Сентябрь 1999 года вошел в историю России черной серией взрывов жилых домов в Буйнакске, Москве, Волгодонске. Погибли более 300 человек, около тысячи получили ранения различной степени тяжести. Страна была повергнута в состояние шока. И хотя российское правосудие довольно оперативно отчиталось о поимке виновных, в обществе и экспертной среде с тех пор не стихают споры по главному вопросу: кто взрывал дома? Эти темы обсуждают правозащитник, журналист Александр Подрабинек, адвокат Михаил Трепашкин, историк Юрий Фельштинский (Нью-Йорк).

Ведущий – Владимир Кара-Мурза-старший.

Владимир Кара-Мурза-старший: Чуть более полутора десятилетий назад, осенью 1999 года по России прокатилась волна таинственных взрывов жилых домов. Началась она 4 сентября в городе Буйнакске, в котором взлетел на воздух дом, где жили сотрудники и военнослужащие Минобороны. Ровно в полночь 7 сентября взорвался дом на улице Гурьянова в Москве. Затем были взрывы на Каширском шоссе и в Волгодонске. И наконец, после таинственных учений с гексогеном – подлинным или мнимым – в Рязани, эта волна неожиданно прекратилась.

Сегодня мы вспомним эти взрывы. А вопрос наш звучит так: кому были выгодны взрывы домов в 99-м?

У нас в гостях – Александр Подрабинек, правозащитник и журналист, который расследовал эти события (пока не назовем их преступлениями), и адвокат Михаил Трепашкин, бывший политзаключенный.

Александр, как вам вспоминается осень 1999 года?

Александр Подрабинек: Для меня лично она вспоминается как предгрозовое время, когда уже появились первые раскаты грома, и эти раскаты были очень драматичными – это были взрывы домов. И тогда уже было совершенно понятно, что за этим последует что-то серьезное, может быть, даже небывалое в нашей истории. Ну, впоследствии оказалось, что ничего небывалого нет, это оказалось прологом к затяжной войне и громадному количеству жертв среди мирного населения.

Владимир Кара-Мурза-старший: Давайте напомним атмосферу того лета. В августе стал премьер-министром Владимир Путин. А накануне, в июне-июле, шли бои в Дагестане.

Александр Подрабинек: Да, было затишье после первой чеченской кампании. Казалось, что настанет мир. Но ситуация внутри России сложилась таким образом, что мир был невыгоден людям, которые хотели прийти к власти, закрепиться у власти, и в конце концов они остались у власти – и остаются по сегодняшний день. Война – это была их "палочка-выручалочка", это была их козырная карта, которой они не преминули воспользоваться.

Владимир Кара-Мурза-старший: А что вас настораживало в официальной версии "кавказского следа"?

Александр Подрабинек: Более всего меня тогда сразу же насторожило то, что он появился мгновенно. Обычно люди государственные – следователи, политики – все-таки выдерживают некоторую паузу для того, чтобы хотя бы сделать вид, что они размышляют, думают иногда, а потом делают какие-то выводы. А здесь никаких пауз не было. Сразу же свалили это на чеченцев. И было понятно, что власти готовы к такому повороту событий. Складывалось ощущение, что для них это не было новостью. И потом это подтвердилось многими другими событиями.

Владимир Кара-Мурза-старший: С нами на прямой связи из Нью-Йорка историк Юрий Фельштинский.

Юрий Георгиевич, напомните, пожалуйста, атмосферу лета и самого начала осени 1999-го. Что происходило в нашей стране?

Юрий Фельштинский: Прежде всего, наверное, нужно указать на то, что вторая чеченская война была начата по тому же сценарию, по которому была начата первая чеченская война. Тогда тоже были в Москве теракты, конечно, не такие жестокие, а мелкие, по нашим нынешним стандартам. Тем не менее, они предшествовали началу первой чеченской войны. И первая чеченская война тоже предшествовала предвыборной президентской кампании 1996 года. Точно так же и в сентябре 1999-го были взорваны дома.

Но нужно добавить, что сразу появилась не только "чеченская" версия. Ну, все бывает, в конце концов, вдруг следователь или милиция хорошо работали. Но, как оказалось позже, ни одного чеченца, даже по версии ФСБ, в этих операциях задействовано не было. Были потом осуждены люди, которые оказались из Карачаево-Черкесии. Как бы к этому эпизоду ни относиться – можно считать, как считаю я, что за всей операцией стояло ФСБ, можно считать, что за этой операцией стояли какие-то неизвестные террористы, – но если это и были неизвестные террористы, по версии ФСБ, то они не были чеченцами, а это были люди из Карачаево-Черкесии. Между тем война была начата против Чеченской Республики.

