Владимир Кара-Мурза: 16 января стало известно о готовящемся аресте еще одного фигуранта в деле о хищениях в коммерческих структурах, связанных с военным ведомством. Речь идет о заместителе гендиректора компании «Славянка» Константине Лапшине. Лапшин стал пятым фигурантом расследуемого уголовного дела в отношении должностных лиц Минобороны России, а также руководителей компаний «Безопасность и связь» и «Славянка». Напомним, что Хамовнический суд накануне арестовал временно исполняющего обязанности начальника хозяйственного управления Минобороны Николая Рябых. Как сообщили в пресс-службе суда, Рябых подозревается в совершении мошенничества в особо крупном размере. Следствие посчитало, что он может препятствовать расследованию или скрыться. Следователи сообщили в суде, что Рябых пытался сорвать выемку документов. Так же в качестве места жительства по Москве он указал несуществующие адреса. Поэтому суд постановил заключить его под стражу на два месяца – до 14 марта 2013 года. По данным МВД, чиновник военного ведомства задержан в рамках расследования дела «Оборонсервиса» по подозрению в причастности к хищению бюджетных средств.

Также одной из важных новостей стало то, что министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу, месяц назад раскритиковавший состояние военно-лечебных учреждений в России, освободил от должности исполняющего обязанности начальника главного военно-медицинского управления Вячеслава Новикова.

Ситуация в армии: правда и домыслы. Об этом мы беседуем с ответственным секретарем Комитета солдатских матерей России Валентиной Мельниковой. Как по-вашему, стало ли для армии неожиданностью то, что следователи добрались до таких высоких руководителей, как начальник хозяйственного управления Минобороны Николай Рябых?

Валентина Мельникова: Всегда говорят, что у тыловиков есть что проверить. Поэтому, наверное, что-то есть – и какие-то манипуляции с деньгами, и еще что-нибудь. Я удивлялась всегда, почему раньше так не проверяли. Надо отдать должное Счетной палате и многолетнему аудитору Минобороны Александру Пискунову, он же каждый год, а потом даже два раза в год писал статьи о том, что там происходит, возмущаясь, как все непрозрачно, какие там расходы, но никто ничего не делал. Значит, пришло время трясти Министерство обороны.

Владимир Кара-Мурза: Как сама идея пресловутого аутсорсинга дискредитировала себя в связи с последними событиями?

Валентина Мельникова: Идея не может себя дискредитировать, потому что это единственный выход. Невозможно, строя современную армию, заставлять половину личного состава заниматься бытовухой, чисткой, уборкой, заготовкой сена, кормежкой скота. У меня незабываемые впечатления о Кантемировской дивизии тех времен, когда у них был скотный двор. Вот это все не надо, из этого мы давно выросли. Но контролировать, конечно, нужно.

Владимир Кара-Мурза: Что вас привлекло в новости о том, что в очередной раз сменился начальник военно-медицинского управления? Не так давно там были аресты, и его предшественник осужден на 8 лет и находится в местах лишения свободы.

Валентина Мельникова: Это дело под контролем нашего нижегородского Комитета солдатских матерей. Там колония, где отбывают наказание офицеры. Но поскольку по сложившейся структуре основные полномочия отошли к общей службе тыла, это организационно-административное ведомство оказалось лишним, и они просто не думали о том, чтобы организовать военную медицину по-новому, а просто думали о собственных интересах.

Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Новиков уволен за конкретнее прегрешения, за то, что опять в армии ОРЗ.

Валентина Мельникова: Нашего любимого начмеда округа, сначала Московского, а теперь Южного, абсолютно не за что увольнять. Человек чрезвычайно квалифицированный, очень внимательный. Я думаю, что он просто стрелочник. Мне когда сказали о этом, я была просто возмущена. На самом деле, это не упущение начмедов округов. Потому что система вакцинации негодная, совершенно людоедская, совершенно безумная, она давным-давно должна была поменяться, и не начальник медслужбы округа может ее поменять, к сожалению. Это вина, а может быть преступление со стороны Минздрава и со стороны главного санитарного врача России, потому что это его полномочия, и как раз Главное военно-медицинское управление отвечало за графики и методики вакцинации.

Владимир Кара-Мурза: Виновен ли этот полковник в том, что до сих пор использовались и будут еще полгода использоваться портянки, поскольку они, конечно, не защищают от морозов, которые приближаются к центру страны?

