Елена Рыковцева: Гость нашей сегодняшней программы Виталий Манский, кинодокументалист, председатель фестиваля Артдокфест. Все события этой недели перемещаются в кинотеатр “Художественный”, где проходит Артдокфест. Виталий только что сказал мне, что весь фестиваль посвящен нашему радио. Объясните, почему?

Виталий Манский: Получается, я повторяю трюк (показывает плакат с девизом фестиваля «Свободное кино свободному зрителю»).

Елена Рыковцева: А вы не повторяете, потому что его никто кроме меня не видел. То есть заменить слово “кино” словом “радио”, а к зрителю добавить слушателя, будет наш фестиваль.

Виталий Манский: Наша программа, все эти маленькие полосочки - фильмы, а за этими фильмами стоят судьбы, истории, потрясающие эмоции, которые, конечно, нельзя пропустить.

Елена Рыковцева: Всем, кому повезло, кто оказался жителем города Москвы и гостем Москвы, кинотеатр “Художественный” открывает двери.

Виталий Манский: Вообще говоря очень похоже на рекламный крюк, но тем не менее. Когда я шел к вам, позвонили партнеры и сообщили, что уже на два сеанса выкуплены все билеты в большом зале. То есть уже выкуплено 1200 билетов. И я сам сегодня туда заезжал и вижу - люди идут. И пока я давал указания сотрудникам, слышу у кассового зала: “А мне еще на восьмое на “Суперженщин”. Вы знаете, это по-настоящему приятно.

Елена Рыковцева: То есть это самая бестолковая реклама из всех возможных - звать на фестиваль, на который билеты уже распроданы.

Виталий Манский: Кстати, фильм-открытие у нас, ни много ни мало, обладатель “Золотого льва” Венецианского фестиваля, один из трех главных мировых фестивалей. За всю историю впервые побеждает в главном конкурсе документальная картина - это фестиваль игрового кино. Вся мировая элита игрового кино, жизнь кладут люди, чтобы заполучить этого “Льва”. Приходит документалист, мой хороший приятель Жан-Франко Рози, раздвигает их руками, забирает “Льва” и уходит. Эта картина завтра в кинотеатре “Художественный” и там как раз есть еще билеты. Я тоже спросил: “А что с Жан-Франко?”. Еще есть билеты. Так что реклама.

Елена Рыковцева: Я свидетель: только что на Виталия набрасывались сотрудники нашего бюро, спрашивали, может ли он их провести хотя бы на ступеньки одного из фильмов? Он сказал - нет.

Виталий Манский: Там действительно проблема.

Елена Рыковцева: Скажите, что за фильм.

Виталий Манский: Один из фильмов - это… Нет, я не буду говорить, пусть идут, узнают в кассе. Правда, если выкуплен зал, мы не можем никого туда пригласить, потому что пожарные. У нас были такие ситуации. Первый наш фестиваль в кинотеатре “Художественный”, мы его сделали тогда бесплатным. Я помню, после открытия...

Елена Рыковцева: Тоже рекламный ход - заманить.

Виталий Манский: Нет, вы знаете, мы сделали бесплатным. Мы едем после открытия с женой к кинотеатру на машине и вдруг видим очередь, которая идет за угол к метро. Мы думаем: ну надо же, кинотеатр нам сдал в аренду помещениеи и чем-то там торгует. У меня мысли не могло быть, что это из за нас. А оказалось, что люди просто сносили двери, и мы были вынуждены сделать хоть какой-то барьер. Билеты у нас символические - сто рублей.

Елена Рыковцева: И сейчас?

Виталий Манский: И сейчас у нас билет сто рублей. То есть у нас до трех часов 70 рублей билет, так у нас 100 рублей, билет дня 300 рублей. То есть ты покупаешь билет, и с 12 дня до 12 ночи по всем залам ходишь. Билет-вездеход на все показы, кроме открытия и закрытия, 700 рублей. Это даже для студентов щадящая история. Но тем не менее, люди действительно хотят ходить, смотреть на большом экране документальное кино, хотят общаться с авторами. У нас после каждого практически фильма в конце дня знаменитое обсуждение. Люди смотрят на часы, я понимаю, он смотрит - успевает на последнее метро или нет. И потом даже не то, что я вижу этот жест, но я понимаю, что человек решил все-таки остаться и не уехать.

Русские коммунисты в Непале и русские продавщицы в Израиле

Елена Рыковцева: Конечно, я не видела этих фильмов, это все предстоит, но я видела их описание. Это очень легко - можно зайти на сайт фестиваля и прочитать, о чем они. Вообще-то картина не самая веселая, конечно, вырисовывается, как всегда в документальном кино - это проблемы, это бомжи, это социалка.