Кроме того, эта война была начата после того, как в Рязани были найдены мешки с гексогеном, и после того, как был предотвращен теракт, по моей версии. По версии ФСБ – это были учения. Тем не менее, война началась ровно в те минуты, когда в Рязани были арестованы два сотрудника ФСБ, закладывавшие в подвал дома гексоген – или мешки с непонятным веществом. Вот все это, конечно, наводит на мысль, что сентябрьские взрывы планировались как предлог для начала второй чеченской войны, которая и была начата в сентябре, продолжалась какое-то время и тоже предшествовала президентским выборам 2000 года. И как мы знаем, помогла президенту Путину победить на этих выборах.

Владимир Кара-Мурза-старший: Михаил Иванович, ведь для того, чтобы пустить общество по "чеченскому следу", пришлось подменить фотороботы разыскиваемых преступников по улице Гурьянова. Вы же тоже защищали интересы пострадавших.

Михаил Трепашкин: Я в это дело вступил не сразу, а только в 2001 году, когда уже прошло почти два года. Я представлял интересы потерпевших сестер Морозовых и еще ряд жителей этого дома. Точнее, родственники жителей этого дома обратились ко мне за помощью. Мы должны были заключить соглашение. Но в дело меня не пускали категорически. Это меня насторожило. Когда я принес ордер, а там же дело разделялось на две части, мне сказали: "Даже если мы вас и знакомим с делом, то только в очень узкой части". Я говорю: "А почему нельзя по-другому?" Ну, какие-то причины были. А какие – можно только догадываться. Я говорю: "Все равно же дело будет передано в суд. Я же вступлю как адвокат. И это мое право – ознакомиться более широко, и тогда все будет известно". Мне говорят: "Посмотрим, посмотрим..." А в итоге, конечно, я не был допущен.

Владимир Кара-Мурза-старший: А к кому был иск ваших доверителей? Между кем и кем был процесс?

Михаил Трепашкин: Я вступил в уголовный процесс по расследованию дела, где представлял интересы потерпевших. Первой ко мне подъехала Татьяна Морозова, которая поставила задачу: "Мне важно, кто конкретно убил мою мать" – которая погибла при подрыве дома на улице Гурьянова, квартира 100. Казалось бы, наши интересы совпадали с интересами следователя, но оказалось, что это далеко не так. Нам нужно было найти конкретных убийц, а им конкретные убийцы, как я понял, были не нужны, им нужно было просто направить дело в определенное русло, привлечь к ответственности определенных лиц – и все.

И я хотел бы заметить, что, наверное, не совсем правильно говорить, что "чеченского следа" не было. Ведь появились снимки, где якобы Ачимез Гочияев был сфотографирован рядом с Хаттабом. Хотя было очевидно, что это накладка. И насколько мне известно, проводилась экспертиза. Тем не менее, даже такой прием использовали для того, чтобы хоть как-то указать на леса в Чечне, так скажем. Черкесов там не наблюдалось, там наблюдались карачаевцы. Притом карачаевцы обрусевшие, которые давно живут в Москве, у них здесь масса родственников. И как можно закладывать взрывчатку под фирму, в которой ты значишься учредителем?.. То есть полная "засветка", величайшая глупость.

Владимир Кара-Мурза-старший: А что было с фотороботами?

Михаил Трепашкин: Как всегда, люди многое видели. Эта фирма располагалась в подвале. И видели, кто туда приходил. Первый фоторобот был по тем лицам, которых видели. Но его почему-то решили заменить. Видимо, не нужно было, чтобы тот человек, на которого указывали, "высвечивался". Кстати, не нужно было, чтобы многие лица там "высвечивались". Соответственно, фоторобот быстро подменяют фотороботом человека, на которого зарегистрированы другие фирмы, в частности, который якобы арендовал подвал, – Мухита Лайпанова. А потом выяснилось, что Лайпанова к тому времени не было в живых. И тогда посмотрели, кто больше всего похож. И оказалось, что это Ачимез Гочияев. И в ход пошла эта версия, поскольку Ачимез Гочияев значился в числе учредителей фирмы "Капстрой-2000", которая арендовала это помещение.

Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, напомните эпизод в стенах Государственной Думы, когда в день взрыва на Каширском шоссе спикер Селезнев выразил соболезнования жителям Волгодонска.

Александр Подрабинек: Я думаю, что это небывалый случай и в парламентской практике, и вообще при террористических делах. Это было не на пленарном заседании, а на Совете Думы, когда Селезнев зачитал соболезнования в связи с взрывом дома в Волгодонске. А взрыва тогда еще не было.

Владимир Кара-Мурза-старший: И города такого толком-то никто не знал.