Валентина Мельникова: История с портянками и возмущение нового министра обороны Шойгу – это как раз пример неисполнения распоряжений. Потому что больше года назад Сердюков отменил портянки, отменил сапоги. И тогда говорили: как же мы на Севере? Все ему объясняли, что унты и валенки сохранились в северных воинских частях. Это просто неисполнение того, чтобы было приказано. Я хочу, чтобы все понимали: дело не в обуви, не в одежде, а в отношении к людям. Когда человеку, только что прибывшему в другое место, находящемуся в скученном помещении, вкатывают четыре вакцины одновременно, как сказал нам уважаемый военный врач, – у него иммунитет пропадает совсем, как при СПИДе. Поэтому любое осложнение, любая аллергическая реакция, любой вирус приводит к таким трагическим итогам. И еще раз хочу повторить, уже, наверное, в тысячный раз: во внутренних войсках этого бардака нет, они делают все разумно, аккуратно. Они, сделав прививки, не трогают ребят, не гоняют их ни на улицу, ни на физические упражнения. У них есть учебный план, они сидят в классах, изучают уставы, все, что можно сделать в помещении. Если есть температура, то любой офицер, который ведет занятие, или ротный всегда видит, что новобранец заболел. Они очень своих солдат берегут! Они воюют, они понимают, что у них каждый человек на счету, внутренние войска к своим очень хорошо относятся.

Владимир Кара-Мурза: Как вы оцениваете скандал с переодеванием армии? Валентин Юдашкин не отрицал, что он автор формы, а когда выявились многомиллиардныые убытки, от нее открестился?

Валентина Мельникова: К сожалению, мой образ жизни далек от одежды «от кутюр». Что там происходит с нашими домами моды, я не знаю. Может быть он задумал хорошо и по технологии это было бы неплохо, но реализовывалось с большой экономией средств для того, чтобы пополнить личные запасы, я думаю, товарищей, занимающиеся этим делом. Кто шил, какая фирма, кому она принадлежит – об этом пока следствие умалчивает. А я бы на самом деле пошерстила, потому что наверняка какие-то генеральские жены в этих фирмах задействованы владельцами, я уверена. Могу спорить на бутылку грузинского вина! У нас никогда хорошей формы у солдат не было, тут товарищи офицеры обижаются, когда я им говорю, что в группе советских войск в Германии видала я эти шинели, видала кирзовые сапоги, ничего хорошего не было. И в Чечне ребята воевали, хотя, конечно, это были другие куртки и бушлаты, но все равно это мокнет и не сохнет. Можно в любую одежду одеть человека разумно. Потому что основная проблема, – когда ребята разгоряченные, потные выскакивают на улицу или, наоборот, не могут переодеться, возвращаясь мокрыми.

Когда я увидела впервые, как живут контрактники, эти их кубрики, я увидела, что у них своя сушилка на шесть человек, то есть у них совершенно другая жизнь. Человек имеет в запасе белье, чтобы переодеться, сушилку, чтобы высушить одежду, может свою обувь поменять. У призывников этого ничего нет, и никого это не беспокоит. Все время ругают кого-то – и не думают о солдатах. Я читала жалобы, которые приходят в интернете к нам на сайт – это просто ужас, кошмар. Там и в ноябре были умершие сразу после призыва, и декабрьские, и январские, везде болеют. Все пишут, что по воинским частям помногу народу болеет, их не знают, куда девать, санчасти переполнены. Не думаю, что это форма виновата – это все равно отношение к людям.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Татарстана от радиослушательницы Раисы.

Слушательница: Здравствуйте. У меня внук служил в Казани, в артиллерийском училище. Два года назад отправили в Петербург. Приезжал ко мне, я говорю: «Давай шинель, я ее постираю». Постирала, починила, все сделала, шинели очень хорошие. А бушлаты… я стою на базаре, парень подходит, я говорю: «А вы где служите?» – «Я спасаю». – «Холодно, наверное, в нем?» – «Очень холодно». Бушлаты тонкие сделаны.

Валентина Мельникова: Под любой тонкий бушлат была задумана курточка утеплительная, сейчас модная. Меня все время возмущает, что не разрешают свитера. Не хотите домашние, сделайте свитера как у подводников, как на Севере. Почему не может быть в комплекте, тем более, что есть утвержденная спортивная форма? Все можно сделать разумно. Почему-то офицеры никогда не жалуются на форму, почему-то у них всегда есть и в запас, и переодеться, и все у них хорошо.

Владимир Кара-Мурза: А как вообще прошел призыв осенний?

Валентина Мельникова: Опять отправили очень много больных, все коллеги из регионов жалуются. Не все готовы сопротивляться до призыва. И у нас по московской приемной двоих уволили. Отправили в войска, тут же положили в госпиталь и уже уволили. У меня мальчишка попал в Нижегородской области, у него врожденное заболевание, как мы говорим, Паганини – такие тоненькие, дохленькие, везде болезни… Тем не менее, пришли утром, забрали и, несмотря на мой звонок, отправили в войска. Конечно, он уже заболел, конечно, его надо в госпиталь везти. Таких, наверное, процентов 60, кто не совершенно годен. Когда не хотят признавать негодным, говорят: зачем тебе освобождаться, ты будешь учиться, ты у нас будешь числиться годным. Очень много больных. Язвенников опять отправляли, парней с бронхиальной астмой и так далее. Все это плохо кончается, и меня приводит в бешенство, когда каждые полгода происходит вот эта ерунда.

