Так называется книга московского историка Артема Улуняна, вышедшая в издательстве университета Дмитрия Пожарского. Это фундаментальное, почти тысячестраничное исследование посвящено особенностям оборонной политики Албании, Болгарии, Румынии и Югославии с середины 1950-х до 1980 года. На обширнейшем фактологическом материале автор книги проводит анализ внутриполитической ситуации в странах тогдашнего Восточного блока, рассказывает о противоречиях между "братскими" социалистическими странами, их взаимных страхах, опасениях и агрессивных планах.

Объединенные ленинской идеологией четыре балканские столицы – Белград, София, Бухарест, Тирана – десятилетиями нагнетали военную истерию и держали свои народы словно в осажденных крепостях. Югославия, Румыния, Албания организовали всенародную оборону по всему периметру своих границ, поскольку боялись вторжения НАТО, опасались советской агрессии, периодически планировали наступательные военные операции или сами готовились к отражению потенциального нападения соседей. Но больше всего коммунистические вожди боялись одного – потерять свою власть.

– Сколько раз на Балканах возникала опасность военного конфликта между социалистическими странами?

– Если начинать с 49-го года, то есть после советско-югославского конфликта

1948 года, то где-то пять. Если с середины 1950-х до начала 80-х годов, где-то три-четыре раза точно. Речь идет о советско-румынских отношениях, об албано-югославских отношениях, о советско-албанских отношениях. Так что термин "балканский щит социализма" связан в большей степени с идеологией, которая использовалась режимами для собственной защиты, а не в целях защиты всего полуострова.

– Можно ли говорить, что балканские страны в социалистический период постоянно готовились к сопротивлению НАТО?

– Я бы сказал так: на определенных этапах балканские страны, конечно, опасались вторжения НАТО. Но не надо забывать о том, что во взаимоотношениях с другим военно-политическим пактом, Организацией Варшавского договора, с его ядром, лидером Восточного блока Советском Союзом, также периодически возникала напряженность. Югославия никогда не входила в ОВД, Албания покинула эту организацию в 1960-е годы, Румыния регулярно проявляла некоторые внутренние колебания. Ситуация с Болгарией была несколько иной, София использовала свое членство в Организации Варшавского договора для усилений позиций в регионе.

– Верно я понимаю, что Болгария была единственным надежным союзником Советского Союза на Балканах?

– С одной стороны – да. София была наиболее лояльным союзником Москвы, существовали даже некие планы вхождения Болгарии в Советский Союз. С другой стороны, болгарское руководство очень активно использовало свои особые отношения с Москвой для повышения собственного престижа на Балканах. Во многих ситуациях ей это удавалось, с ней считались.

– В ХХ веке балканские страны неоднократно воевали между собой. Как им удавалось после Второй мировой войны выстраивать хотя бы подобие стройной системы военного сотрудничества?

– Во-первых, сказалось разделение стран на блоки, главная линия противостояния проходила между ОВД и НАТО, между двумя лагерями. Но я не стал бы говорить о стройной системе сотрудничества. И тоже здесь с вами не согласился, Андрей, что удалось выстроить стройную систему. После обострения отношений с СССР Югославия образовала по существу военный союз с Грецией и Турцией, которые являлись членами НАТО – Балканский пакт. Таким образом, на Балканах образовалось сразу три блока: Организация Варшавского договора, "промежуточный" Балканский пакт, а также НАТО. Отношения между Албанией и Югославией продолжали ухудшаться, между Румынией и Болгарией происходили периодические обострения. Все четыре страны исповедовали коммунистическую идеологию, в национальном исполнении, и сложная ситуация притяжения и отталкивания сохранялась вплоть до 1989 года, когда в Европе начались системные перемены.

– Насколько реальной была в конце 1940-х годов, во время конфликта Тито и Сталина, угроза военного нападения Советского Союза на Югославию?

