Игорь Стрелков целится себе в висок, внизу – рекламный лозунг "Just do it", боевик с флагом Новороссии и клоунским носом держит автомат, еще один "сепаратист" смотрит на прохожих глазами инопланетного пришельца, новороссийская Смерть демонстрирует рисунок со сбитым малайзийским "Боингом", плюгавый командир боевиков по кличке Моторола ухмыляется рядом с огромной невестой – такие изображения прошлым летом стали появляться в людных местах Донецка. Ответственность взяла на себя арт-группа "Мурзилка". Вскоре появилось сообщение об аресте художника – Сергея Захарова, которого назвали "донецким Бэнкси", и о том, что его пытают в подвалах захваченного сепаратистами здания СБУ. В середине августа – короткое известие о том, что Сергея выпустили, но тут же арестовали снова, в конце сентября – что он опять на свободе.

Только сейчас Сергей Захаров смог выбраться из Донецка. Он рассказал Радио Свобода о том, что с ним произошло.

Embed share

Художник Сергей Захаров в программе "Итоги недели"

by Радио Свобода

Embed share

Текст скопирван

The URL has been copied to your clipboard

---

No media source currently available

0:00 0:16:39 0:00

Скачать медиафайл

• | MP3

Pop-out player

– Когда в интернете появились фотографии ваших работ на улицах Донецка, я был поражен вашей смелостью. Как вы решились на такое? Или думали, что вас не найдут?

– Немножко, конечно, беспечности проявили. Я выходил на связь со своего номера телефона и общался с одним российским журналистом. Может быть, это повлияло. Во всяком случае, за мной следили долгое время, как я понял, потому что мне даже давние комментарии в соцсетях показывали. Они вплотную занимались мною.

– Вы размещали работы по ночам? Долго они висели или их сразу снимали?

– По ночам нереально, потому что людей нет, разъезжают только вооруженные дээнэровцы. Первый раз, когда мы выехали, уже комендантский час был введен, мы выехали в 4 утра, и машину остановил дээнэровский патруль. Могли попасть крупно, но нам повезло. Так что мы размещали их днем. Быстренько место просматривалось заранее, подъезжали и размещали, фотограф снимал, сворачивались и уезжали. Самое короткое время чуть ли не полчаса висел персонаж, и самый длительный – порядка двух суток висел, люди видели. Все делалось на плите типа фанеры толщиной в сантиметр. Делать покраску из баллонов, трафареты мы не могли, потому что это слишком долгий процесс, а нам надо было за несколько секунд разместить и убраться восвояси. Только когда Стрелкова размещали на фасаде здания, предварительно была сделана на трафарете надпись, а через какой-то промежуток времени был размещен сам силуэт Стрелкова.

– И как реагировали прохожие?

– Я как раз и хотел проверить, как люди реагируют. И реакция мне понравилась: люди подходили, начинали фотографироваться. Сейчас ситуация такая, что никто не высказывается против ДНР, как будто все за. Оказалось, что все-таки есть люди, которые думают иначе, противники того, что происходит.

– Вероятно, вас можно назвать даже не противником, а человеком, который ненавидит ДНР. В ваших работах очевидна эта энергия ненависти.

– Когда мы размещали работы, было еще только неприятие, а ненависть появилась после того, как полтора месяца я пробыл в подвалах и у меня были сломаны ребра. Первые десять дней там не просто били, а пытали. Три раза меня выводили на расстрел. Я, быть может, не выбрался бы до сих пор, просто мне помогли. Попасть туда легко, а выбраться довольно сложно. Так что о чистой ненависти я могу говорить сейчас, а тогда было просто неприятие, да и до конца не верилось в происходящее. Это все происходит на твоих глазах, ты видишь, как меняется город, во что он превращается, и все это кажется каким-то сюрреализмом, кажется, что вот-вот должно закончиться. Но с каждым днем ситуация усугубляется. И сейчас не лучше, хотя люди возвращаются в город, и он стал менее пустынным.

