Перемирие, затем штурм, затем обстрел, затем договоренность, затем саммит, затем опять обстрел, затем вновь сообщается о перемирии...

Верят ли западное экспертное сообщество и публика информации, которая приходит с Украины? И в какой степени информационный ряд, которых создает Россия, влияет на умы? Эти вопросы наш корреспондент в США Евгений Аронов обсуждал с профессором Нью-Йоркского университета Марком Галеотти:

– Видите ли вы зияющие пробелы в освещении конфликта на Украине западными средствами информации? Я имею в виду глубинные дефекты, не мелкие.

– Я бы выделил в этой связи два фактора. Первый: сильная политизация в освещении конфликта. В случае с российскими средствами информации это совершенно очевидно: мало кто в России отклоняется от генеральной линии в том виде, в котором ее преподносят ведущие телевизионные каналы. На Западе, конечно, степень политизации не такая высокая, но и у нас, справедливости ради надо признаться, конфликт на Украине зачастую подается в терминах не исторических и не политических, а сугубо нравственных, как борьба добра и зла. Без нюансов. При этом я не хочу отрицать, что Россия грубо вмешивается в дела Украины или что на стороне сепаратистов воюют отдельные одиозные личности.

Говоря об экспертном сообществе, хочу заметить: в России остались аналитики – их совсем немного, но они есть, – которые тонко разбираются в украинско-российских отношениях, однако они, по понятным причинам, предпочитают не противоречить открытой генеральной линии или просто не имеют высокой трибуны, с которой это можно сделать. Если в России независимых голосов осталось слишком мало, то на Западе проблема прямо противоположная: здесь их чересчур много. По всей длине спектра от адептов идеи "холодной войны 2.0" до примиренцев, уверенных, что Россия была обманута Западом, и действует в Крыму и на Украине в пределах необходимой самообороны. В результате мы имеем какофонию, которая способна оглушить даже политически грамотного человека. Средств информации у нас множество, каждое выбирает собственных экспертов, которые либо симпатичны ему идеологически, либо могут сказать нечто, имеющую новостную, а потому и коммерческую, рейтинговую ценность. Эта какофония тем сильнее, чем больше дефицит достоверных, чисто фактических сведений о происходящем на Украине, да и в Кремле. При таком обилии точек зрения не просто вести продуктивную общественную дискуссию. И это второй серьезный фактор, снижающий качество освещения украинских событий на Западе.

– Вы упомянули дефицит фактических сведений. Что западные эксперты знают о политике России в отношении Украины, а чего не знают? В какой мере то, чего они не знают, мешает формированию консенсуса по украино-российскому конфликту в самом экспертном сообществе? И, как следствие этого, в средствах информации, чьи представления во многом формируют эксперты?

– Этот дефицит информации проистекает из двух обстоятельств. Во-первых, западных журналистов, освещающих конфликт с места событий, – единицы. Да и те, кто находится в кризисной зоне, из элементарных соображений безопасности работают по одну или по другую сторону баррикад; свободно курсировать между лагерями опасно, а как без этого сопоставлять разную информацию? Во-вторых, обе стороны конфликта ведут активную информационную войну, или, попросту выражаясь, лгут. Не скажу что в равной степени. Россия и сепаратисты по объему "дезы" превзошли правительство в Киеве; достаточно вспомнить "зеленых человечков" в Крыму. Вторая причина информационного голода состоит в том, что Кремль отгородился от внешнего мира. Число советников Путина – очень небольшое, а те, что есть, не дают спонтанных интервью западным журналистам и экспертам.

Кремль нас раз за разом застигает врасплох своими действиями. Ясным и четким образом изложить свои намерения иностранным партнерам он не желает. Дескать, перебьются. Допускаю также, что порой Кремль просто импровизирует и удивляет себя, может быть, не меньше, чем нас. Видимо, Путин, маскируя свои планы, не боится, что западные политики по неведению предпримут агрессивные шаги, которых они бы никогда не сделали, имея точное представление об этих планах. Российский президент исходит из того, что неопределенность сдерживает руководителей Запада, делает их нерешительными, но не повышает агрессивность западной политики.

– Вы как-то сказали, что подход нынешних российских руководителей к внешней политике напоминает стратегию командиров повстанческих движений…

– По твердому убеждению кремлевских руководителей, Россия находится в глобальном противостоянии с Западом, выходящим далеко за пределы Крыма и юго-восточной Украины. В контексте этого глобального противостоянии они считают себя слабой стороной. Валовой внутренний продукт России едва превышает ВВП Италии; ее вооруженные силы модернизируются, но значительно уступают совокупной мощи армий НАТО. И по своему дипломатическому влиянию Россия отстает от Запада. Как партизаны по всем зримым меркам слабее правительства, с которым они сражаются, так и Россия сегодня по объективным критериям слабее своего противника. И точно так же, как партизаны, она вынуждена полагаться на хитрость, изобретательность, дезинформацию и пропаганду, чтобы переиграть более сильного соперника. Такие акции России, как недавний арест сотрудника спецслужб Эстонии, может быть, и не важны сами по себе, но они дезориентируют НАТО, заставляя наших военных нервно гадать о последующих шагах Москвы.

– И к чему это приводит на политическом уровне?

– Ситуация неопределенности, в которой оказались западные руководители, тот факт, что они не знают тактических намерений и стратегических планов Москвы, естественным образом подталкивает их к выбору опции, установленной по умолчанию их наклонностями и внутриполитическими приоритетами. Так, нынешний американский президент мечтает о том, чтобы свести к минимуму вовлеченность США в мировую политику в тот момент, когда международное сообщество от сирийской оппозиции до Украины умоляет его об обратном. И поэтому тешит себя надеждами на то, что бездействием или максимум полумерами сумеет сохранить статус-кво. Та же неопределенность порождает у других людей с иным психологическим настроем и иными внутриполитическими приоритетами убежденность в том, что Путин готов платить любую экономическую цену за экспансию. Они бросаются в другую крайность – к воззваниям Западу мобилизоваться на цивилизационную войну с Россией.

"Западные руководители, к примеру, очень бы хотели знать, в какой мере сепаратисты в Донецке и Луганске автономны, а в какой мере они марионетки Москвы", – сказал в заключение профессор Нью-Йоркского университета Марк Галеотти. "Не имея этой информации, как они считают, нельзя проводить уверенную политику в отношении России. Почему они так думают? – Потому, что придают гипертрофированную, на мой взгляд, важность текущим политическим расчетам противоположной стороны, нежели ее фактическим и потенциальным возможностям. Как разрешить эту дилемму? – Ну, либо ждать программной речи Путина, в которой он начистоту, без утайки, не кривя душой, поведает всему миру о своих планах. Либо трезво оценить происходящее в зоне конфликта, не тревожась особливо о мотивах действий российского президента. Пока же мы отчаянно пытаемся заглянуть в душу человека, который плохо поддается психологическому просвечиванию".