Александр Подрабинек: Да, его название нигде не звучало. А взрыв был только через несколько дней после этого. И он зачитал это... Ну, это невозможно объяснить! Что, Селезнев мог заглядывать в будущее?!.. Очевидно, произошла какая-то путаница по вине российской расхлябанности: ему дали не ту бумажку, назвали не тот взрыв... Даже Жириновский, человек, скажем, циркового мастерства, задавал публично вопрос, есть видеозапись этого. Он спрашивал: "Как это объяснить? Что это такое?" Никто тогда не мог ничего объяснить, и до сих пор никакого вразумительного объяснения этому нет. Кроме одного-единственного, которое очевидно: операция по взрывам домов планировалась властями, и скорее всего, таким ведомством, как ФСБ, все было осуществлено по его поручению. Соответственно, у них была вся документация, часть которой они предоставили, но по ошибке дали спикеру не ту бумажку.

Владимир Кара-Мурза-старший: А в официальных документах эта история описана – с "преждевременным" соболезнованием Селезнева? Или ее обошли стороной?

Юрий Фельштинский: В последнее издание моей книги текст из стенограммы Государственной Думы (как раз Жириновского) включен, как приложение. Безусловно, это улика, но, может быть, не самая главная.

Конечно, самая главная улика – это рязанские события, потому что там было открыто уголовное дело и было проведено следствие. Хотя времени было очень мало с момента задержания до того рокового момента, когда Патрушев объявил о том, что попытки взрыва не было, а были учения. Прошло несколько очень важных часов, и за это время рязанская милиция и УФСБ Рязанской области успели провести расследование. Потому что рязанский эпизод случился после того, как от взрывов уже погибли 300 человек. И вы можете себе представить, в каком напряжении находились и вся страна, и Рязань, где впервые был предотвращен теракт. Можете себе представить уровень морального удовлетворения рязанских правоохранительных органов, когда они арестовали террористов, нашли взрывчатку и предотвратили теракт. И тут вместо ожидаемых наград и почета – Патрушев вдруг сообщает, что, оказывается, это были учения, и нужно всячески это дело замалчивать. Что потом и делалось.

И в ответ на эти учения 23 сентября началась вторая чеченская война, и российские самолеты стали бомбить Грозный именно 23 сентября. Пока народ не очухался, пока пронырливые журналисты не сопоставили факты и не объявили о том, что есть прямая взаимосвязь между рязанскими событиями, то есть предотвращенным и уже состоявшимися терактами. Вот чтобы этого не произошло, чтобы ошарашить всю страну, военные действия были начаты 23 сентября 1999 года.

Владимир Кара-Мурза-старший: Михаил Иванович, как офицер спецслужб, как вы считаете, допустимо ли такое противоречие между МВД и ФСБ, которое наблюдалось в те дни, когда Рушайло опровергал слова Патрушева, а Патрушев – слова Рушайло?

Михаил Трепашкин: В делах по борьбе с терроризмом, конечно, противоречий быть вообще не должно.

Но я хотел бы упомянуть еще об одном эпизоде, о котором мне известно со слов сотрудников РУОПа. Меня пригласили в РУОП где-то в 1999-2000 году, до того, как я стал работать в комиссии Ковалева и стал защищать интересы потерпевших, и сказали: "У нас какая-то странная ситуация произошла. Мы не знаем, к кому обратиться. Может быть, ты подскажешь? Мы в Москве задержали людей с гексогеном. Оказалось, что это люди Патрушева. Ладно, у нас забрали материалы, но одна кассета у нас осталась, когда их задерживали. Но ребят, с которыми мы 15 лет ходили под бандитские пули, просто выкинули на улицу, сказали уволить. Как быть в этой ситуации?" Этот эпизод мало освещался в прессе, но это заявление сотрудника РУОПа о том, что они в Москве в тот же период времени задержали группу лиц с гексогеном. И они готовы были выдать мне эту кассету. В то время Березовский еще был в фаворе, дружил с Путиным. Они говорят: "Хотим ребят вернуть на службу".

Владимир Кара-Мурза-старший: А кем тогда работал Литвиненко?

Михаил Трепашкин: Литвиненко в то время уже не работал. Скорее, это был 2000 год, потому что Литвиненко в это время уже оказался в Лондоне.

Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, мы заговорили про комиссию Ковалева, про Александра Литвиненко. Ведь не хватит пальцев на одной руке, скольких членов Думы, которые расследовали это злодеяние, уже нет в живых, включая погибшего в этом году Бориса Ефимовича. Сергей Юшенков, Юрий Щекочихин, Владимир Головлев в этом участвовал как член "Либеральной России", Анна Политковская, Александр Литвиненко. Случайна ли эта цепочка таинственных смертей?