– На основании тех документов, которые я изучил, могу утверждать: Москва была готова к вторжению. Конкретнее: речь шла о том, чтобы в Югославии произошло восстание, чтобы там было создано "подлинно

коммунистическое" правительство, которое обратилось бы за помощью к своим социалистическим друзьям, которые приехали бы на танках. Скорее всего, Москва рассчитывала на участие в такой операции Софии и Бухареста. Но все это провалилось. Во-первых, не было никаких внутренних условий для переворота: Тито задавил всю оппозицию, он преследовал политических противников по-сталински – не по масштабам, а по жестокости. Во-вторых, нападение на такую страну со стороны Восточного блока было бы однозначно воспринято на Западе как объявление войны. Похоже, в Москве решили: не стоила того Югославия.

– Но планы были? Документы были? Войска могли быть приведены в состояние боевой готовности для проведения такой операции?

– В "чистом виде" таких документов я пока не видел. Есть косвенные свидетельства. Историк ведь часто имеет дело не с документами, как говорят, на выходе, а с рядом, как принято говорить, разведпризнаков. Но что-то готовилось, вне всякого сомнения. Советский историк Дмитрий Волкогонов также утверждает – вторжение готовилось, но тоже не приводит документов.

– Вторжение пяти стран Организации Варшавского договора на территорию Чехословакии летом 1968 года раскололо балканские страны, Болгария участвовала в этом вторжении, Румыния, Югославия, Албания очень жестко выступили против. Одна из глав вашей книги посвящена опасениям в Бухаресте относительно того, что Румыния может стать следующей жертвой Советского Союза. Это была реальная угроза?

– Сразу после августовских событий в Москве опасалась, что румыны придут на помощь Александру Дубчеку. Чаушеску накануне всех этих трагических событий посетил Чехословакию. Эти опасения – одна из причин, по которым Румынию не задействовали в операции вторжения. Николае Чаушеску

​сделал несколько очень резких заявлений: никто не имеет права вмешиваться в суверенные дела, Румыния, если что, будет защищаться. Он отдал приказ о формировании Гражданской гвардии (дословно: Патриотической гвардии), своего рода резерва вооруженных сил. И страх советского вторжения сохранялся до самого 1989 года. В конце 1968 года по каналам британской и голландской разведок была получена информация о том, что 22 ноября ровно в 4 утра (я не придумываю, именно так это формулировалось, чуть ли не по песне) советские войска намеревались перейти румынскую границу. Информация эта не была прямо доведена до сведения румын, но намеки на этот счет им сделали. 19 ноября британское правительство приняло решение о том, что если вторжения произойдет, Британия не останется в стороне. В Румынии было создано по приказу Чаушеску секретное подразделение в рамках службы госбезопасности, которое отслеживало действия Советского Союза и его сателлитов, производились аресты людей, заподозренных в шпионаже и излишних симпатиях к Москве. А сама операция должна была называться, по румынским источникам, "Днестр". Операция вторжения в Чехословакию, напомню, носила название "Дунай".

-–Есть на сей счет какие-нибудь советские источники? Может быть, есть документы Генштаба или это все пока засекречено?

– Документов, конечно, никто историкам не предоставляет. Генштаб вообще неохотно расстается со своими документами, особенно по 1960-80-м годам. Никаких доказательств в чистом виде нет. Но я предполагаю, что определенные военные наработки на сей счет в Генштабе имелись, хотя главное решение о подобном вторжении – не военного, а политического характера.

– Но такое решение прорабатывалось в Москве? Или Чаушеску просто использовал эти слухи для консолидации населения в интересах удержания власти?

– То, что использовал, не вызывает никакого сомнения. Но не надо забывать и о том, что Советский Союз очень болезненно относился к любым попыткам раскола в социалистическом лагере. Если бы Чаушеску пошел дорогой Дубчека, то, я не сомневаюсь, войска были бы введены. В какой форме, какой план, как он назывался, какие силы были бы задействованы – это все детали. Но у Чаушеску хватило ума проводить более тонкую политику: он создавал проблемы Москве, создавал проблемы на Западе, получал от тех, и других достаточно много, но в то же время пытался вести самостоятельную игру.