– Итак, за вами начали следить. А как арестовали?

– Вели по номеру телефона, я видел у них в руках устройство. Я находился в мастерской, две машины стояли около дома, было такое впечатление, что они видели меня по телефону, но найти мастерскую не могли, там довольно запутанные улочки. Никто ко мне не ломился, я вышел, а они ждали, остановили меня, повезли в здание СБУ. Там задали вопрос: "Это ты?" – "Это я".

Надели наручники, посадили в микроавтобус с автоматчиками, поехали, назад вернулись. Дома был обыск, все было перевернуто, в мастерской тоже. Забрали машину. Бросили в подвал. Это даже не тюрьма по условиям: на бетонном полу люди лежат на каких-то картонках, дышать невозможно. А там уже начались даже не допросы, а просто избиения, запугивания. По речи я понял, что особисты – россияне. Была девушка в балаклаве с закрытым лицом, которая била и пытала. У нее был такой четкий российский говорок. Основная цель – унизить человеческое достоинство. После этого я был даже не в камере, а в карцере с украинскими военнопленными. Потом ночью подняли меня и еще одного человека, отвезли в багажнике машины, потом перегрузили в другой багажник, перевезли нас на территорию Пролетарского военкомата. Там били конкретно, инсценировки расстрела были, пытки, когда запирают в железный ящик, где два человека еле-еле помещаются, двое суток под палящим солнцем.

– Вы сказали, что вас выводили на расстрел трижды?..

– Первый раз это было в СБУ. Вывели в другой кабинет, передергивается затвор автомата, эта женщина говорит: "Мне всегда интересно узнать, что думает человек перед смертью". Я ей ответил: "Почитай Достоевского, он это описывает". Тогда казалось, что пугают. А в Пролетарском военкомате, когда ночью пьяная охрана тебя поднимает, выходит командир, который бухает с телками, уже за адекватность их никто не мог поручиться. Соответственно, было страшно, когда пистолет передергивается, ставится к виску, говорят, что сейчас мы тебя застрелим. Третий раз вывезли, сказали, что сейчас будете копать себе могилы. После этого заявили мне, что я все-таки останусь жить, а человеку, который был рядом со мной, сказали, что точно расстреляют. Потом нас увезли назад. Мы 10 суток были, как братья-близнецы, прикованы наручниками. Причем у него была прострелена ступня и перебинтована рука. А у меня на руке, когда били дубинками и битами деревянными, огромная гематома вздулась. То есть у нас было две правых руки. Соответственно, мы были пристегнуты: у него правая рука и у меня, в очень неудобном положении. И так 10 суток. Рука уже чувствительность теряла. 10 суток нас держали как братьев-близнецов: и поесть, и в туалет вдвоем. Это очень было жестко.

– А кто этот человек? Военнопленный?

– Нет, молодой парень из города Шахтерска. Его взяли за то, что он позвонил по телефону, который прослушивался, якобы на той стороне были представители "Правого сектора" или что-то такое. Он кому-то позвонил, его расспрашивали насчет блокпостов. Ему инкриминировали корректировку. Собственно говоря, там контингент делится на нарушителей комендантского часа и алкашей, а все остальные – это "корректировщики". Кто бы ни был, это "корректировщик".

– Много людей было в тюрьме?

– Да. Каждый день новые поступают. Много ополченцев, много даже каких-то чинов, которые занимали должности и где-то проштрафились: у них свои внутренние войны, они попадают вместе со всеми. Тут сидит какой-то человек, который напился, и его забрал патруль, и тут же сидит какой-то начальник. Сидит человек, который в прошлом – бандит, а рядом с ним – начальник Киевского райотдела, они в 90-х годах пересекались в роли противоборствующих сторон. И тут они лежат рядышком и друг другу говорят: "Ты мог себе представить, что я буду вместе с тобой в одной камере?".

– А что случилось с парнем, который к вам был пристегнут?