Виталий Манский: У нас так много веселого в телевизоре, у нас так много прекраснодушного везде.

Елена Рыковцева: Есть ли шанс прорваться в конкурс с документальным фильмом, если он не посвящен какой-то тяжелой проблеме общества?

Виталий Манский: У нас есть в конкурсе прекрасные фильмы, посвященные абсолютно… Прежде всего произведения искусства не могут быть беспроблемными, просто проблемы бывают на основе каких-то...

Елена Рыковцева: Ужасов.

Виталий Манский: Я не хочу - ужасы, чернуха. Бывает фундамент тяжелый, фундамент, требующий какого-то сжимающегося сердца, иногда бывает позволяющий разжиматься. Жизнь человека заключается в вдох - выдох, прилив - отлив. Если только один прилив, эти наводнения ничего позитивного не несут. Наш фестиваль в каком-то смысле восстанавливает баланс. Потому что нас официальные масс-медиа заваливают бесконечными приливами, отливами, как угодно это назовите, нас заваливают одной краской. И мы начинаем жить в этой одной краске и начинаем в ней задыхаться. Нельзя жить в бесконечном “Кривом зеркале”, Петросяна, которое транслируется от самого “Кривого зеркала” во все эти сериалы, обессмысливающие жизнь, в новости, которые ничего не сообщают, а если сообщают, то в основном врут о том, что происходит в реальности.

Елена Рыковцева: Я не призываю вас раскрашивать жизнь в розовые краски. Я говорю о том, что может быть проблема у благополучного человека в документальном кино или только у социально несчастного класса?

Виталий Манский: Дело в том, что такое благополучие и кто такие благополучные люди. Некоторые герои наших фильмов вполне благополучные люди, точнее, они себя таковыми считают. Например, герои фильма “Непал фореве”, который получил главный приз на Римском фестивале 10 дней назад, они весьма чувствуют себя комфортно - это коммунисты России. Они написали письмо, запрещающее показ этого фильма на фестивале. Они считают, что их жизнь прекрасна и безоблачна. Они решили все проблемы в России социальные. Сюжет фильма таков, что коммунисты отправляются в Непал помогать двум дружественным коммунистическим партии Непала, которые вступают во взаимную войну. Они туда отправляют свою делегацию, чтобы помирить непальских коммунистов. Это прекрасно. Эта картина у нас на фестивале.

Или картина Марины Разбежкиной “Оптическая осень”. Все знают учеников Марины Разбежкиной, может быть самая успешная киношкола последних десятилетий. Марина сподобилась, сняла картину. О чем картина? Был такой фотодокументалист сто лет назад, живописующий тяжелую предреволюционную Россию, он снимал реальную Россию, он снимал дома для бездомных, он снимал больницы, семью ложкарей. И Марина проезжает со своей камерой по местам этих фотографий и сравнивает Россию дореволюционную и Россию нынешнюю.

Елена Рыковцева: Кто из них раньше использовал этот ход - она или Парфенов?

Виталий Манский: Это шло параллельно. Я был у Лени на первых показах, я очень жалею, что мы не сделали совместную программу двух картин. Но мы это не сделали по одной простой причине: у нас картина Разбежкиной в конкурсе, и мы по условиям конкурсного фестиваля не можем с конкурсными картинами делать специальные акции. У нас очень часто герои авторы хотят пригласить героев фильма или устроить какой-то концерт. Но в конкурсе должны быть равные условия для всех, поэтому мы не стали выделять такого от дирекции фестиваля особого внимания. Это же один из немногих фестивалей, один может быть из трех-четырех в стране, где жюри работает в зале, со зрителями смотрит картины на экране. А еще я сегодня вспомнил “Суперженщин”, на которых уже покупают билеты на 8 число.

Елена Рыковцева: Это история израильских продавщиц супермаркета, как я понимаю.

Виталий Манский: Это даже не продавщицы - это кассирши гастронома, наши репатриантки.

Елена Рыковцева: Русские в Израиле.

Виталий Манский: Что можно снять о кассиршах в гастрономах? Но это настолько богатая картина, она богата такими эмоциями, таким юмором, такими трагедиями. Но, посмотрев эту картину, я думаю, что каждый человек будет волен сделать собственные выводы. Ты всегда делаешь выводы, хорошо или плохо, в конце концов, они счастливы или несчастливы. Потому что там и слез, и улыбок, и смеха было в избытке в картине у героев. Что их жизнь, какова их жизнь, сравнить их жизнь со своей жизнью, и в результате могут быть иной раз диаметрально противоположные реакции у зрителя. Я за эту широту гаммы восприятия, а не за дидактику, которой нас кормит, понятно, кто.

Драматические истории из жизни фестивалей

Елена Рыковцева: У вас в команде жюри замена срочная произошла.

