Мне пришлось побывать в провинциальной школе-интернате, и я, признаться, поражен был тем, какое богатство пропадает зря, как глупо и неэффективно расходуются деньги. Нет-нет, не подумайте, никакого воровства. И дети ухоженные. И кормят хорошо. Но до сих пор никак, никак невозможно добиться, чтобы детский дом в России стал чем-то кроме временной резервации для сирот.

Территория детского дома, о котором я говорю, представляет собою прекрасный парк. Старинные липы, огромные каштаны, раскидистые яблони. Посреди этой чудесной территории стоит школа. Но в школе никто не учится. Здание школы в аварийном состоянии, и занятия поэтому перенесены в здание детского общежития. А школа просто стоит. У детского дома нет денег на ее реконструкцию, да и незачем реконструировать: в интернате, рассчитанном еще в советское время на шестьсот сирот, учатся и живут теперь сто пятьдесят человек детей, так что в общежитии места хватает и для проживания воспитанников, и для учебы.

Директор интерната, милейшая женщина слыхом ничего не слыхивавшая о социальных технологиях, говорит, что дети у нее трудные, что в семьи их не берут, потому что они трудные, и жить взрослой жизнью после интерната им тоже трудно, потому что они трудные дети, чего тут непонятного?

На вопрос, есть ли у нее в детском доме психолог, директор отвечает, что ставка психолога есть, а психолога нету. В ближайшем городе, кажется, вообще нет психологов. А если бы и нашелся один, то добраться от ближайшего города до интерната можно только на маршрутке, а маршрутка ходит четыре раза в день, и ни один психолог, конечно же, не согласится трястись на маршрутке утром туда и вечером обратно. Да и что говорить об этом? Всё равно же нету ни одного психолога в ближайшем городе, а из районного центра точно не поедут.

В подобного рода разговорах о том, что поделать ничего нельзя, мы провели с директором около часа. Я хотел было возражать ей, но не стал. Я подумал, что слишком много чего пришлось бы объяснять. По дороге в Москву я только представил себе, что на мой взгляд следовало бы сделать с этим детским домом.

Во-первых, аварийную школу следовало бы отремонтировать и устроить в ней гостиницу.

Во-вторых, жить в этой гостинице следовало бы пригласить не одного психолога из районного центра, а пять психологов из Москвы и еще пару психологов из Западной Европы и Америки. Следовало бы завести на базе интерната захватывающие исследования, так, чтобы психологам и педагогам было интересно участвовать, приезжать по контракту на месяц, на год или на несколько дней.

В-третьих, следовало бы приглашать в гостиницу людей, желающих усыновить ребенка, готовить этих детей к усыновлению, и приемных родителей тоже готовить в санаторных практически условиях школы-интерната.

В-четвертых, следовало бы выделить в отремонтированной школе-гостинице учебные квартиры, где выпускники могли бы потренироваться жить самостоятельно, и производственные площади, где дети могли бы делать что-нибудь полезное, приучаясь работать не в смысле изготовления табуреток, а в современном каком-нибудь смысле.

Вы спросите, откуда деньги? Я утверждаю, что в теперешней России уж на что на что, а на детские то дома благотворительных денег можно найти в любом количестве.

Вы спросите, в чем же дело? Я утверждаю, что в головах. Только в головах. Причем приставлять новые головы надо не только директору детского дома, но и районным чиновникам, и областным, и федеральным и – главное – законодателям.

По закону вся педагогическая утопия, которую я описал выше – запрещена.