И самое главное – люди сразу забывают, все восклицают: ах, четыре человека умерли от пневмонии! А когда в сентябре четыре человека умерли от пневмонии, что делалось? На солдат по призыву никто не обращает внимания в армии, на них всем наплевать. Это восполняемый ресурс. Хорошо, будет некомплект 20%. Когда из пополнения в тысячу человек пятьсот надо класть сразу в госпиталь – это на самом деле военное преступление. Я сейчас с интересом и со злобой жду, когда начальник генштаба Смирнов будет отчитываться о том, как он доблестно провел призыв, как он его выполнил, как войска укомплектованы, – это будет вранье от самого начала до самого конца. Больным там совершенно не место. В Тоцком болеют, танковая бригада огромная, стоит в степи, погода плохая, их надо учить, а у них больных полно. Там наш коллега ездил несколько раз, просто кошмар. И офицерам это не надо.

Потому что на самом деле истории с болезнями и смертью заслуживают особого внимания. Я не знаю, чего ждет наша Главная военная прокуратура. Я бы в острастку не посадила бы, а просто расстреляла перед строем двух командиров бригад, у которых солдаты умерли от пневмонии. Для острастки, чтобы потом остальные выжившие просто следили за своими солдатами и давали команду нормально к ним относиться. А то ситуация, как в 1942 году. Все в плену, армии нет, ополчение любое, на фронт любого. Не та ситуация, чтобы так бросаться людьми.

Владимир Кара-Мурза: Следует ли России взять пример с Украины, которая все-таки нашла в себе силы отказаться от призывной армии?

Валентина Мельникова: Мы уже два раза должны были взять этот пример с Украины. Потому что когда были тяжелые, голодные годы, украинцы приостанавливали призыв, несмотря на то, что у них и страна поменьше, и армия поменьше. Но мы обычно берем пример с Германии, которая год назад отменила призыв, так что у нас есть с кого брать пример. И кроме того у нас есть система отбора контрактников, как говорит начальник Главного управления кадров, – так учтите ее, заинтересуйте людей, сделайте все нормально! Сохранение призыва – это политическая, идеологическая идея. Это никак не относится к боеготовности. Это заноза гнилая, которая сидит в головах у людей, которые влияют на государство, – это какие-то советники президента, аппарат Совета безопасности, еще какие-то. Но никакой разумный военный не стал бы сейчас проводить в России призыв, он бы из того, что есть, хоть немного отобрал бы хороших ребят, солдат и сержантов по контракту, в том числе, кстати, и женщин. Контрактная служба вполне подходит для женщин, с любой точки зрения, и по деньгам, и по статусу, потому что такой же контракт, как офицерский, и по бытовым условиям нормально, потому что общежитие для контрактников есть.

Владимир Кара-Мурза: А что этому мешает в нашей стране?

Валентина Мельникова: Дурацкая идея, что все должны служить, а если ты не служил, ты родину не защищал. Наша безумная дума без конца твердит: то на госслужбу не пускать, то еще что-то такое. Это одна из трех позиций, которые до сих пор сохраняются из нашей ужасной советской идеологии. Для меня главная самая безумная идея – это сохранение призыва любой ценой, во что бы то ни стало. Я уже не говорю о том, что огромные расходы. Мы посчитали в 2010 году, что на те деньги, которые затрачиваются только на медицинские комиссии, на систему призыва, можно было бы платить 164 тысячам контрактникам в год. Какие проблемы? Они устроили свистопляску вокруг «Славянки», «Рособоронсервиса», а куда уходят деньги? Это ведь тоже бюджетные деньги, Минздрава, а не только Минобороны, и региональные деньги на это уходят. Каждый год это псу под хвост. Никто не знает, кто готовит такие рекомендации. Ни Медведеву, к сожалению, мы не знали, кто готовит, ни Путину тем более не знаем. Хотелось бы поговорить с людьми, которые эту идеологию сохраняют, они ее берегут во что бы то ни стало. Пусть хоть все умрут, но призыв останется.

Владимир Кара-Мурза: Какая была норма призыва этой осенью, выполнена ли она?

Валентина Мельникова: Загнать, конечно, загнали, если они под конец ходили по квартирам и в Москве у метро ловили. Может быть, они по количеству и загнали в войска, но это же бессмысленно, это не нужно. Я говорю, что у нас не 41-й, не 42-й год. Нормальная армия, которая попыталась себя сделать современной, но как всегда ей не дали.

Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, уронил ли престиж армии в глазах общества коррупционный скандал, который разрастается?

