроса на фотографию различных журналов и газет, которые не всегда задумываются о качестве. Средства массовой информации гонятся за сенсацией, а качество для них остается второстепенным.

Александра Вагнер: В последние годы главную награду на конкурсе «Czech Press Photo» чаще получали фотографии, документирующие трагедии: землетрясение на Гаити, авария на автомагистрали, драка перед зданием суда. Часто жюри аргументировало свой выбор тем, что сделать такие фотографии очень сложно - сложно поймать момент. Как профессиональный фотограф, вы согласны с этим утверждением?

Ярослав Прокоп: Это сложный вопрос, потому что фотографу нужно проникнуться болью и страданием людей, которых он снимает, но иначе о случившемся рассказать невозможно. Мне кажется, что о человеческой трагедии говорить нужно. Это проблема, которую решают все военные репортеры или журналисты, делающие репортажи во время природных катастроф. Как относиться, например, к фотографии, получившей награду на «World Press Photo», на которой изображена заваленная грязью мертвая девочка? Это проблема конкретного фотографа, конкретной ситуации, чутья того, кто снимает. С другой стороны, мне кажется, сейчас сложнее делать такого рода фотографии, потому что приняты законы по охране личных данных, которые ограничивают фотографов-документалистов в их деятельности. Это проблемы, мешающие современным фотографам свободно творить - так, как это делали их коллеги в 50-х, 60-х и 70-х.

Елена Фанайлова: Давайте начнем разговор с того, какие карточки или какие серии карточек вам кажутся самыми выдающимися на этой выставке, на этом конкурсе.

Андрей Райзер: Я не буду говорить про те, которые мне больше всего нравились, потому что результат жюри – это и мое мнение тоже. Я хотел бы больше рассказать о том, что «Czech Press Photo» - это единственный большой конкурс для фотографов, где в жюри участвуют люди со всего мира. И я считаю это очень важным моментом: если бы все члены были чехами, то конкурс стал бы очень провинциальным. И я очень рад, что каждый год к нам приезжают люди из Америки, Франции, Испании, Англии, из всех стран мира. И это люди, которые очень хорошо разбираются в фотографии, так как они в первую очередь не фотографы, а редакторы, которые работают с фотографией. И название «Czech Press Photo» говорит о том, что это фотография журналистская, а не художественная. Я считаю, что это люди, которые больше всего подходят к работе в жюри. Через их руки каждый день проходят сотни, тысячи фотографий. Я думаю, что они действительно высокие профессионалы, и это можно видеть в наборе тех фотографий, которые выставлены в пражской ратуше, которые получили какой-нибудь приз.

Мне очень нравятся фотографии, которые не всегда получают главный приз или даже первый приз в категории, а у нас 8 категорий. Но всегда это фотографии, которые получают второй или третий приз. Часто это фотографии черно-белой серии, которые сделаны в каком-то традиционном стиле чешском. Это интимные репортажи про жизнь людей где-нибудь в маленькой деревне, это не события мирового значения, а это всегда очень скромные, маленькие истории про жизнь простых людей. Мне в голову приходит, например, имя Мартина Вагнера, который каждый год... Я даже уже замечаю его фотографии (а это всегда анонимно происходит) по его стилю.

Елена Фанайлова: Он, кажется, и Россию снимает?

Андрей Райзер: Да, у него много серий из России.

Дана Киндрова: Я разговаривала с одним членом жюри, Владимиром Бергусом, профессором, и он говорит, что Мартин Вагнер, с его точки зрения, очень традиционный. 24 студента из этой школы были на «Czech Press Photo» в этом году. И он ему сказал, что было трудно дать ему приз, потому что там ничего нового нет.

Елена Фанайлова: Пани Дана, может быть, вы опишите пару его карточек?

Дана Киндрова: У него представлены две серии. Одна получила третий приз. Под Екатеринбургом, ну, не Крестный ход, но на берегу речки священник крестит. И эта серия мне очень нравится. А Бергус говорил, что это неинтересно. Следующая серия – в Сибири зимой. Простые, черно-белые фотографии.

