Через двадцать лет после кровавого конфликта на пространстве бывшей Югославии Верховный представитель по Боснии и Герцеговине, австрийский дипломат Валентин Инцко, рассказывает Радио Свобода о реформах, интеграции нестабильной балканской конфедерации в Европейский союз и НАТО, о влиянии споров России и Запада на ситуацию на Балканах.

Инцко вырос в словеноязычной семье на юге Австрии, то есть проблемы и психологию южных славян он понимает лучше рядового европейского чиновника. Служил в посольствах Австрии в Белграде, Сараеве, Праге, Любляне, работал в ООН и ОБСЕ. Верховным представителем по Боснии и Герцеговине назначен весной 2009 года. Филолог по первому образованию, Инцко свободно говорит на четырех славянских языках, в том числе и на русском.

– Господин Инцко, какова перспектива Дейтонского соглашения с учетом различных взглядов этнических элит Боснии и Герцеговины: боснийских мусульман, сербов и хорватов – на будущее страны?

– В Дейтонском соглашении отражены различные аспекты, оно включает в себя целый ряд приложений и конституцию. Со временем необходимость в каких-то приложениях, наверное, отпадет, но приложение 4, то есть конституция, останется актуальным еще очень долго, может быть, 100 лет. Я считаю, что в будущем придется менять конституцию Боснии и Герцеговины для усиления функциональности государства и сближения с Европейским союзом.

​

​Многие в Боснии боятся менять конституцию, опасаясь, что это может быть использовано против интересов какого-то одного народа. Но для такого страха нет оснований. Ведь изменение конституции произойдет после того, как все три государствообразующих народа дадут на это свое согласие. Таким образом, никто не понесет ущерба. Я не разделяю мнение о том, что конституцию менять нельзя. Мы уже однажды делали это, когда шла речь о статусе округа Брчко, и ничего не случилось, просто люди стали уже забывать об этом. Я также не могу согласиться с тезисом о том, что в рамках Дейтонского соглашения нельзя добиться прогресса и что Дейтон виноват во всех проблемах. Это неправда, в первые десять лет после окончания войны была проделана большая работа.

– Много говорится о том, что необходимо преобразовать дейтонскую Боснию в функциональное государство, но не совсем понятно, что имеется в виду?

– Высказывалась, например, идея о том, чтобы вместо трех президентов был один (нынешний президиум Боснии и Герцеговины состоит из трех представителей – от боснийских мусульман, сербов и хорватов. – РС). Раньше в правительстве была ротация премьер-министров, которые менялись каждые восемь месяцев, теперь у нас один глава правительства, который работает четыре года. Когда-то было три футбольных лиги – теперь одна, и так далее. О повышении функциональности можно говорить, по крайней мере, в тех областях, которые не столь чувствительны с национальной точки зрения, таких как, например, евроатлантическая интеграция или автодороги. В экономике следует упростить многие вещи. Однако это вовсе не означает централизацию. В Боснии и Герцеговине никогда не будет достигнута большая степень централизации. Но функциональность государства при этом вполне можно повысить.

– Многие специалисты считают, что в Дейтонском соглашении зацементированы этнические границы, что новые поколения в том числе поэтому растут в националистической атмосфере. Будет ли в боснийском обществе, на ваш взгляд, и дальше доминировать этническая концепция? Как это соотносится с европейской перспективой?

– Какое-то время, конечно, еще будет доминировать. Напомню, что мы уже шесть лет ждем исполнения решения Страсбургского суда по делу Сейдич – Финци (о том, что все боснийские граждане, независимо от их этнической принадлежности, должны иметь возможность занимать должности во всех учреждениях государственного уровня. – РС). Вы знаете, что помимо бошняков, сербов и хорватов в Дейтонском соглашении также упоминаются и "Остальные" с большой буквы "о", то есть это своего рода четвертый народ, хотя он так и не называется. В этом контексте совершенно точно будет меняться конституция. Бывший европейский комиссар Штефан Фюле работал над этим вопросом три года, но, к сожалению, ему не удалось довести дело до конца. Но это будет сделано, и граждане, не относящие себя ни к одному из трех народов, получат право избираться на государственные посты.

– Когда?

