В Мариуполе, как и во всей Украине, начался новый учебный год. За парты в 70 городских школах сели более 30 тысяч учеников. Почти полторы тысячи из них – это беженцы из оккупированного Донбасса.

Учебники и другие школьные принадлежности вынужденным переселенцам помогли приобрести мариупольские волонтеры. Приметой военного времени стали обязательные уроки по определению заминированных мест и неразорвавшихся снарядов. За время боев в Донецкой области погибли 48 детей, в Мариуполе во время обстрелов микрорайона Восточный и поселка Сартана были ранены семь детей и погиб один ребенок. О том, что думают и чувствуют школьники и их учителя в прифронтовом Мариуполе, корреспонденту Радио Свобода рассказала директор частной школы "Лингва-XXI век" Ольга Самойлова:

– Как дети в Мариуполе воспринимают события нынешнего и прошедшего года?

– Тяжело, конечно, воспринимают. Детская психика ведь очень неустойчивая. Конечно, многое зависит от того, как воспринимает все эти события – войну, обстрелы – его семья, насколько она посвящает ребенка в их суть. Но, если ребенок уже видел все своими глазами, если это он прочувствовал – как у нас, например, было в январе нынешнего года при обстреле микрорайона Восточный, когда просто детей хватали в охапку, бросали в машины и уезжали, – то, конечно, такое ребенку забыть непросто. Возможно, дети потом это все и забудут, но только если у них нет в семье реальных потерь. А представьте, какое количество детей осталось без пап, без братьев старших, может быть, без дедушек. У нас в школе тоже есть два таких ребенка – у одного дедушка, а другого отец погибли в АТО. Их семьи – а это религиозные семьи – своей настоящей верой сумели, может быть, как-то сгладить эти тяжелые моменты, дети не стали неадекватными, но я думаю, что эти шрамы останутся. А есть еще дети, которые стали инвалидами, как например, маленькая Мелания Абдурашитова, которая осталась без ножки после обстрела Восточного. Нет, забыть все это, боюсь, будет очень трудно.

– Эмоционально тяжелее всего было в те месяцы, когда город подвергался прямой угрозе нападения?

– Я-то всегда считала, что Мариуполь не сдадут. Хотя месяцы, начиная с августа 2014 года, были страшные. Тридцать процентов детей из нашей школы уехали, среди них были и те, кто ранее перебрался в город из оккупированных районов Донбасса. Другие дети приходили в школу со слезами и, рыдая, спрашивали: "Ольга Ивановна, нас сдадут или нет?" Мы все боялись. Зиму и осень прожили просто ужасную. Каждый день наши политики, военные, аналитики говорили разные вещи – о том, что Путину надо прорубить коридор в Крым и поэтому город будут брать штурмом. Называли разные сроки – что будут брать к Новому году, после весенней распутицы, потом к Пасхе, потом к 1 мая, к 9 мая… Словом, нас без конца держали в состоянии высочайшего напряжения! Потом потихоньку начали говорить, что здесь много наших войск, что построены мощные укрепления и город не сдадут.

– О чем вы, учителя, говорите с детьми, как объясняете им происходящие события?

– Мы говорим детям так: ребята, это очень сложный процесс. Мы не воспитываем у них какой-то ненависти к российскому государству, мы пытаемся им объяснить, что это очень сложные политические, исторические события, которые рано или поздно закончатся миром. Но при этом говорим им о том, что справедливость и правда – на нашей стороне, потому что не мы начинали эту безумную войну. И, конечно, проводим с детьми патриотические мероприятия, часто собираем в школе помощь военным, передаем ее волонтерам, которые затем отвозят ее на блокпосты.