Виталий Манский: Вчера произошла впервые за всю историю фестиваля. Наш друг Эдик Боярков подскользнулся под первым снегом и разбил себе шейку бедра, плечо, он весь в гипсе.

Елена Рыковцева: Цинично сказать, но просто сюжет очередного социального фильма “Гололед”.

Виталий Манский: Я так понимаю что в Европе Эдик полежал бы в этом гипсе, но страховые компании с этой конторы, которая не посыпала камешками, они бы так слупили, что потом владелец этой конторы ходил бы посыпал все свои тротуары. Здесь всем все по барабану, человек мог бы вообще убиться. Суть такова, что мы ночью приняли для себя достаточно радикальное, но счастливое решение: Эдика мы перенесли на следующий год, зарезервировали место в жюри, а сейчас у нас будет молодой, свободный, созвучный с нами по духу безбашенный Вася Обломов и тем самым стал самым молодым членом жюри.

Елена Рыковцева: Со вкусом у него все в порядке, с оценкой?

Виталий Манский: Судя по его песням, у него со вкусом, с образом мышления более, чем в порядке.

Елена Рыковцева: И оценить работы он тоже сможет?

Виталий Манский: Полагаю.

Елена Рыковцева: Я хотела спросить о другой драматической истории вокруг фестиваля. Я не очень поняла, как соотносится Артдокфест и “Лавровая ветвь”, потому что я знаю, что лауреатов “Лавровой ветви” тоже будут объявлять в конце 9 декабря на закрытии фестиваля Артдокфест. Вы пережили тяжелую историю, у вас случились протесты людей, которые участвовали в конкурсе, потому что в список попал Сергей Пчелинцев, оператор, который обвиняется в убийстве священника Павла Адельгейма. И попал он туда до того, как убил или как был обвинен в убийстве. Ряд людей сказали, что мы не хотим быть с ним в одном конкурсе, то есть оказали на вас давление некоторое. Каким было ваше окончательное решение? И вы его принимали под этим давлением или руководствуясь какими-то собственными соображениями?

Виталий Манский: Прежде всего фестиваль Артдокфест и премия “Лавровая ветвь” - это абсолютно разные конкурсы. Вот каталог Артдокфеста, он так выглядит, а это перевернуть нужно - это каталог “Лавра”. Они объединены единой дирекцией.

Елена Рыковцева: И вашей личностью.

Виталий Манский: Я являюсь президентом обоих конкурсов. Но если в конкурсе Артдокфест участвуют фильмы, которые оценивают три человека и зрители, которые сидят в зале, фильмы, которые участвуют в “Лавре” оценивает жюри из 50 человек - это все основные представители российского документального кино.

Елена Рыковцева: И там есть номинация профессиональная.

Виталий Манский: Большой список, они голосуют заранее, уже приняли решение, эти решения в конвертах. Эти фильмы не показываются на Артдокфесте, если показываются, то в других программах случайно. Это совершенно другая профессиональная премия. Учитывая, что это профессиональная премия, вопрос был очень сложный. Вопрос был настолько сложный, что когда Пчелинцева выдвинули, и он был допущен до конкурса... Что, собственно, произошло? Произошла некоторая неточность интерпретации проблемы: он был допущен к профессиональному конкурсу, он не был никаким номинантом. Номинанты стали известны 19 ноября, то есть совсем недавно. Но люди стали протестовать против права человека быть допущенным к конкурсу на основании совершенного им преступления за рамками профессии. Это очень сложный вопрос. Потому что сегодня речь идет о такой бесспорной вещи, как убийство, завтра может идти речь, что кто-то просто плохой человек, или человек не той сексуальной ориентации, или человек изменяет жене, стоит только начать. И именно с этих позиций мы рассматривали вопрос.

Елена Рыковцева: То есть вы не хотели создать прецедент?

Виталий Манский: Мы хотели, чтобы решение принимало это жюри из 50 человек. Но на нас действительно стали давить, кто-то стал снимать картины, Павел Лобков отказался от “Лавра”, полученного в 2000 году. Мы впервые собрали экстренный совет премии. Отборочная комиссия отказалась подчиняться давлению. Мы собрали совет премии, совет премии заседал очень долго. В конечном счете совет премии принял решение, которое заключается в следующем, что мы снимаем Сергея Пчелинцева с конкурса, чтобы не оказывать давление на следствие. Нужно подчеркнуть, что следствие не завершено и этот человек не признан виновным в совершении преступления.

Елена Рыковцева: А если он вдруг станет номинантом, у него появятся дополнительные заслуги, и это может смягчить его вину?