Валентина Мельникова: Мне трудно говорить за все общество, но я в этой истории с Сердюковым вижу, конечно, какие-то счеты между кем-то. Потому что к министрам обороны я и моя организация относится чрезвычайно скептически, все, что они сделали плохого, мы за каждым из восьми с половиной министров помним. Но с другой стороны – человек имел смелость выполнить программу, утвержденную Путиным в конце своего второго срока, и Медведевым в президентском сроке о проведении военной реформы. И это в принципе удалось. Плач о том, что это без плана, это волюнтаристски – это все бред. Потому что предложения, планы и вполне квалифицированные разработки научные предлагались еще с 1992 года именно военными экспертами.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Волгограда от радиослушателя Юрия Владимировича.

Слушатель: Здравствуйте. Представительница комитета Солдатских матерей затронула, в частности, медицинское обслуживание. Я бы хотел обратить внимание вот на что: может ли у нас быть медицинское обслуживание качественное при том условии, что мы подавляющее большинство медикаментов завозим из заграницы. Меня интересует производство медикаментов, формы, различного оборудования именно своими производителями, а не зарубежными и, в частности, медицинского обслуживания, когда мы зависим от поставок лекарств из-за рубежа.

Валентина Мельникова: Производить лекарства и оборудование – не дело армии. Армия – не место, где людей лечат, это то место, где люди служат здоровыми. И военные медики в госпиталях тоже говорят: мы не для того, чтобы исправлять медицинский брак военкомата, а для того, чтобы лечить раненых в случае войны. Лекарства есть. А когда-то у нас никаких лекарств не было. Я помню 1991 год, у меня муж инвалид, и лекарства нужно принимать все время, я помню, как я их на черном рынке покупала. Так что никогда с этим хорошо не было.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос москвича Александра Николаевича.

Слушатель: Добрый вечер. Валентина Дмитриевна, как вы думаете, не связана ли такая страсть к призывной армии с тем, что контрактник есть контрактник, он более независимый, и с ним надо вести более ответственно. Он может каким-то образом сопротивляться, с ним много не украдешь, а призывники абсолютно бесправны, и с ними можно обращаться, как вы правильно сказали, как с возобновляемым ресурсом, – новых нарожают. Они абсолютно ничего не могут, не могут защитить свою человеческую честь и достоинство в армии. Может быть это связано с тем, что нужны рабы и холопы, и надо создавать искусственные условия, чтобы они такими оставались?

Валентина Мельникова: Наверное, для тех людей, которые пытаются эту идеологическую составляющую хранить, это тоже важно. Но офицеры за последние 10 лет очень сильно изменились. Если мы когда-то в бригаде охраны Министерства обороны слышали от офицеров, что солдаты плохие и контрактники тоже плохие, то сейчас офицеры поняли, что для карьеры, для служебного роста им бы лучше иметь контрактников. Они научились частично относиться к контрактникам как к равным себе. Конечно, тоже бывают и вымогательства, и грабежи, и унижение, но, конечно, не так. Контрактник имеет самое важное право: он может выйти в свободное время из воинской части и пожаловаться, кому он захочет, – хочет в суд, хочет прокурору. Это очень важно, когда человек имеет возможность выйти за пределы своей закрытой зоны и получить извне квалифицированную поддержку.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем Смоленскую область, радиослушателя Геннадия Сергеевича.

Слушатель: Здравствуйте. Я хотел напомнить о том, какая у нас была раньше армия. Во-первых, призывались из сельскохозяйственных районов здоровые мужики, в каждой семье было не менее пяти детей. Вот вчера мы говорили о детях больных, несчастных, которых здесь не лечат и запретили лечиться и усыновлять их за границей. Триста тысяч малолеток сидят, молодежь поражена алкоголем и наркотой. Нет у нас армии, у нас есть рабы, которых ловят и задвигают туда, где они умирают.

Валентина Мельникова: Мы и пытаемся, уже 24 года Солдатские матери пытаются сделать, чтобы армия была, чтобы люди там служили, чтобы не умирали, чтобы к ним относились офицеры и государство как к полноправным, полноценным гражданам.

Владимир Кара-Мурза: Как обстоит дело с обеспечением армии новейшим вооружением? В течение года вы у нас участвовали в передачах, когда были какие-то новости на эту тему, как дело продвигается?

Валентина Мельникова: Для меня это достаточно сложный вопрос, потому что я не военный эксперт. Но одна из причин, по которой затеян скандал вокруг Сердюкова и «Рособоронсервиса», – это попытка поломать Министерство обороны и не дать ему заказывать то вооружение, которое на самом деле нужно. Потому что основная претензия, по-моему, там 23 миллиарда, которые должны тратиться на покупку вооружения, Министерство обороны говорило, что нет, ребята, вы делайте новое, а старое мы у вас покупать не будем. И тут борьба между остатками нашей военной промышленности и потребностями Министерства обороны, возможно, тоже привела к этому скандалу. Большие деньги распилить при нашей системе контроля за расходами ВПК можно очень много – и очень элементарно.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Санкт-Петербурга от радиослушателя Федора.