Александр Подрабинек: Политические убийства никогда не бывают случайными. Я не думаю, что все они связаны именно с эпизодом сентября 1999 года. Но это были люди, к которым могла попасть информация. Как и к Саше Литвиненко. Они были опасны для общества, они могли многое знать и они не молчали. И такие люди при тоталитарном режиме, и даже при нынешнем режиме, который стремится в тоталитарное прошлое, всегда мешают. Их убирают в первую очередь.

Михаил Трепашкин: Но погибают не только члены комиссии, но и следователи. Чайка Михаил Иванович, который расследовал на первоначальном этапе это дело, тоже неожиданно умер. Он работал преподавателем в Академии ФСБ. По официальному заключению, причина его смерти – сердечная недостаточность. Но смерть все-таки немножко странная.

Александр Подрабинек: Кстати, противоречия между МВД и ФСБ были и в советское время, и сейчас они есть. И это легко объяснить. Потому что противозаконные, преступные приказы выполняет все-таки узкий круг лиц, как правило, это спецслужбы ФСБ. Доверить такое милиции, сотрудникам Угрозыска – это не так надежно. Поэтому между ними может возникать определенное недопонимание. И милиция может, как это было в Рязани, выполнять свой долг, захватывать террористов или тех, кто делает вид, что они террористы, а на самом деле – спецслужбисты, а другая сторона будет этому всячески сопротивляться. Вот вам и противоречия.

Владимир Кара-Мурза-старший: Хочу добавить важное обстоятельство, что о противоречиях стало известно обществу только благодаря тому, что тогда еще существовала в полную силу телекомпания "НТВ".

Юрий Георгиевич, какую роль во всей этой истории сыграла программа "Независимое расследование" Николая Николаева?

Юрий Фельштинский: Очень важную. Нужно напомнить, что эта программа состоялась до президентских выборов, а не после. Уже сейчас известно, что Александр Волошин лично прибыл к Гусинскому для того, чтобы договориться с ним о том, чтобы эта программа не была дана в эфир, и угрожал ему тем, что если она будет дана в эфир, то НТВ будет разгромлен после президентских выборов, а Гусинский будет посажен. Кстати, эта часть обещаний Волошина была выполнена – буквально первым мероприятием Волошина после президентских выборов был арест Гусинского и разгром НТВ. Но НТВ в тот момент был единственной телевизионной компанией, которая сохранила весь архив, связанный с рязанскими событиями, часть этого материала была использована в программе "Независимое расследование", посвященной рязанскому эпизоду. А затем эти архивные материалы оказались очень полезными нам во время работы над фильмом "Покушение на Россию". В очень большой степени он был основан именно на архивах НТВ. Так что в этом смысле программа "Независимое расследование" была совершенно незаменимой для всех нас.

Владимир Кара-Мурза-старший: В ней участвовал даже пресс-секретарь ФСБ генерал Зданович.

Юрий Фельштинский: Там участвовал Зданович, участвовали все представители власти. Но поразительно было то, что из этой программы всем зрителям было очевидно, что власть врет. Можно принять любую версию событий. Хорошо, учения. Но если это учения, почему вы все равно врете? Почему секретность? Почему нет доступа к материалам? Вот из этой программы было ясно абсолютно всем, что власть врет, что власти есть что скрывать. Тогда, в 1999-2000 годах, не было до конца ясно, что происходит, для чего взрываются дома, для чего начинается вторая чеченская война. А сегодня мы знаем, для чего взрывались дома, для чего начиналась эта война. Потому что те люди, которые все это организовывали в 1999 году, – сегодня у власти. И они бились уже тогда за этот огромный, лакомый праздничный пирог, который назывался "страна Россия". И за всю эту рискованную для них деятельность, потому что, конечно, это был определенный риск для тех, кто задумывал эту операцию. Но в награду они получили собственно Россию.

Владимир Кара-Мурза-старший: Михаил Иванович, вы защищали интересы пострадавших. А в Рязани все пострадавшие отозвали свои заявления. Чем вы объясняете такое единодушие до этого довольно мужественных и решительных людей?

Михаил Трепашкин: Я думаю, что с ними провели определенную профилактическую работу, указав, что их выступления не способствуют укреплению безопасности государства.

Владимир Кара-Мурза-старший: То есть – их обработали?

Михаил Трепашкин: Я в этом абсолютно уверен. Хотя таких сведений, чтобы кто-то ко мне обратился и сказал, что на него давили или чем-то пугали, – на том этапе не было.