– Увлекательная глава вашей книги посвящена планированию в конце 1970-х годов албанским военным и политическим руководством вторжения в Югославию после смерти Тито. Неужели маленькая, экономически неразвитая Албания осмелилась бы напасть на достаточно мощное в военном и экономическом отношении государство? Неужели такое было бы реальным?

– Конечно, потенциалы двух стран несопоставимы. Но есть одно обстоятельство, которое надо иметь в виду. Речь идет о плане, который составлялся албанским лидером Энвером Ходжей и его приближенными, в

частности, премьер-министром Мехметом Шеху, который отвечал также за армию и за госбезопасность. В плане шла речь о том, как будет действовать Албания в том случае, если после смерти Тито в Югославии начнется хаос. Не говорилось о наступлении на Югославию, Белград албанцы брать не собирались, но Ходжа в своих дневниках того периода пишет о предчувствии того, что после Тито в Югославии начнутся очень серьезные изменения, возможно, гражданская война. История показала, что он был недалек от истины, только с указанием времени ошибся. И в этих условиях Албания намеревалась установить контроль над совершенно конкретными районами Югославии, где проживало албанское население – Косово, районы Македонии и Черногории. Предлог: недопущение межэтнической резни, притеснения албанцев в Югославии. Но потом в Тиране от этого плана отказались, Ходжа обвинил Шеху в подготовке государственного переворота, и премьер-министр совершил самоубийство при очень странных обстоятельствах. Есть основания полагать, что его застрелили

– Артем, когда я читал эту вашу главу, то думал о том, какой же самонадеянностью все-таки отличались коммунистические лидеры. Албанцы планировали вмешательство в югославские дела, при этом будучи свято уверенными в том, что их собственная власть непоколебима…

– Это официальная история: все эти люди никогда ни в чем не сомневались, всегда выступали с жестких позиций, боролись с врагами. Но есть еще и внутрипартийная и внутригосударственная история. По документам и воспоминаниям известно, что Ходжа панически боялся любой оппозиции, особенно оппозиции в армии. В 1974 году провели чистки, даже офицерские звания отменили. Но Ходжа знал, что на Балканах очень большое значение имеет не то, что делается, а то, что говорится. Знаете, как божья коровка выпускает ядовитую жидкость: не трогай меня! Албанию просто не трогали. Маленькая страна, но лучше ее не трогать, потому что может измениться глобальное соотношение блоков и сил, и не только в Балкано-Средиземноморском регионе. Тирана и Белград, заметьте, всегда были в отвратительных отношениях, но и албанские, и югославские руководители повторяли: мы не допустим, чтобы кто-то захватил братский народ Албании или Югославии! Они враждуют, но тем не менее эта вражда отступает перед угрозой внешнего врага: Советского Союза или НАТО.

– Албания в пору социализма была замкнутой страной, в которой щит социализма ковали, пожалуй, с наибольшим упорством. Кто и когда построил 700 тысяч бетонных дотов, которые теперь пустуют и дано уже пришли в негодность?

– Это безумие началось после 1968 года, когда Албания прекратила даже

формальное членство в ОВД. Активное строительство стало развиваться с 1972-1973 годов. Речь шла о попытке организовать систему всенародного сопротивления противнику, а не просто спрятаться. Нужно было создать долговременные огневые точки разной величины, куда можно было поставить легкое стрелковое вооружение, тяжелое вооружение. Речь шла о том, чтобы весь народ как один встал и начал сопротивляться, об идее всенародной войны. Схожая идеологическая концепция использовалась и в Румынии, и в Югославии, только бункеров не строили – в Албании она просто приобрела чудовищные и гротескные формы. Если бы средства, потраченные на все это, мягко говоря, строительство, использовали на что-то другое, я думаю, Албания не была бы в столь печальном положении, в каковом она оказалась в начале 1990-х годов.

– Сразу после окончания Второй мировой возникала идея интеграции двух стран Балканского полуострова – идея Балканской федерации с участием Болгарии и Югославии. Почему ее сменила идея конфронтации?