Виталий Манский: Мы вот так это сформулировали. Но я скажу больше: мы действительно очень долго обсуждали, мы долго голосовали. Все прошло, для кого-то забылось. Вчера я в Амстердаме встретил двух аксакалов, старейшин документального кино, и мы сидели с ними, выпивали. Я им задал этот вопрос: скажите, я вам безусловно доверяю, как бы вы решили эту ситуацию? Я им рассказал все непредвзято, что такое преступление, он убил священника. они подумали и сказали: нет, вы неправильно сделали, что его сняли с конкурса.

Елена Рыковцева: Почему они так сказали?

Виталий Манский: Они считают, что человеческие поступки каждого из нас не могут влиять на те фильмы, которые мы снимаем. Вы знаете, что был прецедент в истории, что фильм Лени Рифеншталь “Триумф воли” был в списке осужденных Нюрнбергским трибуналом, и она была в результате своего творчества отлучена от профессии. У нее был запрет на профессию. Но в конечном счете, удивительная вещь, по фильмам Лени Рифеншталь обучаются студенты во всех киношколах мира. Все диктаторы используют по сей день технологии, ею созданные в “Триумфе воли”. Более того, скажу, что даже Михаил Ромм сумел создать свой шедевр “Обыкновенный фашизм” во многом благодаря тому, что Лени Рифеншталь сняла свою картину в свое историческое время, способствующую приходу к власти фашизма. Это все очень сложные вещи.

Елена Рыковцева: Когда ваши собеседники давали такой совет и высказывали свое мнение, они учитывали, что люди могут тотальный бойкот объявить конкурсу? И как же тогда конкурс без работ?

Виталий Манский: Вы знаете, моя позиция, я считаю, что мы должны были этот вопрос перенести на решение жюри, жюри должно было дать свою оценку. То, что мы решили за жюри, на мой взгляд, это в каком-то смысле уход от проблемы. И если бы все до единого объявили бы бойкот, значит так тому и быть. Это моя жизненная позиция. Я считаю, что никто не может на меня оказывать давление, какие картины показывать на фестивале, а какие картины не показывать. Если я начну поддаваться давлению, каждое давление имеет свою аргументацию. Вот коммунисты против показа “Непал фореве”. Это смешно, но у них есть своя аргументация.

Елена Рыковцева: Между прочим, ваш фильм «Анатомия Тату» когда-то запрещали к показу на канале “Культура”.

Виталий Манский: Любой запрет в конечном счете приводит к кострам - это нужно четко понимать. Поэтому свободное кино для свободного зрителя, только так. Но зритель вправе бойкотировать любое свободное кино, он вправе не пойти на эти фильмы, он вправе уйти с этих фильмов, он вправе больше никогда не приходить на Артдокфест. Но практика показывает обратное - с каждым годом аудитория Артдокфеста только расширяется. Значит мы правы, наша позиция верная.

Елена Рыковцева: У вас есть такая стратегическая задача все-таки стараться пробивать фильмы вашего фестиваля на телевидение для более массового показа?

Виталий Манский: Это бессмысленно. У меня нет такой тактики, потому что не может быть тактика бессмысленных действий. В стране должна поменяться - рифма подсказывает слово “власть”- но если хотите, да, власть, должна поменяться ситуация в стране, должны заработать нормальные цивилизованные институты, институты масс-медийные, институты гражданского общества, институты, которые сейчас заморожены. Нас заставляют в попытке сохранить эту стабильность, которая давно превратилась в застой, уничтожать все естественные взаимосвязи, круговороты в обществе. Если это заработает, в конечном счете может быть Артдокфест будет не столь важен и нужен, потому что эти фильмы будут в прокате, будут выпускаться на ДВД. Понимаете, в чем парадокс: по регламенту мы можем показывать фильмы на русском языке со всех стран мира. И поэтому у нас так получается, что половина конкурса - это фильмы, снятые не в России. Я вам хочу сказать, что фильмы, снятые не в России, они все показываются в мире, они являются хитами кинопроката документального в мире. Каждый уважающий себя канал имеет обязательно слот для подобного кино. Потому что телевидение в Европе работает со всеми категориями зрителей. У нас телевидение работает только с массовым зрителем, и все малые аудитории отметаются априори. У нас борьба за массового зрителя, поэтому на всех каналах вакханалия и кошмар. Поэтому и меньшинства у нас не учитываются, поэтому такие катавасии с сексуальными меньшинствами. Но это их право быть меньшинством, они же не говорят - мы большинство. Уважение меньшинства - это знак цивилизованности общества. У нас нет уважения к меньшинству как сексуальному, так и интеллектуальному, к любому меньшинству нет уважения.

Елена Рыковцева: К этому меньшинству не просто нет уважения, там просто травля самая настоящая. Телевидение существует для того, чтобы устроить травлю, по крайней мере.