Владимир Ведрашко: Мне более всего запомнились серия «Пловцы», Ян Цага. Это, что называется, параолимпийцы, хотя я не знаю, как правильно назвать этих спортсменов. Это люди, у которых либо нет руки, либо нет ноги. Снимки сделаны сверху с одной точки. И меня поразили эти снимки, хотя это не новинка в фотографии – снимать людей с разными увечьями. Но это снято спокойно, повествовательно и прозаично. Там нет никакого любования или героизации. Понимаешь, что этот человек никакой не инвалид, он абсолютно такой же, как и ты. Более того, он способен делать то, что делаешь ты, только он этим занимается, а ты, о двух руках, о двух ногах, этим не занимаешься. Очень симпатичная серия, которая не банальна, которая заставляет подумать о себе самом, прежде всего, не о фотографе и не о пловцах.

Очень хорошая серия Милана Яроша «Дети и животные» - терапия без слов, дети-аутисты. Мне вообще нравятся такие фотографии, которые рассказывают не то, что я знаю, не то, что обычно, банально и каждодневно, а то, что банально, обычно и каждодневно, но что не встречается в моей жизни, чтобы я увидел что-то новое.

И назову еще одного автора – Роман Вондроуш. У него есть серия «Человек в городской среде», которая показалась мне совершенно не интересной, при том, что она очень красивая и очень техничная. Но я начинаю с этого, потому что есть другая серия у него же, которая показалась мне очень интересной – это серия про охоту. Кажется, она называется «Чешская охота». Я не поклонник охоты, скорее, я бы примкнул к «зеленым», но то, что я увидел на этих снимках, это так сильно отталкивает от идеи убийства животных, что если бы я был охотником, наверное, я бы вышел из их доблестных рядов. Это убиение птиц и зверей ради удовольствия, не ради еды (ну, пойди в магазин и купи себе еду). Я даже не знаю, была ли у Романа Вондроуша такая задача – показать, как некрасива, неэстетична, как омерзительна охота на зверей. Не знаю, может быть, он как раз большой ее поклонник. Но во мне, если уж говорить о личном восприятии, эта серия вызвала сильное чувство.

Женя Снежкина: Для меня важен, в первую очередь, литературный сюжет в репортажной съемке. Поэтому мне безумно понравилась серия о двух бездомных – трансвестите и пенсионере, и Рождестве, которое сотрудники редакции – фотограф и его ассистенты – устроили этим людям. Это было последнее Рождество пенсионера, он умер через полгода после съемки. Серия с этими необычными людьми мне очень запомнилась.

Елена Фанайлова: И меня эта серия поразила тоже. Я думаю, как бы снял такую серию русский фотограф. Непременно были бы выпячены странности этих людей, их сексуальная ориентация, была бы какая-то двусмысленность в этой работе. А здесь, мне кажется, простой, домашний репортаж. С чем это связано, по-вашему, Женя?

Женя Снежкина: Это особенность чешской фотографии - в ее максимальной домашности и приближенности к человеку, что отменяет и социальный статус, и особенности сексуальности, и особенности возраста, и так далее. Но, оказывается, автор фотографии – вьетнамка.

Андрей Райзер: Эта девушка работает в журнале «Mlada fronta dnes». Она большинство своих фотографий делает для обложки этого журнала, занимается портретами. Так что это не очень типичная работа для нее.

Женя Снежкина: В одной из утренних программ я случайно увидела ее интервью. Она рассказывала о том, что она с детства живет в Чехии, как она, вьетнамка, вживалась в чешскую культуру. Потому что раскосый человек в европейском обществе – это уже история. Поэтому мне понятно, почему она других так близко снимает - она сама себя чувствовала другой очень долго.

Елена Фанайлова: Очень много всяких образов политиков. Причем как чешских, так и русских, и американских. И они ужасно забавные, комические. Для русского зрителя это тоже не совсем понятная история. Почему они такие, Дана, у вас есть объяснение?

Дана Киндрова: По-моему, те фотографы, которые на конкурс посылают работы, выбирают такие фотографии. И вы можете всегда это сделать, если вы будете снимать политика. Всегда такие моменты бывают. Например, в парламенте фотографы выбирают, как политик читает газету. И ясно, что такие фотографии потом будут успешными. Я думаю, что ничего другого в этом нет.

