Один из слоганов рекламной кампании, зазывающей российских туристов в Турцию, прост: "Турция – своя для каждого!". В последние дни этот слоган неожиданно стал звучать политически. Ведь в какой-то степени он описывает обстановку в Турции, ставшую причиной массовых волнений в Стамбуле, а затем и других городах страны.

Выяснилось, что в социально-политическом смысле Турций действительно много. По крайней мере не меньше двух: недаром главный упрек, который адресуют манифестанты премьер-министру Реджепу Тайипу Эрдогану, заключается в том, что он, по их мнению, стал "премьером 50%", то есть только тех, кто голосует за правящую Партию справедливости и развития. Турция, похоже, стала ярким примером того, что можно назвать демократией отчуждения. Это явление становится все более распространенным на востоке Европы.

В том, что на улицы в Турции вышли, по меньшей мере поначалу, в основном представители "креативного класса", сомневаться не приходится. Волнения начались в Стамбуле – самом европейском из турецких городов, где давно нарастал скептицизм в отношении политики правительства Эрдогана. Сторонники светской демократической республики считают эту политику, с одной стороны, все более авторитарной, с другой – покровительствующей, хоть пока относительно мягко, ренессансу исламских традиций и норм поведения в турецком обществе. Интеллигенция упрекает Эрдогана во многом: от репрессий против оппозиционных журналистов до ограничения финансирования государственных театров и попытки уничтожить тот самый парк в центре Стамбула, который стал катализатором волнений. В списке правительственных "грехов" – даже недавнее ужесточение правил торговли алкоголем, хотя ограничения эти совсем не драконовские: нельзя торговать спиртным в окрестностях школ и мечетей, а также с 10 вечера до 6 утра.

Турецкая журналистка Элиф Шафак, впрочем, видит более глубокие причины происходящего. Одна, по ее мнению, – в том, что аппетит пришел к Эрдогану во время еды: по мере того как росла его популярность, обусловленная экономическими успехами Турции в последнее десятилетие, рос соблазн закрутить гайки – и бороться с этим соблазном премьеру оказалось трудно. Другая причина – неспособность основной оппозиционной партии, Республиканской народной (она считает себя защитницей светских традиций республики, основанной Кемалем Ататюрком), предложить эффективную альтернативу правительственной политике. Вообще традиционным кемалистам сложно быть искренними защитниками плюрализма: Мустафа Кемаль был весьма своеобразным "демократом" – модернизацию, многопартийность, европейский стиль одежды и поведения он в 20-30-е годы насаждал железной рукой, опираясь на штыки верной ему армии.

Эта традиция сохранялась в турецкой политике почти до самого конца ХХ века. И вот при Эрдогане, когда армия ушла в тень, консерваторы и кемалисты словно бы поменялись местами – правда, уже в совсем других общественно-политических условиях. В результате у той части граждан, которая не согласна с правительственным курсом, но не хочет и возврата военных в политику, не оказалось полноценных возможностей выразить свое мнение легальным путем, в рамках демократической конкуренции. Возникло отчуждение либеральных городских слоев от режима, который, по их мнению, служит интересам лишь части общества – консервативно настроенных жителей провинции и "правоверных бизнесменов", тесно связанных с партией Эрдогана.

Картина очень знакомая. С теми или иными вариациями жалобы манифестантов со стамбульской площади Таксим могли бы повторить оппозиционно настроенные горожане в Москве и Киеве, Бухаресте и Будапеште. Во всех случаях линии общественного раскола схожи. С одной стороны – власти, опирающиеся на "молчаливое большинство": оно, впрочем, не всегда молчит, но без разрешения обычно не высказывается – вспомним предвыборные митинги Владимира Путина. С другой – относительно зажиточное и образованное меньшинство, которое требует расширения гражданских свобод, а на самом деле (одно другому не противоречит) – большего учета властями своих политических и экономических интересов. Конечно, степень авторитарности режимов везде разная – скажем, венгерский премьер Виктор Орбан хоть и ценит Путина как технолога власти, но вряд ли может позволить себе кремлевские методы борьбы с оппозицией.