Слушатель: Здравствуйте. Во-первых, речь идет о 23 триллионах, а не миллиардов рублей. Я абсолютно не верю, будто Путин хочет навести порядок в Министерстве обороны. Это показательная акция. Мы видим, что лидеров министерства не особенно пытаются судить. Политзаключенные у нас сидят, а господа из министерства обороны имеют домашний арест со всеми удобствами.

Пришла сегодня информация: в Подмосковье замерзли призывники, идут самострелы, убивают солдат, офицеров. То есть продолжается дедовщина. Однако в интервью на «Эхе Москвы» вы сказали, что видите падение феномена дедовщины, его скоро не будет, и прекращается строительство дач генералов, что меня очень удивило. Первый вопрос: не получается ли так, что действительно потрясающую вашу организацию, которая очень много сделала, сейчас усилиями Кремля пытаются загнать в вертикаль и ограничить критику власти? И второй вопрос: сейчас пришел Шойгу, многие на него надежды возлагали. Не получится ли так, что не просто будет остановлена реформа вооруженных сил, переход на контракт, а, может быть вообще ситуация пойдет еще больше вспять, будет нарастать милитаризация, и вернутся не то, что два года, а потом три, четыре и так далее, если мы будем двигаться в сторону Северной Кореи, Китая, а это, по-моему, путеводные звезды Владимира Владимировича, нашего жуткого правителя? Не ожидаете ли вы закручивания гаек, смерти реформы армии при Шойгу?

Валентина Мельникова: Вы мне приписываете часть слов, которых я не говорила. Когда я говорю о резком уменьшении количества насильственных преступлений, я основываюсь на той статистике, которую имеют организации Солдатских матерей. 10 лет назад у нас в год в московской приемной было три с половиной тысячи личных обращений по побоям, по пыткам, по унижению. Сейчас за прошлый год у нас было только 350. И такое же резкое снижение за 10 лет в наших региональных комитетах. Поэтому я говорю, что знаю, с чем люди к нам обращаются. Очень помогло увольнение большого количества офицеров-садистов, поэтому со стороны офицеров таких кошмаров, таких пыток, как системы не стало. Это могут быть какие-то персональные проблемы, которые прокуратура военная, если есть жалобы, очень быстро решает.

Насчет того, что нас встроят в вертикаль, не дождетесь, ребята. Мы начинали в 1989 году, мы работали и работаем, меняются президенты, меняются министры обороны, и пока мы не добьемся создания контрактной армии, нас никто никуда не встроит никаким образом. История с назначением министром обороны уважаемого Сергея Шойгу для него на самом деле драматична. Он был министром, у которого были в подчинении солдаты и офицеры, когда-то там были разные проблемы, в том числе и жесткое обращение со стороны офицеров. Но сейчас практика, которую он имел, попытка отказаться от призывников в Министерстве по чрезвычайным ситуациям, которая была в какой-то момент сделана, я думаю, что с его стороны показывает, что он готов к этой реформе. Вопрос: готов ли Путин, готовы ли те советники и тот аппарат, который готовит ему решения? К сожалению, Владимир Владимирович Путин эту занозу идеологическую насчет призыва в голове у себя, может быть не так явно, но носит. Насколько я знаю по тем реакциям на наши предложения 2007-2008 года, какой-то тормоз есть в этом отношении. Я буду рада, если я ошибаюсь.

Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, каких шагов ждет армия от нового министра?

Валентина Мельникова: Я думаю, что в армии сейчас самое будет печальное и самое глупое – это попытаться вернуть все вспять. Я слышу и читаю предложения: давайте округа военные вернем туда-сюда. Ребята, обратно эту пасту в тюбик не затолкать. Система управляется достаточно разумно, достаточно современно. Я с человеческой точки зрения говорю, не с точки зрения военной. Люди в округах контактные, командование контактное, и есть у них какое-то понимание, что с этим можно воевать, с такими воинскими частями можно быть боеготовными. И поэтому все эти игрушки для того, чтобы опять сунуть каких-то уволенных офицеров, особенно переживают ребята, которые когда-то были на высоких должностях, и думают, что они снова вернутся. Нет, старым офицерам-запасникам, которые живут старой советской армией, места нет, пускай они на это не рассчитывают.

Я не знаю, как Шойгу, – тут от министра обороны зависит исполнение. Сейчас, на мой взгляд, по сравнению с временами, когда министром был Сердюков, команды проходят более надежно, я говорю о человеческой, о гуманитарной, о правовой части. Посмотрим, что будет у Шойгу. Многое зависит от того, кто будет у него начальниками управлений. Начальник генштаба Герасимов – хороший офицер, мы с ним работаем давно, он был командующим округами, вполне современный, очень контактный человек, понимающий. Так что, я думаю, с начальником генштаба все хорошо. А что будет дальше – это, к сожалению, мало зависит от Шойгу, кого будут назначать.

Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, будут ли возрождать общественный совет при Министерстве обороны?

Валентина Мельникова: Сегодня мне разведка доложила, что вроде бы представлен состав совета, и вроде бы Шойгу его одобрил, все одобрили. Будем ждать. Вроде какие-то изменения, кто-то хотел уйти, вроде бы планируется новый председатель, вроде бы пока говорится о Павле Гусеве, главном редакторе «Московского комсомольца». Я на самом деле жалею, что Никита Сергеевич Михалков ушел. У нас был жуткого размера совет – 51 человек, разношерстная публика, я восхищалась, как он здорово и правильно умел дать каждому слово, когда у нас компания собиралась, и как он аккуратно подходил к тем заявлениям, которые делались от совета. Мне говорили: ну что ты хочешь – он же режиссер. Гусев, мы с ним работали с незапамятных времен, – конечно, это наш первый брат по оружию, потому что журналисты нам помогали с самого начала. Совет нужен. И вообще общественные советы при всяких силовых, вроде ФСИНа, управлениях, при всей нашей слабости и при всей нашей малозначимости, – все равно это некая дорожка для того, чтобы лишний раз обосновать свою позицию. Раз не услышали, два не услышали, потом как-то это все-таки происходит.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Читы от радиослушателя Виталия.

Слушатель: Здравствуйте. Хочется напомнить фильм из трилогии о Максиме, когда погромщиков задержали, адвокат их защищал, и один мужичок говорит: так они все-таки бандиты или не бандиты? И то же самое о Сердюкове. Все-таки – вор или не вор, воровал или не воровал? Говорят «у него есть заслуги», – а что, за министерскую зарплату он должен сложа руки сидеть, ничего не делать? Тогда его надо расцеловать во все места, дать пенсию хорошую, орден может быть.

Владимир Кара-Мурза: Мы раньше суда не забегаем вперед.

Валентина Мельникова: Я сейчас вижу совершенно мерзкую тенденцию: по каким-то телевизионным передачам или по каким-то псевдо-фильмам, которые обвиняют людей в различных прегрешениях, тут же делать выводы и кричать: вот, они воры. Ребята, давайте подождем, пускай Следственный комитет работает, пусть все защищаются, посмотрим, что скажет следствие в конце концов. Я еще раз повторяю: 8 с половиной министров было на нашей памяти, были и глупые, и злобные, и подлые. Нехорошо говорить о покойниках, но Паше Грачеву на том свете плохо приходится сейчас за те преступления, которые он совершил против солдат, там тоже не все было чисто. Поэтому давайте дождемся. Каждому чиновнику Солдатские матери привыкли воздавать по его делам. Сделали хорошее – спасибо, сделал плохое – значит, будем ругать.

Владимир Кара-Мурза: Слушаем Калужскую область, радиослушателя Вячеслава.

Слушатель: Здравствуйте. Во времена Павла Грачева у меня был возраст призыва, у меня был тяжелый фронтит, я ходил в военкомат, меня хотели с фронтитом забрать. Я болел астмой подростком, ходил в больницу, пришлось дуть в какие-то трубки, все равно мне говорили: иди добровольцем. Все-таки меня не взяли. Я переживал, когда началась война в Чечне, я помню, из «Комсомольской правды» вырезал номер телефона, чтобы узнать, сколько солдат погибло. А недавно Баранец сказал, что они перепутали, дали случайный номер, и матери звонили куда попало. Я хотел спросить: много срочников погибло под Грозным в окопах?

Валентина Мельникова: Сейчас в интернете можно все посмотреть. По нашей оценке и данным наших коллег из «Мемориала» в первой чеченской войне погибло около 14 тысяч солдат и офицеров российских войск. Потом за столько лет многие и от ран, и от контузий, и от посттравматического синдрома умерли. Но потом ведь была еще одна война, к сожалению, конечно, было много погибших. И очень много, больше ста тысяч населения, которые жили в Чеченской республике, погибли и умерли. У нас 600 тысяч человек не разысканных еще по первой войне, и я не вижу каких-то возможностей их искать. Хотя какие-то попытки делают наши коллеги из центра имени Александра Лебедя. Потому что надо проводить официально эксгумацию по этим захоронениям, а Рамзан Кадыров не очень хочет это делать по первой войне. То ли у него какие-то соображения, что могут быть люди, которых они убивали. Не знаю, во всяком случае, таких 600 человек. И вообще у нас с розыском очень плохо. У нас по грузинской войне так и не найден подполковник Квинцов. Сейчас мы ждем результатов грузинской амнистии, вдруг он все-таки там есть, и он живой. Плохо комиссии работают. Хотя на излете президентства вроде бы Медведева какие-то подвижки были. Мы соберемся на совет, будем выяснять, кому теперь это дело поручено. Очень все тяжело идет.

Владимир Кара-Мурза: А как зарекомендовала себя российская армия во время конфликта в Южной Осетии?