Андрей Райзер: Я думаю, что это немножко имеет общего с чешским чувством юмора. Для нас в Чехии политик – это не авторитет, так они к ним и относятся. Они любят над ними издеваться, и они правы, потому что есть за что. И я думаю, это как раз то, что на этих фотографиях всегда можно увидеть. Это всегда немножко критичный взгляд на этих людей.

Елена Фанайлова: Володя, вы разницу в чешской социальной, документальной фотографии и русской ощущаете? Как она для вас выглядит?

Владимир Ведрашко: Разница ощущается так же, как между чешским обществом и тем, что в России называется обществом. В Чехии – действительно, есть общество, люди находятся друг от друга на очень близком расстоянии, как молекулы одного организма, они действительно ценят друг друга - не то чтобы «больше» или «меньше», а – иначе. Это - личности со своим личным пространством, со своим личным достоинством, со своей личной жизнью. Вот это все находит отражение в фотографии, и поэтому это так удивительно для российского глаза, для российской традиции, в которой человек – это что-то более «общественное», чем на Западе, это что-то «общее», что можно толкнуть плечом, на что можно замахнуться кулаком, что можно просто ограничить в элементарных правах – под предлогом «государственного интереса». Поэтому в России любят рассматривать избы с заснеженными крышами и трубами, из которых дым на морозе подпирает небо, или позолоченные купола, играющие на солнце. А в Чехии, как мне кажется, большее внимание вызывают собственно люди, индивиды, - выражение их лиц, глаз, выразительность или невыразительность их жестов... Eye contact – зрительный контакт – здесь часть повседневной культуры, люди смотрят в глаза друг другу – и эта будничная повседневная культура общения находит отражение и в фотографии, в интересе фотографа к собственно человеку.

Женя Снежкина: Мне кажется, что это вопрос не столько в чешском обществе, сколько в численности населения Чехии. Людей очень мало, чехов вообще мало по сравнению с любыми другими народами. И никто друг от друга не денется никуда. Это история про то, что ты должен воспринимать человека, своего соотечественника таким, какой он есть.

Владимир Ведрашко: Это очень распространенное мнение, что люди хорошо друг к другу относятся, потому что их мало. Женя, я не абсолютизирую то, что вы сказали. Это очень распространенное мнение, что люди хорошо друг к другу относятся, когда их «мало». Впрочем, это другая тема... Давайте лишь отметим, что представители многих народов относятся и к другим с интересом, уважением, и сочувствием. Внутренняя культура предполагает сострадание и ужас от того, что произошло. Взгляните, какие снимки делают зарубежные фоторепортёры о самых трагичных эпизодах российской современности.

Елена Фанайлова: Или российские журналисты, которые работают на центральные европейские и мировые агентства.

Владимир Ведрашко: Да, и интересно, что против терроризма проходят массовые демонстрации в других странах – в частности, и тогда, когда надо выразить солидарность с пострадавшими в России. А в России – такого рефлекса нет. Какой «социум» – такая и «социальная фотография».

Елена Фанайлова: Меня удивило большое количество социальных типов на выставке «Czech Press Photo». Это и какие-то цирковые актеры в немыслимых тряпочках, и пациенты больницы. И наполовину эта серия представлена черно-белыми рентгеновскими снимками, с какими-то цепочками, железочками, артефактами, которые попали случайно на рентген. Очень своеобразный чешский юмор, с одной стороны, действительно теплый, а с другой – очень самокритичный, на грани сюрреализма.

Женя Снежкина: А обратила ли ты внимание на то, что чешское общество было представлено в основном больными, фриками...

Елена Фанайлова: Политики – тоже фрики? Люди, которые пережили Вторую мировую войну, были партизанами – какие же они фрики?! Это очень серьезная вещь.

Женя Снежкина: Та серия немножко в стороне стоит. А в основном это люди из очень крайних социальных сред. И единственная серия, в которой действительно было чешское общество, - это серия трагедий, когда наводнения, когда был взят самый простой срез – самые простые люди. В основном это были люди из очень крайних социальных страт.

