В самом конце июня на сайте Нижегородского государственного университета имени Лобачевского появилось сообщение: американский инвестор Кендрик Уайт уволен с позиции проректора по инновациям "в связи с реструктуризацией системы управления инновационной деятельностью ННГУ". За два дня до этого в эфире телеканала "Россия-1" была показана программа Дмитрия Киселева "Вести недели", в которой рассказывалось об инициативе Совета Федерации сформировать так называемый "патриотический стоп-лист", куда должны войти организации и отдельные люди, чья деятельность, по выражению ведущего, "наносит нам вред". Кендрик Уайт, живущий в России уже 22 года и приглашенный ННГУ на должность проректора по инновациям в 2013 году, был назван авторами передачи одним из кандидатов в стоп-лист и практически сразу уволен со своего поста.

Совпадение? Кендрик Уайт так не считает, хотя настоящие причины отстранения от должности ему пока объяснены не были. Инвестор вернулся в Нижний Новгород из запланированного отпуска в минувшее воскресенье и выяснил, что, вероятно, сможет продолжить свою деятельность по развитию инноваций в ННГУ, хотя и не в качестве проректора. В интервью Радио Свобода Уайт рассказал, как когда-то попал в Нижний Новгород по приглашению губернаторской администрации Бориса Немцова, можно ли найти в России успешные технологии и как остановить утечку мозгов.

– Как вы оказались в России?

– Я интересовался Россией с детства. Моя мама – художник, и ее учителем была женщина из России. Я рос во Флориде в 70-е годы, шла холодная война, и я видел, что, несмотря на это, моя мать уважала эту русскую женщину и великую культуру, из которой она происходила. И я думал: зачем нам нужна эта холодная война? Отец объяснил: наше противостояние – не противостояние культур. Это противостояние экономических систем. Я вырос, стал экономистом, изучал экономику Китая, СССР, исследовал нефтяные экономики Латинской Америки. Так что советская и затем российская экономические системы были мне интересны с самого детства, и как только в 1992 году появилась возможность поработать в России, я сразу ухватился за нее. Меня пригласил Евгений Горьков, который был в то время вице-губернатором Нижегородской области: он предложил мне стать советником областной администрации по развитию малого и среднего бизнеса. Меня вдохновляла перспектива участвовать в построении новой, рыночной экономики в России. Конечно, жизнь в России – постоянные американские горки, я работал с предпринимателями, я занимался инвестициями, я управлял 50-миллионным инвестиционным фондом ЕБРР, и с большим успехом: я сделал 14 инвестиционных проектов, в том числе "Нижфарм" и Bridgetown Foods, которая владеет брендом "Три корочки". Все это были молодые инновационные предприниматели, я всегда получал огромное удовольствие от работы с этой частью российского общества.

– За это время и Россия пережила несколько разных эпох.

– Когда я приехал, в России был настоящий хаос. Советский Союз только что прекратил существование, это было очень тяжелое время для страны. Нужны были быстрые реформы, и именно поэтому здесь появилось так много молодых иностранных советников, которые участвовали в разработке программ приватизации, помогали создавать малый и средний бизнес, занимались реструктуризацией промышленных предприятий. В Нижнем Новгороде был развернут большой эксперимент: вместе с губернатором Борисом Немцовым Григорий Явлинский пытался воплотить свой план "500 дней" – его целью было построить рыночную экономику на уровне Нижегородской области всего за полтора года. Разумеется, в условиях абсолютного хаоса это было трудновыполнимой задачей. Однако всего через десять лет здесь был уже другой мир, с "Макдоналдсами" и торговыми центрами. Экономическая ситуация стабилизировалась, но это была не экономика инноваций, экосистема для инноваций так и не была создана. И вот примерно 7–8 лет назад начались попытки построить инновационную экономику. Этот тренд был особенно силен во время президентства Дмитрия Медведева. Именно в этом направлении я работаю последние 10 лет, стараясь поддерживать все начинания, направленные на построение инновационной экономики, ищу молодых людей, у которых есть хорошие идеи и желание построить свои бизнес в России, но продавать свои продукты по всему миру.

– Чем именно вы занимаетесь в Нижегородском университете?