– Вся эта история началась с советско-югославского конфликта, до возникновения которого и в Москве идею образования Балканской федерации обсуждали. Но в конце концов в Кремле побоялись, что два таких деятеля, как Иосип Тито и Георгий Димитров, могут оказаться вождями целого региона (даже не столько Димитров, сколько Тито). Да и Белград с Софией не смогли договориться: югославы настаивали на вхождении Болгарии в новое государство на правах федеративной республики, а болгары добивались равенства двух государственных партнеров. Верх в итоге взяли идеи национального коммунизма, или национальной модели коммунизма. К началу 1960-х годов уже сформировалась система югославского социалистического самоуправления. Румыны активно начали подчеркивать, что они тоже проводят собственный курс. Албания в 1961 году практически прекратила взаимоотношения с Советским Союзом, отношения в период пребывания у власти Хрущева были фактически разорваны. В Болгарии в 1965 году была предпринята попытка переворота. Тодор Живков очень испугался: оппоненты считали, что он шел чуть ли не сталинским курсом. С одной стороны, коммунизм признавался как идеология и доктрина, а с другой – главенствовала идея национального суверенитета. Внутри заскорузлой идеологии концепция национального суверенитета была оформлена в идею национального коммунизма.

– В конце 1940-х годов советский писатель Орест Мальцев получил Сталинскую премию второй степени за роман "Югославская трагедия". Книга написана в разгар советско-югославского конфликта: Тито, естественно, отвратителен, югославское руководство неблагодарно к своим освободителям. На Балканах активно действуют британские и американские шпионы, которые всячески подначивают югославов гадить Советскому Союзу. Известно, сколь сильно влияли на ситуацию на Балканах западные специальные службы?

– Вы знаете, мне удалось обнаружить один довольно любопытный документ. Речь идет об отчетах американской агентуры в руководстве Албанской партии труда конца 1950 – начала 1960-х годов, без указания тех лиц, кто эту

информацию предоставил. Речь идет об агентуре очень высокого уровня, передавались даже диалоги представителей высшего руководства Албанской партии труда. Что касается британской разведки, то такого рода сведений у меня нет. Тем более Британия потерпела в свое время фиаско: Ким Филби фактически выдал Советскому Союзу всю агентуру, а СССР, разумеется, в пору дружбы поделился сведениями с Албанией. Многие люди в Албании погибли в этот период, это была своего рода трагедия. Потом примерно то же самое происходило в Албании по отношению к советской агентуре – или к тем, кого считали советской агентурой, к тем людям, которые обучались в Советском Союзе, имели советских жен. Примерно то же самое происходило и в Румынии. Я думаю, что, по мнению местного партийно-государственного руководства, существовала опасность влияния со стороны этих людей на ситуацию в стране в выгодном для Москвы отношении. До сих пор и в албанской, и в румынской прессе ведутся дискуссии: кто чьим агентом являлся, звучат громкие фамилии, чуть ли не вторые, третьи лица государства.

– Албания и Советский Союз разругались, фактически свернув двусторонние отношения, и Албания сделала выбор в пользу Китая. Насколько сильным было китайское влияние на Балканах в социалистический период?

– Не столько сильным, сколько перспективным, и этого боялись многие, в том числе и в Кремле. Сближение трех стран – Румынии, Югославии и Болгарии, такова была идея Пекина. Но с этим не совсем были согласны румыны и категорически выступали против албанцы. Албанцы хотели быть единственными друзьями китайцев. Румыны хотели, чтобы с Китаем были особые отношения, но не желали портить отношения с Советским Союзом. А что касается Югославии, то в Белграде проводили внеблоковую политику, поскольку эта страна считалась лидером Движения неприсоединения.

– Вы написали обширнейшую книгу, работали над ней несколько лет. Скажите, есть какая-то особо драматическая история, которая вам запомнилась из всего огромного объема материалов и документов, которые вы перелопатили, когда готовили том этот к изданию?