Но ведь тогда возникал вопрос у населения: "Почему вы говорите, что причастно к этому ФСБ, если в ФСБ всегда были люди кристальной чистоты, по сравнению с милицией и так далее?" Но мало кто обращал внимания, что в 98-м году была пресс-конференция в "Интерфаксе", где было во всеуслышание объявлено на весь мир, что в ФСБ создано управление по внесудебным расправам. То есть это управление готовилось физически уничтожать людей – расстреливать убивать или какими-то другими методами.

Александр Подрабинек: Правильнее было бы сказать "воссоздано".

Михаил Трепашкин: И база уже была готова.

Владимир Кара-Мурза-старший: И эту пресс-конференцию показала телекомпания "НТВ".

Михаил Трепашкин: И после этого управление официально было ликвидировано, уволили одного генерала. А все остальные, в том числе те, которые давали команду на убийства, остались служить дальше. В частности, генерал Макарычев, который давал команду группе Литвиненко меня уничтожить. Из тех, кто исполнял эти преступные приказы, часть уволили, – тех, кто выступил на пресс-конференции. А кто не выступил, продолжили службу дальше.

Владимир Кара-Мурза-старший: А кто был в маске?

Михаил Трепашкин: В маске был единственный человек – Шебалин Виктор Васильевич, который восстановился с помощью некоторых своих знакомых, с которыми он работал в ФСБ.

Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, напомните нам историю, как вы пытались распространять в Москве книгу и фильм "ФСБ взрывает Россию". Но эпизод с книгой наиболее яркий.

Александр Подрабинек: Это была книжка, которую напечатали Юрий Фельштинский и Александр Литвиненко. Они напечатали ее в одной из балтийских республик. И мы договорились, что мы будем ее распространять. Это была тогда газета "Экспресс-Хроника", агентство "Прима-News". У нас был свой киоск на Пушкинской площади и какие-то точки по Москве. Была более или менее налажена система распространения книг и периодических изданий. Мы получили, соблюдая все таможенные формальности, почти 4,5 тысячи экземпляров. Их перевезли через границу в автофургоне. Заполнили таможенные декларации. Все было абсолютно законно. И когда машина подъезжала к Москве, на МКАДе ее остановили милиция и ОМОН. Сказали, что идет операция "Вихрь-антитеррор", что надо немедленно проверить содержимое машины. Проверили – нашли книжку. Приехала ФСБ, описала все, составили протокол и забрали в качестве вещественного доказательства. Не одну книжку, а весь тираж – 4,5 тысячи экземпляров. То есть им понадобилось для этого дела 4,5 тысячи вещественных доказательств.

Потом меня вызывали в Следственный отдел "Лефортово" на допрос по этому делу. И это было самое пикантное, я бы сказал. Потому что я узнал из беседы со следователем, что против Литвиненко и Фельштинского возбуждено уголовное дело за измену Родине в форме разглашения государственной тайны. По-моему, был следователь Сойма. Недавно он снова фигурировал в чьем-то деле, по-моему, кого-то допрашивал. Я его спрашивал: "Разглашение государственной тайны. А что, ФСБ действительно взрывало эти дома? Эту тайну разгласили Фельштинский и Литвиненко?" Он говорит: "Нет, что вы! Там было много других эпизодов". Но выглядело это именно так. Они пытались меня допросить, но из этого ничего не получилось – я не давал никаких показаний. Потом они настаивали, чтобы я подписал протокол о неразглашении. Я сказал: "Я ваших бумажек вообще никогда не подписываю. И все разглашу обязательно". И действительно, в "Московских новостях" в тот же вечер я дал интервью, все рассказал и далее неоднократно рассказывал. Не так страшен черт, как его малюют. Когда они угрожают тем, что за разглашение тайн допроса, предварительного следствия они привлекут, – это, как правило, ничем не заканчивается. Так что я бы советовал людям на допросе быть в этом отношении смелее.

Владимир Кара-Мурза-старший: Юрий Георгиевич, в век интернета у всех есть этот фильм, книжку вашу читали. А почему режим все-таки боится этого произведения? И у фильма тяжелая прокатная судьба. Несколько человек имели право на прокат этого фильма, но разными способами им срывали это мероприятие.

Юрий Фельштинский: Вообще многое, что связано с этой темой, граничит с абсурдом. И тот факт, что книга была запрещена по статье "Разглашение государственной тайны", и тот факт, что она затем была уничтожена. По-моему, Пономарев мне переслал потом официальную документацию, полученную из ФСБ, – акт об уничтожении тиража.