Виталий Манский: Если посмотришь на результаты этих весьма сомнительных выборов во все наши органы власти, и ты понимаешь, что не так мало людей, способных думать, анализировать, бороться за свою свободу. Меня потрясло, что телеканал “Дождь”, который объединяет аудиторию более-менее независимую, он не получил места в этом мультиплексе, а выиграл телеканал “Спас”.

Елена Рыковцева: Вас удивляет?

Виталий Манский: Меня возмущает.

Елена Рыковцева: Только что сами все рассказали и теперь удивляетесь.

Виталий Манский: Я удивляюсь, потому что я знаю людей, которые управляют страной. Некоторых людей я знаю лично и неплохо, не могу сказать, что они идиоты. Точнее наоборот: там дураки есть, но мало. Почему они совершают такие поступки - мне совершенно непонятно.

«Труба» между прошлым и будущим

Елена Рыковцева: Для того, чтобы сохранить свои рабочие места, они совершают такие поступки. Давайте о чем-то хорошем. Есть один очень личный момент в этой истории с фестивалем, есть человек, у которого юбилей. И этому человеку посвящается целая неделя ретроспективного кино в Центре документального фильма. Этого человека зовут Виталий Манский. Но мы не про юбилей - мы про кино. Есть фильм “Труба”, который вы сделали, у него много призов, он обласкан. Меня развеселили некоторые рецензии, прочитаю одну из них, она вышла в журнале “Нью Таймс”. Начало такое: “Фильм начинается на безбрежных снежных просторах Нового Уренгое и заканчивается на немецком фестивале в Кельне, где ряженые немцы пьют и едят жирные немецкие сосиски, зажаренные на русском газе”. Очень завлекательное начало. Потом я вам прочитаю конец, вывод, к которому приходит автор, но сначала спрошу вас об этом фильме. Была идея проехаться вдоль трубы - это роскошная совершенно идея. Это было сложно технически исполнить? Это же стратегические объекты.

Виталий Манский: Работа с “Газпромом” у меня нормальная. С людьми теплые воспоминания. Нас хорошо принимали, когда мы приезжали, помогали. Другой вопрос, что сама компания достаточно заформализованная, специальные люди слушали наши разговоры во время съемок. Я привык, что съемка документального кино - это такой интимный процесс между тобой и твоим героем. А когда стоит, пусть и симпатичный, но наблюдающий, когда тебе помогают выбрать героя - это немножко некомфортно. Тем не менее, мы получили помощь, разрешение, мы благодарны в этом смысле “Газпрому”.

Елена Рыковцева: Это мне немножко напомнило поездку журналистов в Чечню к Рамзану Кадырову.

Виталий Манский: Наверное. Мне это тоже кое-что напоминает. Что касается в целом картины, для меня это был первый в жизни эксперимент серьезной экспедиции. Мы прилетели в Кельн, где немецкие партнеры подогнали к аэропорту специальный автомобиль-трейлер, в котором я никогда в жизни не провел ни минуты до начала съемок. Мы в него вошли и мы прожили в автомобиле 104 дня, совершив автомобильное путешествие. То есть мы в нем спали, готовили еду, работали, мылись, ходили в туалет. Мы проехали в этом автомобиле от Кельна до Заполярного круга, развернулись и приехали обратно в Берлин. Мы, конечно, испытывали целый ряд по ходу съемок физических проблем. Мы один раз чуть не свернули с трассы, чудом остались все живы.

Елена Рыковцева: Сколько времени это продолжалось?

Виталий Манский: 104 дня мы жили четыре человека в одном автомобиле, спали на полках. Это не простая история. Большая часть экспедиции была при крепко минусовой температуре. У этого автомобиля в техпаспорте было написано до минус 20, но мы приезжали в минус 34. Конечно, когда мы приезжали на этом автомобиле в какие-то северные деревни, а так как автомобиль был рассчитан на путешествие каких-то бюргеров к Средиземному морю и на боках его были наклейки с пальмами и дельфинами - это была картина приблизительно из “ударим автопробегом по бездорожью” Остапа Бендера. С другой стороны, иначе невозможно было.

Елена Рыковцева: Объекты были защищенные, охраняемые?

Виталий Манский: Мы не так много снимали непосредственно с “Газпромом”. Для нас было откровением, что нужно получать визу для того, чтобы граждане России въехали на территорию “Газпрома”. Давайте слушатели, зрители откроют карту, посмотрят, где город Ноябрьск, сто километров севернее Ноябрьска находится КПП и там начинается погранзона, куда граждане Российской Федерации могут въезжать только на основании полученных специальных виз. Это огромная, тысячекилометровая территория, закрытая для россиян.

Елена Рыковцева: А визы они где получают?