Валентина Мельникова: Насколько я знаю из того, что нам рассказывали ребята, которые оттуда приходили, там, конечно, война была очень тяжелая. Их бросили, когда они попали в Цхинвали, первые экипажи, уже были погибшие, у ребят был шок. Я не военный человек, я считаю, что война с Грузией – это абсолютная политическая импотенция и с грузинской, и с российской стороны. У меня претензии, в том числе, и к нашим товарищам по Совету Европы, этого нельзя было допустить, это можно было предотвратить, ничего там неизбежного не было. Война была в 2008 году, до сих пор две с половиной тысячи человек не могут получить свои удостоверения ветеранов. Потому что придумана такая идиотская система выдачи этих удостоверений постановлением правительства, что люди, которые воевали, в том числе и по Чечне на самом деле, по Таджикистану в 1991 году, – это вообще трагедия, они должны, видите ли, предъявить выписки из приказов, что они направлялись на войну и возвращались с войны. Мы же сначала воюем, приказов никаких нет, потом эти приказы кто-то изготовляет. Сейчас архив Южного военного округа в Ростове просто офонаревает от этих запросов. Причем делается через военкоматы, через специальные комиссии при командующих округами, все люди бестолковые, чего надо запрашивать, никто не знает. Мы каждый день получаем от ребят заявку, военный билет, отправляем в архив, и они нам присылают документы, чтобы мальчики могли получить свои удостоверения. Сейчас это две тысячи рублей в месяц по региону, все равно государство должно платить, пускай платит.

Владимир Кара-Мурза: А как выглядит система социального обеспечения офицеров, упал ли уровень их недовольства условиями жизни, который сказывался и на качестве службы?

Валентина Мельникова: Покажите мне офицера. который доволен своим положением! Так было и в группе советских войск в Германии, которую я вспоминаю всегда, когда меня начинают спрашивать. Зарплаты большие стали, очень большие. У меня такое ощущение, что офицерские зарплаты скоро сравняются с военными прокурорскими и судейскими. Другое дело, что там с контролем, кому чего назначают, не требуют ли от них откаты начальники. Понимаете, меня огорчает в российских офицерах, что они терпят, как дети в детском саду. Если у тебя отнимают деньги, если не дают жилье, ты борись за себя. Что значит – я подчиняюсь? Тут ты не подчиняешься. Я думаю, что офицерский состав сейчас вполне нормальный. Садистов практически не осталось – это хорошо. Нас это всегда беспокоило, потому что были жалобы на такие пытки, на такую жестокость, что просто невероятно. Сейчас этого практически нет.

Владимир Кара-Мурза: Давайте вернемся к положению вашего Комитета, как к общественной организации. У вас были проблемы в прошлом году, удалось ли их решить?

Валентина Мельникова: Я хочу сказать огромное спасибо всем, кто нам помогает. Потому что долг был запредельный – 465 тысяч рублей за два года, пока не платили аренду и ЖКХ. Мы собрали треть. Люди нам потихонечку присылают, кто-то по сто рублей, кто-то по тысяче, кто-то по три тысячи. Я думаю, что с долгом мы потихонечку расплатимся. Я очень рассчитываю, что мой призыв о помощи услышат те, кому мы когда-то помогали. Ведь с 1989 года через нашу приемную прошли миллионы людей. И если это люди живые, мы смогли помочь всем. И я, конечно, очень жду, что эти наши и мальчики бывшие, и их родители, и может быть жены, они откликнутся. Потому что 25 тысяч рублей в месяц нам надо платить за нашу комнатку, а работать в интернете мы не можем, все равно люди должны приходить, приходят и призывники с родителями, и солдаты-бегунки.

У нас в прошлом году один бегунок 15 лет скрывался, один 7 лет скрывался, один 6 лет скрывался, а под конец года пошли по три года скрывающиеся. Сейчас у нас мальчик – три с половиной года на нелегальном положении, с ним невозможно работать по интернету. Он хочет, чтобы его выслушали, надо рассказать, надо посмотреть, надо решить, что делать, надо поговорить с прокурором, надо поговорить со следователем, надо запросить бумаги. У нас колоссальный архив хранится в московском архиве общественных организаций, с этим мы можем работать только в нашей комнате.

Владимир Кара-Мурза: Пытались ли вас аттестовать как иностранных агентов?

Валентина Мельникова: Еще в 1989 году, я помню, был первый поход к Дмитрию Язову. Тогдашний начальник главного политуправления, не помню фамилию, сказал: ну что, вы же агенты империализма, вы работаете на чужие разведки. Поэтому нам не привыкать. Но если серьезно говорить, естественно, мы не подпадаем ни под второй «анти-Магнитский» закон, ни под первый – об иностранных агентах. Потому что Союз солдатских матерей России не занимается политической деятельностью в том смысле, в котором этот термин имеется в нашем законодательстве. Когда нам нужна была партия, мы попытались создать партию, теперь наши коллеги сотрудничают с политическими партиями и новыми, и старыми, если это нужно, но это в личном качестве.