Дана Киндрова: Выдающийся кинооператор Шпата, документалист, он рассказывал, что сделать хороший снимок о людях, которые живут нормально, как все обычные люди, очень трудно, а снять того, кто пьет, живет как бомжи, гораздо проще. Может быть, поэтому и выбирают такие темы, потому что очень трудно снять нормальную жизнь.

Андрей Райзер: Я думаю, что очень много серий на этой выставке – простые ситуации. Очень обычная серия, не сразу бросается в глаза – про свадьбу какой-то группы людей, которая заканчивается трагедией, потому что ломается деревянный мостик под ними. Это нормальные люди, которые решили на природе обряд бракосочетания провести, а закончилось это трагедией. И фотограф этого, конечно, не мог предвидеть.

Елена Фанайлова: Наверное, это был просто приглашенный фотограф...

Андрей Райзер: ...который снимал эту свадьбу. И надо на «Czech Press Photo» смотреть, конечно, «специальными» глазами. Очень важно, что это фотография, которая должна каким-нибудь образом информировать, то есть приносить какую-то информацию или рассказывать какие-нибудь истории. Поэтому я абсолютно не согласен с мнением Владимира Бергуса, который протежирует своих молодых студентов. Это очень хороший профессор, он ведет очень хорошую, лучшую школу в Чехии, может быть. Но он занимается не журналистской фотографией, и его студенты тоже не занимаются журналистской фотографией.

Много замечательных фотографий не имеют шансов на нашем конкурсе, потому что это не журналистские фотографии. Я даже думаю, что такой большой фотограф, как Судек, у него не было бы шанса получить приз, потому что там очень точные критерии. И люди, которые критикуют результаты «Czech Press Photo», делают одну большую ошибку – они не прочитали этих критериев. Если знать, что фотография года, а это главный приз, - это должно быть важным событием, что эта фотография должна иметь месседж, тогда уже становится ясно, что никогда не может выиграть самая красивая фотография пейзажа, не имеет шанса получить приз, потому что не отвечает критериям. Поэтому в «Czech Press Photo» очень важно слово «press». Конечно, есть много замечательных фотографий, но они не имеют значения для конкурса «Czech Press Photo», но, может быть, для других конкурсов – да.

Елена Фанайлова: То есть это обязательно должна быть репортажная фотография, если говорить совсем простыми словами?Это должна быть фотография, которая обычно попадает на страницы газеты, журнала актуального о политике, общественно-политического обозрения.

Андрей Райзер: К сожалению, иногда не попадает. Или попадает после того, как выиграла приз в «Czech Press Photo». Меня часто спрашивают, как я оцениваю уровень чешской фотографии – она хорошая, отвечает мировому стандарту или нет. И я всегда стараюсь выкрутиться. Я считаю, что фотография всегда отражает качество медиа в той стране, для которых фотографы работают. Я должен сказать, что уровень журналов и газет такой низкий сегодня, что редакторы журналов должны были бы учиться у фотографов или у участников «Czech Press Photo», которые, видимо, разбираются гораздо лучше в том, как работает фотография, как работает серия фотографий. Это же не просто 10 фотографий, которые я положу рядом с собой. Представьте себе такую вещь: я возьму 10 самых красивых слов русского языка, напишу их, но это же не будет стихотворением никогда в жизни. Там есть какая-то грамматика, и в фотографии тоже. Это история, которая должна иметь начало, развитие и окончание. И это в наших журналах, к сожалению, большая редкость. И видно, что люди об этом задумываются, когда они делают репортажи в журналах.