Однако социальные контуры ситуации схожи.
Годы недавнего относительного благополучия, хоть в Турции, хоть в России, хоть в Венгрии, сформировали довольно многочисленный слой людей, чьи жизненные стандарты приблизились к западным, чья работа – если взять, к примеру, людей творческих профессий – предполагает возможность свободного самовыражения и обмена мнениями, чьи взгляды и привычки в хорошем смысле слова космополитичны. Но возможности этого слоя влиять на принятие политических решений оказались ограниченными. Власти попросту не нуждаются в учете интересов таких избирателей, потому как свое большинство голосов они так или иначе наберут и без них, порой даже не прибегая к подтасовкам и административному ресурсу. Просто обопрутся покрепче на консервативный провинциальный электорат, госслужащих и "породненный" с бюрократией бизнес. В этих условиях официальная оппозиция, как выясняется, "рассерженным горожанам" не помощник. В одних случаях, как в России, это оппозиция "понарошку", которая в действительности очень сильно срослась с правящими кругами. В других – она непопулярна, поскольку избиратели помнят о коррупционных и прочих скандалах, которые окружали нынешних оппозиционеров во время их пребывания у власти – скажем, кемалистов в Турции или социалистов в Венгрии. В результате выбор для недовольных невелик: ругать власти на кухне или выходить на улицу.

В конце 2009 года, когда в Центральной и Восточной Европе (ЦВЕ) отмечалось 20-летие антикоммунистических революций, американский журнал Newsweek с тревогой писал о негативных тенденциях в странах региона: "Прогресс в странах Центральной Европы действительно впечатляет. Вступив в ЕС, они показали, что обладают основными элементами либеральной демократии – соответствующими институтами, выборами, защитой прав человека. На более глубоком уровне, однако, демократическая культура в странах региона заметно отстает от остальной части континента. На правом фланге тревожащей популярностью пользуются откровенно антилиберальные националистические силы. На левом – продолжают играть большую роль бывшие коммунистические партии, так и не рассчитавшиеся толком со своим прошлым". Опасения оправдались, и не только в отношении части стран ЦВЕ, но и России, Украины и даже Турции – хотя там расстановка политических сил иная. Правда, есть важный момент: восточноевропейские страны, вступившие в Евросоюз, обязаны придерживаться демократических правил игры, общих для всех его членов, и не могут зайти слишком далеко в их нарушении, не вызвав серьезных нареканий Брюсселя. (В случае с Венгрией это уже произошло.) На Россию или Турцию такие ограничения, естественно, не распространяются.

В нескольких странах на востоке Европы формируется демократия отчуждения, действующая по принципу "победитель получает всё". А побежденный становится изгоем, иногда – заключенным, как, например, Юлия Тимошенко. В рамках этой системы формально существуют выборы, парламенты, разделение властей, но фактически власть едина и стремится к несменяемости. Реджеп Эрдоган, как известно, намерен в 2014 году баллотироваться на пост президента Турции, изменив при этом конституцию так, чтобы глава государства располагал куда бóльшими властными полномочиями, чем сейчас. Виктор Орбан провел через парламент, в котором его партия Фидес располагает конституционным большинством, поправки к основному закону Венгрии, создающие благоприятные условия для того, чтобы Фидес осталась у власти. В Румынии правящая коалиция социал-либералов во главе с премьером Виктором Понтой спровоцировала в прошлом году политический кризис, пытаясь одновременно избавиться от своего оппонента, президента Траяна Бэсеску, и добиться изменения избирательной системы в выгодную для себя сторону.

Демократия отчуждения предполагает конфронтацию, отсюда агрессивные заявления ее вождей. Только указывая большинству на "врагов", "предателей", "иностранных агентов", можно рассчитывать на сохранение верности и мобилизацию лояльной части электората перед очередными выборами. Чем репрессивнее политика такого режима, тем больше вероятность того, что мирно он с властью не расстанется, опасаясь, что оппоненты поступят с ним точно так же, как он поступал с ними. А это тот пункт, где демократия отчуждения перестает быть демократией вообще, поскольку лишается одного из главных свойств демократической системы – способности к компромиссам, когда позиция большинства преобладает, но мнение меньшинства – уважается и учитывается.