– Меня пригласили в университет два года назад на должность проректора, чтобы я построил инфраструктуру, позволяющую превращать новые идеи в бизнесы. Если университет считает, что данная технология открыта для коммерческого использования, мы начинаем работать с ней. У меня есть команда консультантов, которая создает бизнес-модели, проводит маркетинговые исследования, ищет инвесторов. Главная задача – оценить коммерческий потенциал новой технологии, стоимость интеллектуальной собственности, это то, на что обычно не способны авторы идеи – ученые и студенты университета. Мы помогаем определять, какие проекты действительно стоит патентовать, когда имеет смысл искать финансирование и готовить прототипы, если ли смысл привлекать инвесторов и создавать выделенные спин-офф компании.

– И у вас были конкретные успехи?

– Конечно, мы создали уже 17 спин-офф технологических компаний на базе ННГУ, в основном в биомедицинской сфере. Один из проектов – "Тектум", это кровеостанавливающее средство нового поколения. Компания уже выиграла несколько конкурсов бизнес-планов, и ей удалось привлечь финансирование на ранней стадии, сейчас ведутся переговоры с новыми инвесторами. Продукт – быстродействующая мазь, которая способна остановить кровотечение даже из глубокой раны течение 30 секунд, и это настоящий прорыв в заживлении ран. Другой пример – диагностический комплекс обнаружения рака. Всего по нескольким каплям крови он позволяет диагностировать некоторые виды рака на первой стадии развития. Технология уже прошла несколько клинических испытаний, точность диагностики – 91 процент. Легко представить, что такой анализ может со временем стать частью обязательного медицинского обследования для всех людей после 30 лет. Еще один наш проект – технология улучшения качества изображений при маммографии, которая позволяет снизить дозу облучения пациентов. Все эти проекты имеют отличные коммерческие перспективы, я смотрю на них именно в этом свете, ведь я – человек бизнеса, а не ученый, у меня MBA, а не докторская степень по физике.

– У вас очень оптимистичный взгляд на потенциал российских технологий. А ведь, несмотря на все усилия Дмитрия Медведева, которые вы упомянули, инновационный прорыв так и не случился, и теперь в него верится все меньше.

– Да, проблем много, во многом они находятся на уровне организации научной и образовательной среды. Россия способна создавать не просто конкурентоспособные, а просто лучшие технологии в мире, но, к сожалению, как только разработчики видят, что на основании своих идей могут создать бизнес, они тут же покидают страну и отправляются в Кремниевую долину, в Израиль, в Сингапур, увозя с собой и свои мозги, и интеллектуальную собственность. Посмотрите на крупнейшие технологические прорывы последних 50 лет: они происходили в Китае, Германии, США, но очень часто научная основа этих прорывов происходила из России, авторами идеи были выходцы из России. Российская образовательная система способна производить людей с огромным творческим потенциалом, но существующая система не предлагает никакой поддержки для развития инновационного бизнеса. И вот над этим я как раз работаю. Именно это я пытался объяснить корреспондентке телеканала "Россия": наша задача – остановить утечку мозгов, создать здесь, в России, современную экосистему для инноваций, которая позволила бы ученым и студентам строить свои бизнесы на родине, а не в США. В компаниях, которые мы создаем, доля университета – 34 процента, потому что мы не хотим, чтобы люди уехали, увозя с собой нашу интеллектуальную собственность. Мы не просто создаем новые компании, мы добиваемся, чтобы они оставались здесь, в России. Очень жаль, что корреспондентка явно даже не пыталась меня услышать.

– Как я понимаю, главная претензия к вам состояла в том, что вы вывозите студентов университета в США?