Владимир Ведрашко: Я хотел бы поддержать то, что сказал Андрей, o работе серий фотографий. Есть на конкурсе «Czech Press Photo» серия о душевнобольных. Если вы возьмете одну из фотографий, на которой запечатлена кружка на столе и два стула, возьмете её отдельно, будет непонятно: зачем это? Но когда вы поместите эту фотографию и рассмотрите её в серии с другими фотографиями, снятыми в больнице для душевнобольных, она приобретает совершенно другое значение. Ты представляешь, как эти люди подойдут к столу, что они будут делать с этой кружкой: она одна, а стульев два, и она ровно посередине стоит. В этой же серии есть две лавки, привязанные цепями к дереву. В центре кадра – дерево, а с двух сторон – две лавки, чтобы люди могли сесть и пообщаться. Такая вот картина. И рассматривать эти фотографии вместе с другими из этой же серии, где есть ещё и люди, у которых в глазах сомнения, попытка выбрать – это мне кажется очень интересным, потому что приходится самому анализировать ситуации, которые могут возникнуть в пространстве кадра, то есть – одновременно делать и свой собственный выбор. Психбольница на фотографиях, как мне кажется, не есть часть социальной патологии, а просто часть жизни. Как и колясочники с провожатыми, которых в Праге можно встретить чаще, чем в российских городах.

Дана Киндрова: Один наш фотограф Павел Диас, он очень пожилой, но хороший фотограф, называл эту тенденцию, которая появилась именно в 90-ых годах, «квазигуманизмом». У него был больной сын, который умер. Павел помогал детям. И он мне в то время говорил: «Мне уже надоело, как все используют этих людей, фотографируют». Один раз у меня был разговор с Йиржи Штрайтом, который тоже снимал каких-то детей в Терезине. И он говорил: «Я им помогаю». А редактор поставил вопрос: «А каким образом вы помогаете этим детям и себе?». Это хорошая тема. И мне кажется, что в настоящее время уже этого нет, но было такое время, что много фотографов снимали эту тему.

И я вернусь к фотографии, которая победила – девочка с Гаити. На мой взгляд, это немножечко китч. И история вокруг. Если я путешествую по Западной Африке, там столько детей, у которых... Я бы сделала фотографии гораздо лучше. Но история поддерживает эту фотографию. И многие мои коллеги-фотографы удивлены – почему. Потому что есть история вокруг этой фотографии. С визуальной точки зрения, без этой истории – это ничто. Это мое мнение, но и не только мое, многих фотографов. Просто сейчас такое время.

Елена Фанайлова: Дана Киндрова выступила с критикой решения жюри, возглавляемого Андреем Райзером. Но я хотела бы послушать комментарий Жени Снежкиной, она психолог по одному из своих образований. Может быть, вы прокомментируете то, что сказали Владимир Ведрашко и Дана Киндрова – съемки людей-инвалидов? Мне кажется, что в Европе и в России это пока что значит совершенно разные вещи.

Женя Снежкина: Если вспомнить, какой процент фотографий о больных, инвалидах на выставке, это огромный подвал, посвященный серии душевнобольных и инвалидов, это несколько сотен работ. Серия душевнобольных в сумасшедшем доме. Серия параолимпийских игр. И еще несколько серий инвалидов-колясочников, которые преодолевали себя, побеждали. С одной стороны, это складывается в некоторый смысловой ряд, и можно к нему относиться как к некому спекулированию. Потому что с точки зрения визуального зацепить гримасы душевнобольного ребенка, конечно, получается гораздо лучше. С другой стороны, возникает масса вопросов по поводу серий с аутистами. Я знаю, как тяжело работать с аутистами. И я знаю, что сделать кадр, когда мальчик лежит под кроватью... а в тот момент, когда он находится под кроватью, он точно не хочет никого видеть. И лезть к нему с рыбьим глазом фотообъектива, в его замкнутость и желание уйти от мира, я не знаю, до какой степени это этично. Это второй смысловой ряд. И третий смысловой ряд для меня не менее значимый, чем все остальное. Чешское общество смотрит на себя, в том числе, глазами всех этих несчастных людей. И это уравновешивает эту историю.

Елена Фанайлова: Андрей, рано или поздно в работе документального фотографа, в работе фоторепортера мы подходим к теме этики профессии. Прозвучала критика из уст Даны, что карточка, победившая на конкурсе, слишком простая и спекулятивная. Периодически возникает вопрос: насколько фотограф имеет право близко подходить к трагедии, насколько он имеет право показывать эту трагедию людям, не только трагедию, но нечто драматическое. И напряжение, которое рождается в кадре, о котором Женя говорила, что якобы оно достигается за счет обращения к маргинальным слоям, я думаю, что просто за счет драматизма самого существования этих людей. И неизбежный вопрос ХХ века и XXI века: фотограф и трагедия, фотограф и война, фотограф и катастрофа – это спекуляции или то, чего требует общество, то, что обществу необходимо?