– Вы знаете, Андрей, самое драматическое – это судьбы людей, которых переломала система. Особенно болезненно это наблюдать на примерах Албании и Румынии. Совершенно чудовищная ситуация: люди гибли, не будучи ни в чем не виноватыми. В Албании проводились массовые репрессии, а Румыния столкнулась с другой ситуацией: у власти находился диктатор, который был по своему интеллектуальному уровню намного ниже тех, кто подвергался гонениям и попал под каток репрессий. Судьбы людей в эпоху холодной войны – наиболее драматическая часть истории, гораздо более важная, чем пулеметы, танки и бункеры, – считает историк Артем Улунян.

Внешне балканский щит выглядел могучим, прямо-таки – броневым. Небогатые балканские страны затрачивали огромные средства на поддержание своей обороны и подготовку населения к возможной войне. Этой войны не случилось. Балканский щит оказался ненужным. Югославия развалилась, и ее народы обратили оружие друг против друга, румынский лидер Николае Чаушеску был расстрелян собственными революционерами, 700 тысяч бетонных дотов пустуют в албанских горах и долинах. Ни в одной стране социализм не доказал своей состоятельности.

_{Фрагмент книги "Балканский щит социализма"}

Особое значение для развития оборонной политики СФРЮ имели события весны 1974 года, когда 18 мая Индия, являвшаяся одним из лидеров Движения неприсоединения, провела испытания ядерного оружия. Подписанный в 1968 году и ратифицированный в 1970 году Белградом Договор о нераспространении ядерного оружия рассматривался ранее югославским руководством как основа международной позиции СФРЮ, ее внешней и оборонной политики. В новых условия вопрос обладания этим типом вооружений означал принадлежность к сообществу стран, играющих важную роль в системе международных отношений и лишающих великие державы монополии на ядерное оружие.

Именно поэтому менее чем через месяц после испытаний в Индии Иосип Броз Тито собрал в обстановке секретности в здании Генштаба Югославской народной армии (ЮНА) представителей высшего командования армии, а также ученых и фактически поставил задачу проведения научных исследований. Со своей стороны, Белград стремился подчеркнуть неизменность проводимого курса неприсоединения, отказа от блоковости как внешнеполитического принципа и готовность оказать сопротивление любой попытке интервенции вне зависимости от того, кто мог ее осуществить.

7 декабря 1975 года газета "Борба" опубликовала статью, которая фактически

раскрыла отношение югославского руководства к вопросу об обладании Югославией ядерным оружием. Это было сделано при явном участии югославских официальных лиц, так как на проходивших весной и осенью закрытых совещаниях с военными и учеными лично Тито требовал сохранить в тайне начало работ в области создания ядерного оружия. В статье заявлялось о том, что "в случае планирования массового террора или использования ядерного оружия, или какого-либо другого оружия массового уничтожения, наша страна может в рамках общей оборонной концепции пересмотреть свое отношение к вопросу о нераспространении ядерного оружия..." Более того, создавалось впечатление о готовности СФРЮ к производству этого оружия. Такие подозрения порождали замечания в опубликованной статье о том, что "сейчас существует возможность, как на Востоке, так и на Западе, производить ядерное оружие, стоящее несколько сотен долларов, а не несколько миллионов долларов, как это было ранее.

Дешевое и простое производство "миниатюрного ядерного оружия", способного уничтожать целые подразделения или штабы агрессора, произвело бы отрезвляющий эффект на любого, кто замышляет интервенцию против нашей страны". В определенной степени эти заявления были рассчитаны на укрепление представлений о Югославии как страны, способной к жестким действиям, несмотря на провозглашенный курс неприсоединения и нераспространения ядерного оружия и технологий, в случае возникновения угрозы ее суверенитету. В самом руководстве СФРЮ прекрасно были осведомлены о появлявшемся как на Западе, так и на Востоке интересе в отношении перспектив развития ситуации в Югославии в ближайшие годы. Именно поэтому роль "уполномоченного" сделать политическое по своему содержанию, относящееся по форме к оборонной области, заявление была предоставлена начальнику Управления военной промышленности и помощнику министра обороны генерал-полковнику Кукочу, являвшемуся тогда также членом высшего партийного руководства - Исполкома ЦК СКЮ.