Виталий Манский: Мы, кстати, получили эти визы благодаря “Газпрому”. Это закрытая территория. Это получал наш офис в Москве. В интернете наберите “Газпром”, закрытые территории. К сожалению, мы так тщательно готовились к поездке, но почему-то пропустили этот момент. У нас были визы во все государства, мы даже не могли себе представить, что это может понадобиться. Я благодарен “Газпрому”, что они помогли нам это сделать. С другой стороны, мы бы все равно сделали этот фильм и без “Газпрома”. Он по сути дела не о “Газпроме”, он по сути дела не о трубе, он по сути дела о нас, об этой бесконечной бескрайней Европе с ее раздираемыми противоречиями, может быть с несуществующими точками соприкосновения. В конце концов, на мой взгляд, труба - это единственное, что объединяет современную Европу.

Елена Рыковцева: А теперь я вам прочитаю вывод, который делает автор этой рецензии, просто интересно, совпадет ли он с вашим. Вывод такой: “Люди живут, работают на трубу, рядом с ней умирают, а она остается. Вот русский эмигрант выметает сор за отгулявшими на карнавале немцами и звонит потом своим в Россию, рассказывает, как тут все диковинно и что непременно они должны приехать на будущий год, посмотреть. В том, что это случится в будущем году, у режиссера явно есть сомнения, но рано или поздно непременно случится, ведь новая жизнь здесь, в чисто выметенной Европе со счастливыми людьми, с пусть даже не богатым, но ухоженным бытом. И в связи с этим совсем иначе смотрятся черные вентили газопровода в далеком Уренгое, не верстовыми столбами, скорее крестами на кладбище”. То есть вот. Так ли это?

Виталий Манский: Когда я готовил фильм, я, естественно, начинал с просмотра видео и фотографий. Я не специалист, я думал: у реки Волга есть же исток, есть место. Я так полагал, что где-то есть исток газа. Потом я почитал, понял, что истоков очень много. Я нашел фотографию, откуда стали добывать газ. Я увидел реальный крест с вентилями. Я думаю: какой художник талантливый, как он придумал, чтобы установить такой памятник на месте истока газа в России, поставить крест из вентелей. А потом вдруг оказалось, что это не памятник. Оказывается, на каждом месторождении в реальности устанавливается труба, от которой идут четыре отростка, к которым через вентили подключаются трубы, которые этот газ пускают на газокомпрессорные станции. Когда газ там заканчивается, эти трубы отрезают и остаются кресты. Вы знаете, в Уренгое, в бескрайней пустыне заснеженной, могильники торчат огромные, они же метров семь.

Елена Рыковцева: Хочешь, не хочешь, а образ напрашивается.

Виталий Манский: Торчат кресты, от которых отрезали газ - это жуткое зрелище. У меня фильм начинается тремя крестами. Единственное, я жалею, что мы не поставили какого-то человека рядом, чтобы было понятно. Потому что когда смотришь, кажется, что это надгробные крестики, а это огромные кресты 7-метровые. Если бы мы поставили человека внизу, чтобы было понятно, что за масштаб.

Елена Рыковцева: Хотите вы или не хотите, понятно, что хана этой стране с ее газом.

Виталий Манский: Я бы иначе сказал. Для меня это не эта страна, а моя страна. Мне так за нее обидно. Я много езжу, я бываю везде и я каждый раз, казалось бы, должен привыкнуть, но я каждый раз возмущаюсь: почему? И у меня в каком-то смысле претензия к газу, потому что может быть из-за этого газа, этой подушке, которая не дает развиваться экономике.

Елена Рыковцева: Она и хоронит буквально экономику.

Виталий Манский: Я смотрю на Польшу, нет у них газа, нет у них нефти, это же любо-дорого посмотреть на страну, может быть в долгах, экономических кризисах, черте что у них происходит, а польская деревня, даже какой-то пьяница у нас герой-кузнец, а все равно ты видишь, что все другое. Я смотрю в деревне, в которой мы снимали, там едет специальная машина, которая стрижет траву по обочинам этой деревни. Для человека, знающего русскую жизнь, это фантастический фильм. И вокруг этой деревни стоят, потому что они не хотят зависеть от нашего газа и они думают, как добывать энергию, вокруг заброшенной патриархальной польской деревни бесконечные белые изваяния в виде ветряных электростанций, которые добывают энергию из воздуха. Это говорит о том, что Польша живет совершенно другим будущим. Когда у нас, не дай бог, закончится газ при нашей жизни, мы не готовы к этому. Просто без газа рухнет наша экономика и без того находящаяся не в шоколаде. А люди, которые живут, это вообще будет коллапс. С газом тяжело, а без углеводородов вообще не приведи господь. Россия без этой подушки - гражданские войны покажутся нам воскресным утренником.