Андрей Райзер: Эти фотографы не то что имеют право, а они обязаны, это их работа. Их посылают в Афганистан не для того, чтобы они снимали красивый парк или прекрасный лес, высокие горы Афганистана, а для того, чтобы они снимали то, что там происходит. И к сожалению, в мире происходит очень много грустного. Поэтому эта выставка – это как зеркало того, что происходит в мире.

И о фотографии, которая выиграла первый приз. «Фотография года» - это одна фотография, не может быть серии. Почему я считаю, что эта фотография справедливо получила первый приз? Я не считаю, что это простая фотография, что такие фотографии можно сделать в любой ситуации, когда какая-то трагедия происходит. Когда я смотрю на эту фотографию, первый план – это, конечно, несчастье этой девочки. Это была не война, это было землетрясение на Гаити. И в этой фотографии есть какая-то надежда, потому что все-таки о ней позаботились – это первое.

Елена Фанайлова: Она уже забинтована.

Андрей Райзер: Ей помогли, и это тоже большая вещь. Не всем выпадает такое счастье, что о них заботятся, если что-то страшное с ними случается. Во-вторых, я считаю, что в этой фотографии есть что-то магическое. Меня она гипнотизирует. Это не просто снимок больной, раненой девочки. Там есть что-то, что исходит изнутри, но я не могу это описать, и это меня больше всего интересует в этой фотографии. То, что я могу объяснить, как это можно сделать, - это простые фотографии. Это можно выучить. И есть такой момент, когда начинается настоящее мастерство фотографа, и это вещи, которые не имеют никаких правил, когда человек отступает от правил и находится в какой-то высшей сфере: каким образом передавать картины, чувства, ситуации и так далее. Мне кажется, что очень правильно, что эта фотография получила первый приз. Я думаю, что это одна из лучших фотографий за все 17 лет, которые «Czech Press Photo» существует.

И к вопросу о том, почему столько серий о душевнобольных. Я бы не сказал, что их слишком много. Из 4 тысяч фотографий, может быть, 10-15 процентов. Но почему об этом все говорят? Для меня это значит, что эти фотографии очень сильно действуют, иначе вы бы о них не вспомнили. Значит, они правильные, и хорошо, что их кто-то сделал.

Женя Снежкина: Я хотела бы другую тему затронуть: взгляд на Россию глазами чехов. Было несколько серий, посвященных России. Это и взрыв на станции метро «Парк культуры», история с «виссарионовцами», пожар вокруг Москвы, истории с массовым крещением и какая-то северная история, которая была снята за Полярным кругом. 10-15%, что сравнимо с инвалидами. На выставке им уделено внимания ровно столько же, сколько важным социальным темам. И меня это удивило. Там присутствовали трагедии в Афганистане, на Гаити, в Польше и так далее, но они все совокупно занимали то же место, которое занимала Россия, на этой выставке. А с чего вдруг?

Дана Киндрова: У Вагнера русская жена, он туда часто ездит. И Крупарж тоже много бывал в России. Это хорошие фотографы.

Андрей Райзер: Очень важно, что чехам славянский круг ближе. Нам гораздо понятнее русский человек, чем американец, я считаю. И все-таки это фотографы старшего поколения, они выучили русский язык, что тоже важно. Совсем молодые хорошо говорят по-английски. Но поколение, которым теперь 40 лет, они не очень хорошо говорят по-английски, потому что в школе этому как бы не учили, это не было обязательным предметом, а русский был обязательным предметом. И это тоже играет роль. Когда я был фотографом, я тоже больше любил ездить в Россию, чем в Индию, потому что мне было понятнее, что там происходит.

Елена Фанайлова: Напомним, что Андрей Райзер – автор замечательной фотосерии о конце Ленинграда, последние дни города под таким названием, 91-ый год.