Но серьезная часть этой книги – на уровне 60-80 процентов – была опубликована в августе 2001 года спецвыпуском "Новой газеты" тиражом в 100-120 тысяч экземпляров. Так что на самом деле книга получила очень широкое распространение. И в интернете она была, и фильм есть до сих пор в интернете. Было предпринято несколько попыток запрета этой книги в интернете, наверное, с точки зрения технической. Мне трудно это понять, потому что я нахожусь за границей. И россияне действительно теперь не могут кликнуть на кнопочку и найти текст книжки "ФСБ взрывает Россию". Но, конечно, за все эти годы те, кто хотел ее прочитать, я уверен, прочитали. Те, кто хотел посмотреть фильм, – посмотрели. Все эти запреты, я думаю, имеют обратный эффект, потому что, наоборот, это только привлекает внимание к теме. С одной стороны, я не очень удивлен, что эти запреты есть, с другой стороны, не сильно расстроен, потому что, по моему ощущению, это только увеличивает читательскую аудиторию книги, а не уменьшает ее.

Владимир Кара-Мурза-старший: К сожалению, для некоторых людей, причастных к этой истории, все завершилось трагически.

Михаил Иванович, связываете ли вы гибель Александра Литвиненко с его участием в создании этой книги и фильма?

Михаил Трепашкин: По-моему, это даже никем не оспаривается. Еще в 2002 году полковник Шебалин, который сидел на пресс-конференции в маске, сказал: "Я уже восстановился с помощью одного знакомого" – и назвал конкретную фамилию в органах госбезопасности. Он говорил: "Я могу сказать, что создана очень серьезная группа, которая будет "мочить" всех тех, кто связан с Литвиненко и с Фельштинским", – были названы две фамилии. До этого говорили, что якобы группа уже выезжала в Бостон, проводила там рекогносцировку. Якобы Фельштинский в то время преподавал в Бостонском университете. То есть первой жертвой после этой книги должен был быть он, а потом уже Литвиненко. На эту тему было письмо. Когда меня уже посадили в колонию, как было сказано, по указанию "самого" (фамилию не называли), я на эту тему тоже писал. И меня предупреждали: "Если не уйдешь из дела, не перестанешь якшаться с Литвиненко, то ожидай последствий. Примыкай к нам – и будешь, как говорится, в шоколаде. Все будет – и должность, и звание, и так далее. Уйдешь на ту сторону – в лучшем случае тебя посадят".

Владимир Кара-Мурза-старший: Михаил вышел из тюрьмы, пришел к нам на эфир, а после этого его еще на два года посадили. Это небывалый случай в истории России!

Михаил Трепашкин: Несмотря на то что я получил право УДО в соответствии с УИК, были все юридические основания, на процессе присутствовал прокурор, суд вынес решение положительное. Я отсидел не 10, а 11 суток – пока решение вступит в законную силу. Меня выпустили. Добрался до Москвы. По дороге выступил в Екатеринбурге, но в главное – выступил в Москве. С сразу же после этого – а это было в первых числах сентября – в Екатеринбург летит грозная телеграмма за подписью главного военного прокурора Савенкова Александра Николаевича: "Это адвокат Березовского. Он должен сидеть!" Снимают прокурора Чегодаева, который был на процессе. Появляются два "и.о.", которые пишут жалобы. Мотивация такая: якобы суд не направил им копии постановления. Хотя по УПК это не предусмотрено. И по этим абсолютно неюридическим основаниям отменяют УДО и начинается новое расследование. А дальше уже работают оперативники, начинают компоновать материалы. Разумеется, меня оставляют опять до конца. Но когда мы начали знакомиться с материалами дела, их местные сотрудники ФСИН не стали прятать, прямо к материалам дела подшили письмо за подписью главного военного прокурора Савенкова. Ясно, что не по собственной инициативе, скорее всего, было дано указание, что я, как адвокат Березовского, должен сидеть до конца.

Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, вы встречали в лагерной практике, чтобы человек по УДО вышел с огромным трудом, а его с воли опять вернули на нары?

Александр Подрабинек: В наше время по политическим делам по УДО вообще не выходили. Но из этой ситуации совершенно ясно, что к чему. Он должен был освободиться и молчать, а он устроил пресс-конференцию...

Владимир Кара-Мурза-старший: Нет, он пришел к нам на программу на RTVi. И было интервью в Екатеринбурге.

Александр Подрабинек: Они предполагают, что если человек освобождается досрочно, значит, он бережет свою жизнь, будет молчать. А он не молчал. А те, кто не молчит, представляют опасность для этой власти – вот в чем проблема.

Владимир Кара-Мурза-старший: Юрий Георгиевич, вы знали о том, что в Бостон для рекогносцировки послана группа сотрудников ФСБ?

Юрий Фельштинский: Михаил тогда написал на эту тему достаточно подробный e-mail Литвиненко. Литвиненко тут же переслал этот e-mail мне. Кстати, он у меня есть, естественно, со всеми датами. И то, что эта информация была уже в 2002 году, если я не ошибаюсь, – это доказанный факт.