Елена Рыковцева: Если комментировать высказывание автора, то нужно говорить, что не то, что будущее за Европой, а у России будущего нет, но если будет так, то будущего нет.

Виталий Манский: Когда я пытаюсь сформулировать претензии нашему правительству, мои претензии не в том, что сегодня, мои претензии в том, что нет завтра.

Елена Рыковцева: Сегодня ставит крест на завтра.

Виталий Манский: Человек живет сегодняшним днем, мы не заглядываем в завтра, мы вообще все живем вечно. Мы забываем, что у нас одна жизнь, и она конечна. Такова природа человека. Но в принципе для того и нужна власть, чтобы она думала о нашем завтра, мы ей делегируем эту ответственность.

Елена Рыковцева: Кроме того обидно, в одних странах завтра уже есть, они живут в этом завтра, а в России не наступит никак.

Северная Корея: сниму так, как сочтут нужным товарищи

Виталий Манский: У нас есть целые группы людей, которые точно хотят посмотреть наши фильмы. Есть люди, которые любят Чехию, чешскую культуру, они хотят посмотреть современное чешское документальное кино. Есть люди, которые интересуются Северной Кореей.

Елена Рыковцева: Расскажите про Северную Корею, я очень интересуюсь Северной Кореей.

Виталий Манский: Дело в том, что мы готовили большую программу северокорейского кино, и мы ее перенесли на следующий год. Потому что очень сложный был процесс согласования фильмов. Но мы в этом году все-таки согласовали один фильм, который будет показан в дни подготовки праздника. И будет не просто показан северокорейский фильм, но приедут представители Северной Кореи, которые будут отвечать на вопросы о Северной Корее. Это будет безумно интересно. Я провел неделю в Северной Корее и очень многие вопросы остались без ответа. Я сам пойду в попытке получить ответы на эти вопросы. Должен сказать, что любопытная ситуация: нам, например, северокорейская сторона не согласовала, не дала разрешения на показ трех фильмов, которые ежедневно идут по северокорейскому телевидению - это фильмы о трех лидерах Северной Кореи.

Елена Рыковцева: Может быть им стыдно? Может быть они понимают, что это будет воспринято не так, как надо?

Виталий Манский: Это очень интересные фильмы. Они очень много и объемно объясняют, рассказывают о Северной Корее. И то, что нам в этом году их не согласовали для показа, мне, например, удивительно, потому что они, в конце концов, идут у них по телевидению.

Елена Рыковцева: Это как раз ни о чем не говорит. Они могут подумать: у нас это воспринимается нормально, а как это будет воспринято в России - совсем другой вопрос.

Виталий Манский: Я надеюсь, что их уговорю, мне предстоит три поездки в Северную Корею.

Елена Рыковцева: Тем более интересно, что же они разрешили?

Виталий Манский: Это фильм, который может быть самый западный фильм из всего, что я видел из северокорейского кино. Это фильм о технологии подготовки к их знаменитому празднику “Ариран”, вошедшему в книгу рекордов Гиннесса как самый массовый праздник на планете Земля. Я был, кстати, на этом празднике, действительно совершенно сногсшибательное зрелище. И вот эта картина подробно рассказывает о подготовке этого праздника, там можно подробно многие вещи рассмотреть, разглядеть.

Елена Рыковцева: Скажите, пожалуйста, в этом фильме много идеологии? Мне почему-то кажется, что они современные люди, чтобы понять, что какие-то фильмы будут смотреться дико за пределами этой страны и поэтому их не выпускают. Мол, лля наших оболваненных это ок, а там не нужно выглядеть идиотами. Может быть так?

Виталий Манский: Вообще у Северной Кореи есть стремление предстать в глазах мира может более, чем они есть на самом деле. Но это фильмы об их лидерах, это фильмы, которые выверены до последней запятой. Это фильмы, которые естественным образом восхваляют безусловно любимых в Северной Корее.Я просто видел людей, приходящих в мавзолей, где тела Ким Ир Сена и его сына. Я родился после сталинских времен, но благодаря документальному кино, благодаря хронике мы можем заглянуть в прошлое. Но я не видел таких лиц даже на похоронах Сталина, какие видел лица, которые приходят поклониться умершим не вчера лидерам. Прошли годы.

Елена Рыковцева: А они всё плачут.

Виталий Манский: Совершенно такое очень особенное.

Елена Рыковцева: Я боюсь, что они не хотят чтобы это кто-то еще видел. Я была потрясена, когда они включили прямую трансляцию похорон, когда нам разрешили это смотреть, когда мы видели, как они рыдают. Действительно вы начинаете очень серьезно об этом думать. Они действительно рыдают по полной программе, абсолютно от души, абсолютно искренне, то есть у них горе нечеловеческое. Может быть они не хотят видеть, как их народ столько лет, а он все плачет, а он все в этих лидерах. Может быть они не хотят этого.