В интервью, опубликованном в марте 1977 года популярным югославским изданием "Нин", Кукоч высказал предупреждения, явно адресованные сверхдержавам. Отвергнув факт наличия у Югославии ядерного оружия, Кукоч тем не менее огласил ряд тезисов, заставивших зарубежных экспертов отнестись к его словам более чем серьезно. Во-первых, генерал предупредил, что любая агрессия против СФРЮ будет иметь далеко идущие последствия. Во-вторых, он предупредил о том, что в складывающейся международной ситуации Белград постоянно выступает за проведение разоружения, включая и ядерное. В-третьих, Кукоч однозначно выступил против монополии ряда государств на обладание ядерным оружием и в жесткой форме сформулировал позицию СФРЮ по данному вопросу, заявив, что решение о производстве ядерного оружия Югославией зависит исключительно от нее самой, а не от кого-либо еще. Гипотетическое использование ядерного оружия со стороны ЮНА (что было бы логично предположить в данной связи) предусматривалось бы против стран, обладающих им. Имея в виду, что более всего Белград опасался действий Москвы и Варшавского пакта, а также, но в меньшей степени, агрессии со стороны НАТО, становился понятен и адресат сделанных генералом заявлений.

Опасения относительно использования ядерного оружия против Югославии существовали у ее руководства еще с первой половины 1950 годов. Именно тогда, в марте 1953 г. началось строительство секретного объекта под условным нпзванием "D-0" и под названием, известным только посвященным как ПРК (по акронимe сербского названия Atomska Ratna komanda) около города Коньиц в Боснии и Герцеговине, продолжавшаяся до начала сентября 1979 года. Этот подземный "минигород" был задуман как командный пункт, где в случае ядерного удара могли разместиться и находиться там на протяжении длительного времени около 350 человек. Стоимость объекта составила к моменту его завершения около 4,6 миллиардов долларов, а сам он входил, наряду с двумя другими - подземным аэродромом "Желява" (около Бихача, также расположенном в Боснии) и военным портом "Лора" в одноименной части Сплита (Хорватия) - в число главных стратегических объектов СФРЮ.

В соответствии со сформировавшимися в руководстве вооруженных сил СФРЮ представлениями о возможном сценарии начала агрессии противник должен был действовать по следующему плану. На первом этапе силы вторжения, будучи представлены авиацией противника, наносили бы превентивные бомбовые удары по наиболее важным стратегически значимым целям в глубине территории страны. Второй этап должен был, по мнению руководства ЮНА, заключаться в осуществлении наземной операции вторжения силами бронетанковых и механизированных частей по конкретным направлениям при поддержке десантных операций и воздушного прикрытия. Особое внимание уделялось начальной стадии агрессии. По предположениям командования ЮНА, нападение могло происходить под прикрытием крупномасштабных маневров с участием вооруженных сил одной из сверхдержав, что позволило бы провести вторжение в короткое время. В свою очередь, воздушное нападение по своему масштабу должно было бы привести к нанесению максимально возможно большего ущерба вооруженным силам СФРЮ и достижению превосходства в воздухе на югославскими ВВС.

Десантные операции нападающей стороны, как предполагали в руководстве югославских вооруженных сил, были призваны обеспечить захват крупных населенных пунктов после предварительной массированной воздушной и артиллерийской подготовки. Помимо определения оперативно-тактического состава сил агрессора большое значение для югославской стороны имели и количественные параметры. Расчетная численность сил вторжения должна была бы достигать как минимум около 2 миллионов человек. С учетом этого югославская сторона должна была перегруппировать так называемые оперативные вооруженные силы, добившись сохранения их основной части, и фактически объединить их действия с силами Территориальной Обороны. Это привело бы к созданию локальных (региональных) подразделений различной численности для ведения диверсионно-партизанской войны.