– О его судьбе я ничего не знаю. Меня отпустили на десятые сутки, причем неожиданно абсолютно. Мы попросили хотя бы умыться: грязные, вонючие. Нам принесли ведро с водой, открыли ворота. На территории Пролетарского военкомата кроме нас содержались люди, которые были просто рабами: те же алкаши, которых патруль задержал. Их поднимали в 8 утра, загоняли в 10 вечера. На площадку сгонялись автомобили, такие простые – "Жигули", "Лянча", и тупо резалось все это на металл. Продать машину невозможно, а так у них живая копейка. Машины резались на металл и вывозились практически каждый день в огромных масштабах. Я смотрел и поражался, как можно было хорошие машины резать. И эти люди там каждый день работали, а нас содержали в одном гаражном боксе, в один момент их вывели на работу, а мы попросили умыться, нам принесли ведро с водой, а в это время одна из "Газелей" раскрашивалась в камуфляж. И мне кто-то говорит: "Художник, а ты сможешь ее покрасить в камуфляж?" Я говорю – легко. Рад любой возможности, лишь бы не быть в наручниках. Я начал красить эту машину. Кто-то обронил: "Это сделаешь и пойдешь домой". Сначала вроде как не поверил. Но действительно отпустили.

У них даже нет никакой связи, полный бардак, мои документы остались в здании СБУ. Эти меня отпускают, нашли мне какую-то рубашку, футболка была вся в крови, дали 5 гривен на проезд. Я приезжаю домой, там встречает моя девушка. На следующий день мы идем в больницу, я делаю рентген: да, действительно перелом ребер, слева и справа десятого ребра переломы. По дороге из больницы, недалеко от СБУ мы были, мне девушка моя говорит: давай зайдем, заберем твои документы. Мы вместе идем, я захожу в здание и уже не возвращаюсь. Там смотрят на меня: а что так мало отсидел? Никто не определяет срок конкретный, ты будешь сидеть столько-то или столько-то, это все по настроению, кому что взбредет в голову. И я остаюсь опять в этих подвалах. Единственное, мне повезло последние две недели, в достаточно комфортных условиях содержался – в гостинице "Ливерпуль" на кухне, забрали меня и еще одного парня-ополченца. Это бывший развлекательный комплекс. Сейчас там гарнизон стоит, хозяев там нет, отобрали у них все добро.

– Избивали и в СБУ, и в военкомате?

– В СБУ били деревянными битами и резиновыми дубинками. А в Пролетарском военкомате били всем беспорядочно: прикладами, руками, ногами.

– Всех подряд?

– В Пролетарском прибывших, которые нарушали комендантский час, алкашей, их тоже бьют, но без фанатизма. А идейных врагов, как я и тот, который был со мной, уже методично и с ненавистью. Они смотрели в ноутбуке фотографии наших работ – я даже не ожидал такой реакции, с такой яростью они их воспринимали. Причем пытались лекции нравоучительные про того же Стрелкова читать, что это святой. "Если ты верующий, ты плюнешь в икону? Это все равно, что плюнул бы в икону". Стрелков для них икона. А может, им просто нужен был повод, чтобы человека бить и пытать.

– Вы сказали, что они практически вас не допрашивали, но при этом знали всё – это по социальным сетям?

– Вся информация была. Спрашивали только о тех людях, которые работали со мной. Когда "Мурзилки" собирались, было около пяти человек, вроде как группа. После того, как дело дошло до размещения картинок, пара человек испугались и отказались в этом участвовать. Фактически нас осталось двое – я и фотограф, который ездил со мной, он рисковал не меньше. Я разместил и убежал, а ему надо было подойти, сделать снимки. Когда меня допрашивали, я с полной уверенностью сказал, что этот человек в Мариуполе, недоступен. Оказалось, что он не уехал, был в Донецке. Но прошло гладко, он не пострадал никаким образом.

– И вообще из вашей группы никто не пострадал, кроме вас?

