"Черная месса", "Печальные черви" (ликующие над мертвецом), "Семья водяного" – такие веселые картинки висят сейчас в Пушкинском доме. Выставка "Писатель играющий" занимает всего одну комнатку, но грешно ее пропустить. Работы мистика Йозефа Вахала (1884–1969) в Петербурге еще никогда не показывали и вряд ли в обозримом будущем привезут снова. Мы с лучшим специалистом по чешскому символизму и авангарду Отто Урбаном (благородным седовласым господином с панковской прической и серьгами), а также энтузиастами из Чешского культурного центра эту выставку открывали, а потом в башне Пушкинского дома, напоминающей зал собраний тайного общества, читали для званых и избранных отрывки из "Кровавого романа" – "сатирической и гротесковой" книги Вахала, которую я с Божьей помощью издал на русском еще в 2006 году.



До знакомства с работами Вахала, а потом и Ладислава Климы у меня было весьма неточное представление о чешской литературе первой половины прошлого века. Я пребывал в уверенности, что все заслуживающее внимания в Чехословакии писали по-немецки: Кафка, Майринк, Баум, Перутц, Леппин ("пражский круг" и окрестности), а значительной чешской литературы не было, только вечные дети Чапек и Гашек. Собственно говоря, Вахал и Клима долгое время не существовали и для чешских читателей. Проза Климы (1878–1928) появилась в печати уже после его смерти, его главный труд "Большой роман" вышел только в 1996 году, а издание собрания сочинений не завершено до сих пор. "Кровавый роман" Вахала, отпечатанный в 1924 году в 17 экземплярах, был переиздан огромным для Чехии тиражом (40 000) после бархатной революции. В 1991 году был снят и фильм "Кровавый роман": эту вполне адекватную экранизацию Отто Урбан показывал после лекции о Вахале в новом (и на удивление роскошном) книжном магазине "Мы" на Невском.

Роман Вахала – очень смешная книга: винегрет из народных приключенческих сочинений XIX века (вроде возмутившего прогрессивного поэта "милорда глупого") с абсурдно переплетающимися сюжетами: в одной главе – семейные драмы во дворце Барселонских князей, в другой – ужасы мертвецкой, где окопались каннибалы, в третьей – роковые страсти в борделе, в четвертой – хмурые нравы амстердамской корчмы "У гниющего матроса", и все новые и новые персонажи вступают в шутовской хоровод. Подготовка русского издания "Кровавого романа" была непростой затеей, потому что Вахал не написал книгу, а сразу напечатал в домашней типографии: подготовил прямо в наборе с гравюрами. Гравюры эти, многократно увеличенные и перенесенные на штукатурку, теперь украшают улицу в центре Литомышля – города, где работает музей Вахала "Портмонеум". Вот этот видеосюжет о "Портмонеуме" мы показывали на открытии выставки в Пушкинском доме.



В том же самом 1920 году, когда Вахал перебирается в "Портмонеум" и начинает расписывать стены и мебель, английский маг Алистер Кроули открывает Телемское аббатство на Сицилии: увы, из фресок, украшавших "Комнату кошмаров" и другие помещения аббатства в Чефалу, сохранилась лишь малая часть. Александр Бобраков-Тимошкин, автор послесловия к русскому изданию "Кровавого романа", называет Вахала "духовным побратимом Кроули". Не знаю, читал ли Вахал книги Кроули – скорее всего, да: несколько лет назад лондонский букинист, специализирующийся на оккультных редкостях, прислал мне фотокопии первого издания "Книги Закона" с пометками на чешском – вполне возможно, что это рука Вахала или кого-то из членов тайного общества "Фламмарион", в котором он состоял. "Мне бывало очень жутко в моей мастерской; возможно, меня страшили фантомы оргий, происходивших тут днем, и магических опытов. Всякие феномены случались и днем, и их слышали люди, бывшие абсолютными, ни во что не верящими скептиками. А из девятилетнего опыта глубокого изучения оккультных наук я вынес одно знание, которое поколебать невозможно: уверенность в существовании Дьявола. Бесчисленных подручных, и пентаграммы, и концентрации я заменил громкой молитвой, предавая себя в руки Божии, и сегодня, два года спустя, я сплю спокойно – обманчивый покой грешника, которому, возможно, дьявол милостиво позволяет погрузиться в мнимый покой..." – впечатляющую цитату из письма Вахала священнику Якубу Демлу выбрали для буклета организаторы петербургской выставки. Добавлю, что в католических молитвах Вахал разочаровался, а интерес к оккультизму сохранил и в 1922 году опубликовал книгу "Совершенная магия будущего".


Сходство "Портмонеума" и аббатства Кроули в Чефалу удивительное. Возможно, какой-нибудь хитроумный куратор догадается объединить в одной экспозиции картины Вахала и Кроули, а устроители петербургской выставки решили сопоставить гравюры Вахала и графику Алексея Ремизова. Вполне законное решение, потому что Ремизов тоже экспериментировал со шрифтами, мастерил альбомы с текстами и рисунками, похожие на малотиражные издания Вахала. Как и Вахал, Ремизов много лет вел дневник, соединяя явь и сны. На открытии выставки я познакомился с Аллой Грачевой, подготовившей в издательстве того же Пушкинского дома интереснейший "Дневник мыслей" Ремизова (только что вышел первый том, записи 1943–1946). Оккультные гравюры Вахала вполне уютно смотрятся рядом с русским Серебряным веком. ​ В соседнем зале можно полюбоваться на пыльный локон Есенина, сохраненный Клюевым, стол Мережковского, знаменитый портрет Горького работы Валентины Ходасевич, книгу Хлебникова "Ряв! Перчатки" и прочие милые редкости. В отдельной витрине лежит гигантская книга Вахала "Шумава умирающая и романтическая" (1931), она была отпечатана совсем маленьким тиражом – 11 экземпляров. Один из них пять лет назад был продан за 3 миллиона крон, да и вообще работы Вахала дорожают с каждым годом.

Метаморфоза в высшей степени банальная: превращение художника-визионера, прожившего долгую жизнь в бедности, презиравшего материальный мир и работавшего для друзей, в кумира меланхоличных студенток и хладнокровных нуворишей. Надо сказать, что и в путинском Петербурге, городе суетливом и не очень пристойно разбогатевшем за последние годы, выставка "Художник играющий" смотрится слегка чужеродно. Ладно, осталось всего несколько дней: 14 июня она исчезнет.