– Дело в том, что нам в России очень не хватает понимания современных технологических трендов. Российские ученые могут читать публикации в Nature и других научных журналах – это все прекрасно. Дмитрий Киселев вот сказал, что у нас есть интернет – и это тоже очень хорошо. Но у нас нет возможности заказывать качественные маркетинговые исследования по отдельным технологическим направлениям. И это огромная проблема, российские университеты не могут покупать маркетинговые отчеты Axel Springer или Frost and Sullivan, а они совершенно необходимы, чтобы иметь представление, что нужно рынку, что пользуется спросом, что уже сделано в данном направлении. И мы делаем вот что: берем наш спин-офф проект и отправляемся на две недели в Америку, платим университету Мэриленда, чтобы они помогли нам сделать маркетинговый анализ, открыли доступ к своим маркетинговым базам данных, и с этой бесценной информацией возвращаемся обратно, чтобы использовать ее для развития бизнеса здесь, в России. Мы не отправляем студентов в США, чтобы они там оставались, как пыталась представить эта корреспондентка, это просто бред. Мне это не интересно, мне интересно найти привлекательные технологические проекты для инвестиций, моих собственных или моих российских друзей.

– Чего не хватает России для построения экосистемы инноваций, кроме доступа к маркетинговой информации?

– Посмотрите на экосистемы инноваций в других странах: почти всегда они получают господдержку, государственное финансирование на первоначальные исследования, на патентование на самых ранних стадиях, на прототипирование. В действительности на это нужны совсем небольшие деньги. В России в последние 10 лет были открыты макроэкономические программы поддержки инновационного сектора, созданы крупные инвестфонды, но они никак не решают проблему получения технологическими стартапами денег на самых ранних этапах развития. Здесь нужна новая грантовая система, нужны дополнительные частно-государственные венчурные инвестиции. Я обсуждаю этот вопрос с Российской венчурной компанией уже семь лет, я стараюсь убедить их, что РВК должна создать особые акселерационные фонды, которые предлагали бы финансирование на старте, как это делал 50 лет назад в Израиле фонд BIRD. Важно быть готовым, что на возврат инвестиций в перспективе 2–3 лет рассчитывать не стоит. Нужно дать проекту 4–5 лет на развитие, потом еще в течение 2–3 лет ему потребуется дополнительное венчурное финансирование, в конечном счете, вы получите назад ваши деньги не раньше чем через 6–8 лет. РВК и другие окологосударственные российские инвестфонды должны прийти к такому горизонту планирования при поддержке молодых технологических компаний. Кому-то кажется, что если у тебя есть новая технология диагностики рака, то через два года она превратится в продукт и принесет миллионы долларов, но это так не работает, одни только клинические испытания займут намного больше времени. России нужен новый подход к поддержке инновационной экосистемы, и начинать нужно с университетов, причем региональных. Ведь многие талантливые молодые люди в регионах не видят возможности для развития, не видят экосистемы и уезжают в Москву, где тоже нет поддержки, нет перспектив, и им остается только покинуть страну. Лучшие умы уезжают из России, потому что не видят возможности строить здесь свое дело – и вот это, а не наша деятельность, настоящая угроза национальной безопасности. Мы как раз пытаемся изменить положение, поддержать наших студентов и профессоров, помочь им открыть бизнесы здесь. И может быть, другие университеты страны захотят пойти по нашему пути. Хочу отметить, что я вижу готовность Министерства образования и науки поддержать нас, я вижу интерес Российской венчурной компании, то есть 10 лет обсуждений привели к тому, что что-то стало наконец меняться. И тем более история, произошедшая со мной, очень опасна и печальна. Для науки и технологического развития не должно быть границ – ни инстуциональных, ни государственных. Наш университет участвует во многих партнерствах с университетами других стран, и если Россия решит закрыться от мира, то каким будет будущее российской науки? Мир продолжит свое движение вперед – вместе с Россией или без нее. И если Россия продолжит участвовать в этом процессе, станет приглашать на работу иностранных специалистов, то она не только сможет внести огромный вклад в прогресс, но и заработает много денег, получит много инвестиций, российские университеты разбогатеют, ведь Россия действительно умеет производить идеи.

– Но вы ведь не можете не замечать, что в последние годы Россия движется в другом направлении. Наверняка вы наблюдаете, как меняется к стране отношение западных инвесторов.