А насколько эта угроза была реальной, конечно, сейчас трудно понять. Но мы видим, что в отношении Литвиненко эта угроза несколько иначе, но была осуществлена в 2006 году. Вполне возможно, что этот вопрос обсуждался в 2002 году на уровне присылки сюда группы убийц. Но эта угроза не была реализована. А в Бостонском университете я никогда не преподавал. Если они искали меня в районе Бостонского университета, может быть, это как раз та причина, по которой меня не нашли.

Владимир Кара-Мурза-старший: А почему такое экзотическое оружие избрали Луговой и Ковтун – полоний?

Михаил Трепашкин: Тут может быть несколько предположений. Точно я не могу сказать, почему именно такое. Наверное, думали, что оно не обнаружится сразу.

Владимир Кара-Мурза-старший: Почти так и оказалось.

Михаил Трепашкин: Мучительная смерть – это второй момент. А третий момент: органы безопасности зачастую используют радиоактивные средства для того, чтобы пометить тот или иной предмет, чтобы его не удалось вывести за границу, чтобы он не исчез бесследно. А в то время как раз разрабатывалась, по-моему, с подачи Сергея Иванова какая-то система, что должны были чуть ли не всех отслеживать. Но, скорее всего, основные две причины – надеялись, что этот яд не обнаружится, а смерть будет мучительной. Чтобы всем сказать: "Вот видите, что будет с теми, кто выступает против нас либо не в нашей команде".

Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, а вы тогда поняли, что это связано с делом по взрыву домов? Ведь Александр допускал резкие высказывания в адрес Кремля.

Александр Подрабинек: Я думаю, что это была одна из капель, которые капали в чашу. И в конце концов чаша переполнилась. А может быть, уже давно было принято такое решение. Александр Литвиненко был человеком очень энергичным, неуемным. Он по своей натуре просто не мог остановиться. Если он считал, что он что-то делает правильно, он продолжал это делать. И понятно, что сыграла свою роль и его информация, и книга, которую они написали с Юрием Фельштинским. Но я думаю, что у Кремля было много других причин для того, чтобы его убрать. И мне кажется, что основная, может быть, – это то, что он сохранял свои старые связи с бывшими высокопоставленными сослуживцами, и к нему стекалась информация. А за деньги любая информация продается. И могла быть информация, касающаяся и прошлого Путина, того, чем он занимался, и обстоятельств гибели Политковской, – к нему могла попасть такая информация. У него был большой круг интересов и широкая сфера деятельности.

Михаил Трепашкин: Александр занимался еще и тамбовской ОПГ, которая имела сильное влияние в Питере. И конечно, у него было много информации. И вот еще одна причина могла быть, которой очень боялись бывшие его сослуживцы. Ходили слухи (не знаю, насколько они верны), что за плечами у руководства этого управления было немало трупов. И опасались, что он напишет в какой-нибудь книге, как совершались убийства. И даже витала версия, на мой взгляд, немножко анекдотичная, но Александр сам эту тему поднимал, что он собирал материал на гомосексуалистов в руководстве ФСБ. Даже описывал историю, как кто-то соблазнял какого-то майора. Не знаю, насколько эта версия достоверна и насколько она могла повлиять на что-то. Причин было много. Но я думаю, что они все же были второстепенные. Самая главная – это книга, я думаю, и то, что он разгласил схему работы власти – и на тот момент, и на будущее, и то, что сейчас, наверное, происходит.

Владимир Кара-Мурза-старший: Юрий Георгиевич, нельзя не сказать еще об одном человеке, бывшем депутате Государственной Думы, который погиб загадочным образом, – это Борис Абрамович Березовский. Какова была его роль в расследовании? И считаете ли вы таинственными обстоятельства его гибели?

Юрий Фельштинский: Если смотреть и на деятельность Литвиненко в Лондоне, и на деятельность Березовского там же – безусловно, эти два человека были самыми острыми критиками Путина, по крайней мере, в Лондоне в период, начиная с 2000 года. Ведь если убрать все то, что писал и говорил Литвиненко, если убрать все то, что писал и говорил Березовский, – по существу, не было людей, всерьез критикующих Путина. Все были им довольны в период 2000-2004 годов, особенно в первый срок. И не случайно американский президент Буш, глядя в глаза Путина, видел, что этому парню можно верить. Он высказывал общую точку зрения. А к критике Путина западный мир относился достаточно скептически. Считали, что Березовский сводит с ним политические счеты, а Литвиненко просто на зарплате у Березовского.