Поэтому, я думаю, мы могли бы этого избежать. Но дело в том, что никто не хочет нам давать гранты. Хотя есть и проекты, есть и очень важные направления работы, в том числе и помощь в судах и тем, кто не получил свои удостоверения, и тем, кто получил инвалидность, и тем, кому нужно выбивать боевые по всем войнам – это требует судебного вмешательства. А мы не можем этого делать, потому что тут все равно обязательно нужны юристы. Юристы молодые есть, но им нужно хоть какую-то зарплату платить, им нужно ездить по судам по всем гарнизонам, и это без денег сделать невозможно. Это очень важная тема, но каждый раз мы упираемся в то, что невозможно найти денег.

Владимир Кара-Мурза: Что значит в личном качестве, вы перестали сотрудничать с какими-то конкретными партиями?

Валентина Мельникова: Я член федерального политбюро Республиканской партии России. У нас в регионах люди есть, которые входят и в другие партии. Есть и в компартии наши люди, например, в Сибири в нескольких городах наши коллеги. Кто-то на Дальнем Востоке в «Единую Россию» вступил, попробуй там не вступи, – но тоже только в личном качестве. А у организации наш самый старый девиз: для нас нет ни национальности, ни возраста, ни партии. Когда к нам люди приходят за помощью, мы никогда не спрашиваем про их политические взгляды. Нам важна ситуация, нам важно решить с людьми вместе, что делать, чтобы этому человеку помочь.

Владимир Кара-Мурза: За те годы, что вы работаете, изменился ли характер тех просьб, с которыми обращаются к вам призывники, и в какую сторону меняется ситуация?

Валентина Мельникова: Сейчас 80% всех жалоб, – и тех, кто приходит до призыва, и тех, кто служит, – это жалобы на здоровье. Это последствия того безумного призыва, который проводят сейчас. Людей пытаются признать годными, признают, отправляют в войска, у них тут же начинаются заболевания. Ровно 80% жалоб на болезни. 10% все-таки связано с какими-то иными вещами – или деньги вымогают, или побили, или еще какой-то конфликт. У нас мальчик есть, драка была с сержантом, тот ударил его в гортань, сломал челюсть, и парнишка потерял возможность говорить, вот такие вещи бывают. Госпиталь лечит, уголовное дело возбудили. И еще процентов 10 – это всякие другие истории. Это удостоверения ветеранов, перевод тех солдат, кто имеет жену и маленького ребенка, ближе к дому. Потому что военные комиссары субъектов федерации, сукины дети, даже не удосуживаются проследить, чтобы эти ребята оставались в воинских частях рядом с домом, хотя они имеют на это право. У Сердюкова даже были отдельные распоряжения дополнительно к приказу министра обороны № 30. У меня три семьи такие. Детишкам несколько месяцев, мальчонку угнали к черту на рога, значит надо переводить, а это все равно время. У нас предыдущий начальник генштаба делал это виртуозно и быстро, мы ему заявление, документы, через две недели распоряжение о переводе, и мальчик возвращался. Но это же никому не нужно.

Бывают какие-то семейные обстоятельства у солдат. Для этих людей это самое главное, это самое тяжелое. Сегодня посмотрела, жалобу прислала девочка: родилась двойня, парня надо увольнять. Никто не хочет ей помочь, ни военком, который акт должен составить быстро, сам прийти, у девчонки взять документы, быстренько утвердить и быстренько отправить, ни командир части, которому говорил солдат, что родилась двойня. Увольняйте парня, что вы делаете, он не может быть в армии. Такие тоже вещи бывают.

Владимир Кара-Мурза: Нарушается ли закон об отсрочках?

Валентина Мельникова: Там отсрочек не осталось совсем. Они запутанные и пошлые. Только по здоровью. Инвалиды-родители не имеют право на уход со стороны сына, значит отправляют ребят, кроме инвалидов первой группы, родителей там оставляют. С детьми, с женами призывают. С учебой тоже очень сложно, колледж закончил, а в институте отсрочки нет. Это была первая ласточка, мы говорили: ребята, посмотрите, что они делают с молодежью, вот эти думцы, когда вы оставляете беспомощных инвалидов, когда вы оставляете беспомощных солдатских жен с детьми. Более того, эти пошлые пособия 8 тысяч в месяц на ребенка, молодая мама должна выколотить из этих придурков. Справка из военкомата, справка из воинской части, куда-то надо идти. Это в Москве райсобес вот он, а в Красноярском крае хрен знает где. Еще эти справки не приходят, потому что мальчик призывается из одного города, а жена с ребенком зарегистрирована в другом.

Владимир Кара-Мурза: Пожелаем вам успехов в вашей работе.