– Да. Но кто-то из посторонних мог пострадать, этого я не знаю. У меня была страничка "ВКонтакте", мне писали люди, предлагали помощь, девочка какая-то писала, и при мне они от моего имени, имея мой телефон, поменяли пароль, тут же вошли, и женщина-палач при мне переписывалась с ней. От моего имени она списывалась с теми, кто предлагал помощь. Вот это мне уже неизвестно, пострадали люди или нет.

– Вы думаете, что вас допрашивали и избивали люди из российских спецслужб?

– Не думаю, я уверен. Во всяком случае несколько человек. То, что это российская агрессия – всем понятно. Потому что, работая на кухне, я слышал, начальство разговаривает по телефону, типа того, что это надо согласовать с Москвой, все это было слышно. Никто этого и не отрицал. Даже арестованные ополченцы, часть из них россияне, по говору один из Осетии, другой из Тольятти. Но это авантюристы, которые сюда приезжают из России, понятно, это не те, которые допрашивали, там уже другой контингент.

– А вы не видели кого-нибудь из героев ваших работ, типа Стрелкова или Моторолы? Никто не приходил на вас посмотреть?

– Нет, слава богу, нет. По-моему, Моторолы в этот период не было в Донецке. Но после того, как я нарисовал Стрелкова, который хотел застрелиться, его как раз сместили с должности. Я в шутку думаю: может, это наша заслуга?

– Такой магический акт...

– Да, магический ритуал, который мы совершили, подействовал.

– Как вам удалось выйти на свободу?

– Моя девушка работала в силовых структурах, сейчас она уволилась, ей дали менты, которые на ДНР работают, телефон большого начальника, она позвонила ему. В принципе, это повлияло на ситуацию. Во всяком случае, он проявил интерес к моей судьбе. Мне человек из СБУ сказал: может быть месяц, может два, вообще неопределенный срок будешь сидеть. Но хотя бы этот начальник заинтересовался, начал спрашивать, сколько этот человек сидит, что дальше с ним делать. Это повлияло на ситуацию. Когда меня привезли из гостиницы "Ливерпуль", получилось так, что начальников тюрьмы не было, там два начальника, у одного позывной "Шахтер", у другого – "Мясник", ни одного, ни второго не было, и меня опять поместили в камеру. Я думаю: боже, когда это закончится. Я с 9 часов до 5 вечера сидел в камере, не зная, остаюсь я или выхожу. В конце концов кто-то из них прибыл и спросил начальника. Он дал отмашку: да, выпускайте. Тогда уже на свободе оказался.

– Вы сейчас решили остаться в Киеве и рассказать свою историю в картинках, в виде комикса?

– Да. Находиться в Донецке я не могу физиологически, смотреть на вооруженных товарищей, которые бегают по городу. Я, еще будучи в Донецке, хотел все, что со мной произошло, нарисовать, но меня отговорили. У меня к тому времени мания преследования началась. Каждый проезжающий автомобиль, каждый косой взгляд, все это напрягало. Мне сказали, что не вздумай ничего рисовать: придут домой, что-то увидят. Поэтому я там даже никаких набросков не делал.

– Сергей, что вы думаете о Новороссии, надолго она или скоро рухнет? Ваши ощущения?

– Когда мы размещали граффити, казалось, что вот-вот это все закончится, придут украинские войска и наведут порядок, вернут всё. Но сейчас, когда я уезжал, ситуация другая. Мне кажется, что Донецк оставлен, "слит", как говорят. Люди вернулись, жизнь там налаживается на бытовом уровне. То, что там каждый день какие-то залпы и где-то стреляют – это уже привычно для жителей. Мамы молодые с колясками гуляют, кто-то спортом занимается, такая картина мирной жизни, несмотря на то, что где-то гремит. О скором освобождении, наверное, речь не идет. Мне кажется, это территория, которая оставлена, и что там будет дальше происходить – непонятно. Вначале казалось, что это невозможно, долго не продержится, но вышло все по-другому.

Донецкий художник Сергей Захаров был взят в плен сторонниками самопровозглашенной ДНР из-за критики сепаратистов