Но сейчас мы уже понимаем, что во всей этой критике с 2000 года была не просто доля истины, а была одна сплошная истина. И Березовский, со всеми минусами, которые за ним тянутся, тем не менее, очень долго оставался главным критиком Путина в Лондоне. Его голос был слышен, его публиковала российская пресса. И все это было для Путина очень раздражающим фактором.

Владимир Кара-Мурза-старший: А какова персональная роль Бориса Абрамовича в расследовании таинственных взрывов жилых домов 1999 года?

Михаил Трепашкин: В конце 90-х – начале 2000 годов у них сохранялась очень хорошая дружба с Владимиром Владимировичем Путиным. Когда Березовский еще работал исполнительным секретарем СНГ, он звонил и говорил: "Володя, Володя..." – он по-другому его не называл. И они ходили в обнимку. И видимо, он знал о многих его ходах. То есть он знал, что он собой представляет, наверное, побольше, чем все остальные. Я уволился не без скандала в 97-м году, после того, как началась замена так называемой "московской школы" "питерскими", и я уже в то время пытался это критиковать, в том числе и на известной пресс-конференции в 98-м году, в выступлениях в "Литературке", в "Комсомольской правде", в "Коммерсанте". Возможно, следовало бы немножко раньше приоткрыть завесу. А Борис Абрамович, видимо, все знал. По-моему, он даже раскаялся, что своевременно не выступил публично. Поэтому он мог критиковать, зная все тонкости этой натуры и его политики. Тем более, он был доктором физико-математических наук, он все видел далеко вперед.

Владимир Кара-Мурза-старший: Например, в книге, которую написали Наталия Геворкян и Андрей Колесников, они прямо задают вопрос Владимиру Путину про эти взрывы. А он сказал, что сама мысль о том, что это могло быть ФСБ, преступна. Наверное, Борис Абрамович не считал эту мысль преступной.

Михаил Трепашкин: Создание управления по физическому уничтожению он не считал преступным, а подрывы домов считал преступными.

Владимир Кара-Мурза-старший: А как Борис Абрамович относился к тому, чтобы россияне узнали всю правду? Или хотя бы заронить в них зерно сомнения.

Александр Подрабинек: По-моему, он всячески поддерживал, по крайней мере, многие независимые информационные проекты в России. Они долгое время были живы благодаря его поддержке.

Вообще Березовский – это один из очень немногих людей, который деятельно раскаялся в том, что помогал прийти Путину к власти. У нас любят говорить, что это как бы он "поставил" Путина. Но и он сам был не чужд этой легенде. А я думаю, что это все-таки легенда, что это был такой "серый кардинал", который "поставил" Путина.

Владимир Кара-Мурза-старший: Там "семья" была.

Александр Подрабинек: Там было много людей. Но из всего довольно большого круга людей, которые были заинтересованы в том, чтобы Путин пришел к власти, и всячески этому способствовали, он был единственным, кто в этом раскаялся публично, ясно, и предпринимал какие-то действия, которые могли бы искупить это его прошлое.

Владимир Кара-Мурза-старший: Юрий Георгиевич, Борис Абрамович на закате жизни сожалел о том, что приложил руку к приходу Владимира Владимировича на президентское кресло?

Юрий Фельштинский: У меня с ним был серьезный разговор. Так получилось, что, думаю, я был одним из первых людей, которые узнали о том, что из Путина будут делать президента. Именно "делать"! Мы летели в самолете с Березовским, и он сказал: "Мы, наконец, нашли человека, которого думаем сделать президентом России" – и назвал Путина. И я этой идее ужаснулся не потому, что я знал Путина – я его не знал, а потому что я понимал, что нельзя назначать бывшего директора ФСБ президентом России, что это абсурд. И мы на эту тему довольно много и неудачно для меня с Березовским говорили, а закончилось это тем, что Березовский разорвал со мной все отношения. И я уехал из России в первых числах июня 99-го года. Затем Путин стал президентом, затем Березовский оказался в Лондоне, затем он объявил о том, что он больше не вернется в Россию, становится политическим эмигрантом. И с этого же момента спора о том, хороший Путин президент или плохой, не было, потому что для Березовского результат был налицо.

Но не нужно преувеличивать роль Березовского. Конечно, он поддерживал Путина, он вполне искренне был за лозунг "Путин – наш президент!", он сыграл очень важную роль в парламентских выборах в октябре 99-го года в России, когда Лужков и Примаков потеряли все шансы на президентство, и Путин остался единственным кандидатом против Зюганова. Но Березовский был не главным и не единственным участником операции по приводу Путина к власти. Безусловно, за эту операцию прежде всего отвечает президент Ельцин. Безусловно, Путина поддерживали и "ставили" Волошин и Абрамович. А Березовский отвечал за пиар-прикрытие, и эту часть своей работы через главный российский канал он с "достоинством" выполнил.