– Да, всего два года назад интерес к России и готовность работать с ней были на очень высоком уровне. Но в последние два года все стало меняться, теперь люди стали просто бояться России. А люди не вкладывают деньги в то, что их пугает. И это касается не только внешних инвесторов, но и внутренних: они тоже предпочитают вкладывать свои деньги за границей. Успех в XXI веке зависит от способности привлекать инвестиции, развивать инфраструктуру, лидировать в технологическом развитии. Закрытая экономика не способна ни к чему из этого. Я много лет работаю с молодыми российскими предпринимателями, они – будущее страны, и если они уедут, что останется? Через 20 лет нынешняя элита окажется на пенсии, а кто ее сменит? Мне бы хотелось, чтобы талантливые люди оставались здесь, чтобы они боролись за то, чтобы Россия стала нормальной страной с экономикой, которой движут инновации, а не нефть. Ведь Россия производит очень много талантов, это огромное конкурентное преимущество, которое практически не используется. Если страна выталкивает своих самых талантливых людей, на что она может рассчитывать?

– А вы сами не собираетесь уехать из России после такого оскорбления?

– Знаете, я живу здесь уже 22 года, понимая, что являюсь в этой стране гостем. Моя жена – русская, она патриот России и не хочет переезжать в США. Мои дети родились в России, они любят отдыхать на даче с бабушкой и ходить на рыбалку. Я буду очень рад, если смогу остаться здесь. Если российские чиновники считают, что я должен уехать, потому что представляю угрозу для национальной безопасности, я могу только посмеяться. Я здесь, чтобы помочь России развиться, модернизироваться. И если кто-то, как Дмитрий Киселев, боится меня, это просто смешно. Корреспондентка телеканала "Россия" даже не пыталась меня услышать, понять, что я говорю, и вот это действительно обидно. Но университет пытается защитить меня, он тоже находится в сложной ситуации, я это понимаю, и действия университета меня совершенно не обижают. Я готов работать с ННГУ в любом качестве. Если университет чувствует, что держать меня на позиции проректора не совсем корректно в нынешних условиях, – не проблема. Я инвестор, я могу работать здесь, могу – в Москве, а могу – в Лондоне или Нью-Йорке. Я бы хотел продолжить свою деятельность отсюда, и если ректор считает, что я должен работать под началом русского проректора по науке – что ж, прекрасно. Новый проректор по науке Виктор Казанцев – прекрасный молодой человек, он владеет несколькими языками, бывал за рубежом, хорошо понимает, что я пытаюсь здесь построить. И если мы будем напрямую работать с ним, это замечательно, это модель, которой могут воспользоваться другие университеты страны. Если так сложилось, что проректор обязательно должен быть русским, – не проблема, меня это не обижает.

– Как ваши коллеги и студенты университета отнеслись к ситуации?

– Сразу же после интервью телеканалу "Россия", за месяц до знаменитого эфира, я улетел во Флориду. На небольшом острове Лонгбоат Ки у нас каждый год происходит большая семейная встреча, так что это было давно запланированное путешествие. Я оказался у компьютера только к концу июня и тут же обнаружил в электронной почте и в социальных сетях тысячи сообщений с выражением поддержки, и от студентов, от коллег, от партнеров. Я подумал, что раз меня поддержали так много людей, значит, видимо, я действительно делаю для этой страны что-то хорошее. Ужасно глупо, что есть телевизионные шоу, которые имеют огромное влияние на российскую аудиторию, но приводят к событиям, от которых России один вред.

– Как вам объяснили, что вы должны покинуть пост проректора?

– Когда я открыл почту, я получил письмо от коллег из университета. При этом ректор как раз уехал в отпуск, так что я не смог связаться с ним, вместо этого я связался с первым проректором. Он написал: "Кендрик, нам ужасно жаль, приезжай как можно скорее. Это неприятная ситуация, но, пожалуйста, постарайся понять". В воскресенье я уже был в Нижнем Новгороде, а в понедельник состоялась встреча, где присутствовали все проректоры. Мы четыре часа обсуждали ситуацию. Я считаю, что хорошо умею чувствовать окружающих, и мне показалось, что всем присутствующим ужасно неприятно все происходящее. И никто из них по-хорошему не мог объяснить, что же произошло. Это может сделать только ректор, и я надеюсь, что он это сделает, когда вернется из отпуска. Но я уверен, что вся наша команда абсолютно удовлетворена моей работой, нам хорошо работать вместе. Университет нашел выход из ситуации, который позволяет мне продолжить работу здесь. Знаете, я горд, что им хватило на это смелости.