– Давайте вернемся к самому началу событий – когда в город только-только пришли дэнээровцы. В свой первый приезд в Мариуполь, в апреле прошлого года я видел немало подростков среди захвативших горсовет сепаратистов. Было ощущение, что городская молодежь раскололась – одни подростки с восторгом играли в "оборону" горсовета, штурмовали казармы Нацгвардии, другие начали помогать украинской армии, отвозить продукты и другую помощь на блокпосты ВСУ…

– Я захваченный сепаратистами горисполком обходила десятой дорогой. Это были озлобленные, перекошенные лица, ни одной улыбки, там вообще никакой интеллигентностью даже не пахло. А эти подростки с лицами, замотанными платками, в горисполкоме – среди них было немало, по нашим предположениям, молодых уголовников из донбасских колоний для малолетних. И они шлялись по всему городу. Помню, когда 9 мая (2014 года. – РС) я, мой сын, мой брат и его жена, все взрослые, нормальные люди, вышли в центр города, у меня сердце было в пятках, хотя я не трусливого десятка. Мне казалось, что нас где-нибудь сейчас прибьют. Эти подростки сидели на всех перекрестках, заливали в бутылки горючую смесь, это была анархия полная. Милиции нет, никого нет… Но наши дети, ученики из обычных школ во всей этой вакханалии не участвовали, может, только за исключением каких-то единичных случаев.

– А что можно сказать о настроениях учителей в городе? Это взрослые, сформировавшиеся люди, имеющие свою точку зрения. Как они настроены были раньше и как сейчас?

– Разница в настроениях среди наших учителей, думаю, в среднем такая же, как и по всему городу. По моему личному ощущению, в Мариуполе на сегодняшний день примерно тридцать процентов населения – это патриоты Украины, которые готовы многое претерпеть, чтобы добиться мира и ни в коем случае не идти в эту ужасную, варварскую, бесперспективную, тупиковую "ДНР". Есть люди, которым все равно, пусть у нас будет хоть Зимбабве, хоть "Лугандон", они говорят – дайте нам хлеба и всё. Но есть и те, которые мечтают, что придет Россия и она построит им тут хорошую жизнь.

– Эти люди знают, что в России закрываются школы, знакомы ли они с ситуацией в российском образовании?

– Они не хотят этого знать – того, что им не нравится. "Я не хочу плохих новостей!" – так эти люди рассуждают. Они смотрят российское телевидение – там говорят, что "в России все хорошо, мы первая страна в мире, ничего, что изоляция". Что же касается наших учителей, их мыслей обо всех этих событиях... Я скажу о себе. Помните, как сказал Андрей Макаревич – "Не покидает тяжелое ощущение, что жизнь свою я прожил зря". Я вот так же почувствовала, когда началась война. Я подумала: вот, я сорок лет работаю в образовании, хотела чтобы эта страна жила по-другому, чтобы не было вот этой коррупции, этого вранья, этого лицемерия. Чтобы Россия и Украина были нормальными странами – открытыми, свободными, не милитаристскими. И когда все это произошло, я спросила себя: чем же ты занималась сорок лет? Где результат? Знаете, я ведь тоже жила в России, восемь лет работала в Норильске, у меня в России много друзей, приятелей, просто знакомых… И я не понимаю, как за всего год с небольшим из читающей, образованной нации можно было сделать такой феномен, настолько развернуть людей против соседней страны.

– Есть же пример германской нации, весьма образованной, но поддавшейся нацистам.

– Так мы же – братья! Так ведь говорят! Гитлер-то тогда, в 1941 году напал не на братьев. А мы вдруг для россиян оказались "фашистами" и "бандеровцами". Хотя в добровольческих батальонах у нас восемьдесят процентов русскоговорящих.

– Что же все-таки помогает вам, мариупольцам, пережить происходящее?

– Во-первых, появилась какая-то вера в нашу оборону. А потом, мы же следим, как реагирует на происходящее Запад. Стало понятно, что прямая атака на Мариуполь – уже это то, вслед за чем могут последовать совершенно жуткие санкции для России. А когда в самой России все начало ухудшаться – падение рубля, экономики и прочее, появилась какая-то надежда, у Украины по крайней мере, что у Кремля ослабнет натиск. Но у меня нет такого желания, чтобы было плохо российскому народу. Мне хочется, чтобы вот той кремлевской верхушке было плохо, чтобы их наказали.

Я хотела сказать от имени всего украинского народа и жителей города Мариуполя в том числе, что мы живем и мечтаем об одном – чтобы на нашей земле установился мир, чтобы мы прекратили страдать и морально, и физически. Мы никак не можем свыкнуться с мыслью о том, что наши братья и сестры каждый день погибают на блокпостах и в городах, под обстрелами. С этим жить, поверьте, очень тяжело.