И я позволю себе предположение, что на выставке «Czech Press Photo» есть одна ключевая карточка, которая объясняет про интерес к русским и про славянское братство, о котором говорит Андрей. Эта карточка представляет собой публичное открытие фрески Альфонса Мухи, а она была посвящена идее панславизма.

Владимир Ведрашко: Андрей, когда вы говорите, что Россия вам понятнее, мне сразу хочется вас спросить: Россия - вам понятнее, а США – ближе? Мне кажется, разговор о работе иностранных фотографов России, перекликается с фотографиями, которые делают иностранные фотографы в других частях света. Россия – вероятно, просто экзотичная страна для западного человека. Вот вы в Чехии – о чём уже говорили раньше – можете иронизировать над политиками, вы уже дошли до такого уровня, что можете говорить: показывать инвалидов – это значит «спекулировать» на изображениях людей с ограниченными возможностями. То есть, вы настолько свободны, что уже можете на совсем ином уровне оценивать вещи и полемизировать о них. Но вернусь к вопросу: Россию – вы лучше понимаете, а Америку больше любите? Ведь чешские социальные ценности – ближе к американским, чем к российским.

Андрей Райзер: Мне она понятнее из-за языка, который я понимаю. Я могу с людьми разговаривать. А для фотографа очень важно попасть в среду глубоко. Чем глубже я попадаю в среду, которую я снимаю, тем интимнее снимки я могу сделать, и это очень важно. Если вы в Америке попадете в семью, вы получите чай, может быть, бисквит, но вы не войдете глубоко в эту семью. А в России русские люди, они очень открытые и очень гостеприимные.

Владимир Ведрашко: Мне кажется, разговор о фотографии – это не разговор о гостеприимстве и открытости тех или иных народов. Это, скорее, разговор о ремесле фотографов, об умении показать объект в его повседневном виде. Вот пример. Чешский фотограф Яна Ашенбреннерова сняла в Непале и представила на Czech Press Photo серию «Мама». Да, возможно, она подружилась с этой семьёй, наверное эта мама и её дети стали доверять фотографу. Но это – кухня фотографа. Для зрителя – а фото адресовано зрителю – важно увидеть эту семью в её повседневных обстоятельствах. И тогда становится очевидным – и в этом ценность непальской серии «Мама», что сфотографированная семья абсолютно понятна любой другой семье на свете - чешской, японской, российской, потому что мать и дети – универсальная тема. Да, пожалуй, универсальны и другие темы на фотоконкурсах Pressfoto: и инвалиды, и чрезвычайные ситуации, и поведение политиков... ведь пресса – явление глобальное.

Дана Киндрова: Я думаю, вы не очень хорошо поняли, что хотел сказать Андрей. Когда я снимаю, для меня обязательно, чтобы я могла с людьми говорить, чтобы возник контакт. Я бы тоже не поехала в Южную Америку. В этом процессе очень важен язык.

Женя Снежкина: Андрей меня страшно напугал тем, что уходит поколение фотографов, которые говорят по-русски. Значит ли это, что мы наблюдаем последний взгляд на Россию?

Андрей Райзер: Я не думаю, что это последний взгляд. Эти люди будут ездить в Россию, будут стараться договориться на английском языке. Между тем, и в России люди начинают учить английский язык. Так что они все равно как-нибудь друг друга поймут. Но в первую очередь фотограф должен завоевать доверие людей, которых он снимает. А это возможно только тогда, когда они симпатичные и близкие. И незнание языка всегда будет мешать в этом. Надо иметь хороший аппарат, хороший объектив, но надо иметь и способность этих людей убедить в том, что я им не хочу ничего плохого, и они меня примут как своего – и тогда я могу начать делать фотографии.

Дана Киндрова: Коммуникация очень важна для фотографии. В 2006 году прошла Крестный ход, 150 километров. И я с этими людьми общалась все это время. Без языка нельзя. Они меня приняли, я могла фотографировать. Язык важен.

Владимир Ведрашко: Вероятно, фотография - одно из самых распространённых средств массовой коммуникации. И если на снимке понятное – универсальное и при этом гуманное - изображение, то оно помогает людям лучше относиться друг к другу и испытывать взаимную симпатию. Мне кажется, чешская фотография – именно такая.