Виталий Манский: В этих фильмах нет смерти их героев. Это страна победившего позитива. Там все в позитиве, там негатив изъят из жизни вообще.

Елена Рыковцева: Единственный негатив - это смерть лидера, получается.

Виталий Манский: Находясь в любой стране мира, ты так или иначе,видишь, что люди умирают. Мне кажется, что в Северной Корее нет смерти.

Елена Рыковцева: Кроме лидерской.

Виталий Манский: Я вообще не могу понять, как эти люди смирились со смертью своих лидеров.

Елена Рыковцева: Вы видели кадры? Это что-то невероятное.

Виталий Манский: Видел. Это очень интересная страна. Я сейчас снимаю там фильмы. Я надеюсь, что мне удастся приблизить нас к пониманию абсолютного феномена.

Елена Рыковцева: Вы уверены, что вам удастся снять фильм, как вы хотите? Это же не “Газпром”, который стоит и присматривает.

Виталий Манский: Я буду снимать фильм так, как хочет северокорейская сторона - это условие нашего договора, но оно меня устраивает. Потому что я честно буду снимать так, как считают нужным северокорейские товарищи, и это очень интересно.

Елена Рыковцева: Это мягко сказать - интересно, это невероятно интересно. Значит этот фильм состоится в рамках фестиваля даже с ответами северокорейских представителей?

Виталий Манский: В Центре Документального кино очень интересная программа, я надеюсь, что москвичи на ретроспективу придут. Кстати, вы сказали - юбилей. Удивительная вещь: я помню, после моей картины подходили : вот мы приглашаем ваш фильм на фестиваль. В последнее время когда ко мне подходят, мало приглашают с фильмами, а говорят: мы приглашаем вашу ретроспективу во Францию, в Испанию, в Польшу. Я не хочу жить в ретроспективе, я хочу жить со своими реальными фильмами. В Москве это первая ретроспектива. Я думаю, Москва не подведет и посмотрит мое кино.

Елена Рыковцева: Я сегодня подумала, что фильму “Тату” уже десять лет. В голове не укладывается.

Вожделенное кладбище

Виталий Манский: Сразу после ретроспективы будет очень интересная программа, которую изначально хотели назвать “Семь голубей Лейпцига”. Потом ее назвали “Док Лейпциг” и взяли лучшие фильмы за последние годы. Я просто смотрю, кладбищенский клуб, извините, казалось бы. Фильм весь снят на кладбище, но более позитивной, более жизнеутверждающей, более оптимистичной картины представить себе невозможно. Рассказываю сюжет кратко. Есть в Израиле кладбище, и люди знают, что только часть людей может быть там похоронена.

Елена Рыковцева: Местное Новодевичье.

Виталий Манский: Да. Эти люди, которые знают, что они будут похоронены на этом кладбище, а там всегда лето, там тепло, они туда приходят и на этом кладбище собираются и проводят свое свободное время и говорят за жизнь. На месте своих будущих могил вот эти старички собираются и не говорят о смерти, а говорят о вечной жизни, которая их ждет. Они рассказывают анекдоты, они строят планы о том, где они проведут свой уикэнд с какой-нибудь своей новой возлюбленной. Это так прекрасно. В чем еще проблема наша, что мы очень озабочены, мы все ходим угрюмые, мы все подавлены, а уж старики, они вообще в какой-то безнадеге. А надежда, свет.

Елена Рыковцева: Мы с этого как раз разговор начинали. Я считала, что проблема документального кино, в глазах массового зрителя, а его тоже нужно приобщать к кино, ассоциации депрессивные, мрачные. Вы его разубеждаете, что не совсем так.

Виталий Манский: Почему российское кино немножко мрачновато и немножко депрессивно? Ведь оно искренне, а жизнь документалиста в современной России очень тяжелая. Та же Алена Полунина, которая получила главный приз в Риме, я представляю, как она ходила по красной дорожке, но ведь она из этого великолепия возвращается в Россию, где чтобы тупо пропитаться, нужно снимать свадьбы, делать какую-то халтуру, зарабатывать на кусок хлеба. Я, кстати, не знаю, ее фильм поддержало ли Министерство культуры. Человек, который так тяжело живет, смотрю на наших документалистов, посмотришь на башмаки человека и понимаешь, что...

Елена Рыковцева: Как живет, так и снимает.

Виталий Манский: Поэтому он очень искренне снимает, как он мироощущает. Я сейчас не шучу. Когда зарубежные кинодокументалисты делают кино…

Елена Рыковцева: Сам благополучный, и кино у него повеселее. Заканчивается время вопросов, начинается пора ответов, которые дадут кинодокументалисты на фестивале Артдокфест.