– Господин Фюле хотел, чтобы это произошло еще два года назад. Сейчас на первый план вышла программа реформ боснийских властей. И в Брюсселе все согласны с тем, что в рамках этой программы необходимо выполнить и постановление по делу Сейдич – Финци – по мере решения других важных задач. В любом случае речь идет о правах человека, и каждый гражданин должен иметь возможность избирать и быть избранным. Сейчас, например, господин Финци, даже если бы у него было десять Нобелевских премий, и теоретически не мог бы выставить свою кандидатуру на выборах. Это дискриминация.

– По сравнению с первыми послевоенными годами международное сообщество сейчас гораздо меньше интересуется Балканами. А членство в ЕС и НАТО требует серьезных реформ и все же большего участия международного сообщества в этом процессе. Какова ваша оценка?

– После войны – а я в те годы работал в посольстве Австрии в Сараеве – здесь работали многие международные правительственные и неправительственные организации. В страну было вложено много денег. Восстановлены разрушенные города, около миллиона людей вернулись в свои дома. Будем откровенны: существует своего рода конкуренция конфликтов. Сейчас уже никто не говорит об Украине, на первый план вышла Сирия. О Боснии и Герцеговине говорят все меньше. СNN не ведет отсюда трансляций, и это хорошо. Здесь нет межэтнических столкновений, и международное сообщество занялось другими вопросами.

Несколько дней назад я был в Брюсселе и встречался с нынешним комиссаром ЕС по вопросам расширения Йоханнесом Ханом. Он подтвердил заинтересованность в том, чтобы Босния и Герцеговина стала стабильной процветающей страной, которая в среднесрочной перспективе вошла бы в Европейский союз. Большинство балканских стран уже вошли в ЕС, так что эту работу надо закончить. И это в интересах самого Евросоюза. Если говорить об организованной преступности, торговле наркотиками и людьми, о потоках беженцев, то любые проблемы, которые можно здесь наблюдать, тут же перетекают в Европу. Так что в интересах Евросоюза, чтобы Сербия и Босния и Герцеговина были в его составе. Но, конечно, для этого нужно выполнить соответствующие условия. Я был бы рад, если бы Босния и Герцеговина вошла в две "приемные" – ЕС и НАТО. Боснийские лидеры направили в НАТО заявку на получение Плана действий по членству в НАТО, в ближайшие месяцы ожидается и подача официальной заявки на вступление в Евросоюз. Все лидеры должны над этим работать. Это то, чего хочет народ. Люди нуждаются в правовом государстве, процветании и безопасности. Боснийцы говорят: мы хотим нормально жить.

– Когда все же Босния и Герцеговина сможет формально стать кандидатом и интегрироваться в ЕС? Каков ваш прогноз?

– Я не хотел бы спекулировать по этому поводу, но я был бы рад, если бы Босния и Герцеговина получила статус кандидата в ЕС в ближайшие 2–3 года. Хотя ситуация зависит от каждой конкретной страны. Даже Австрии потребовалось 6 лет, чтобы войти в ЕС, Испании – 9 лет, Хорватии – 12. Люди мечтают о членстве, но важнее всего сам процесс реформ, трансформация их стран.

– Что вы думаете о роли России в послевоенной Боснии?

– У России, как и любой другой страны, есть свои политические интересы. В то же время в последние годы мы наблюдаем и усиление ее экономических позиций. Здесь присутствует "Газпром" и Сбербанк, России принадлежит нефтеперерабатывающий завод "Босански Брод" и компания НИС, которая также здесь работает, а планировавшийся ранее проект газопровода "Южный поток" предусматривал ответвление в Республику Сербскую. То есть это прежде всего энергетические интересы, и, разумеется, любая страна имеет на это право. Что касается политических интересов, то в прошлом году Россия воздержалась в Совете Безопасности при голосовании по вопросу о продлении мандата международных сил EUFOR в Боснии и Герцеговине. А в этом году Россия заблокировала в Совете Безопасности ООН резолюцию по геноциду в Сребренице, поддержав позицию сербов. Интересно и то, что периодически Владимир Путин и Сергей Лавров находят время для встреч с президентом Республики Сербской Милорадом Додиком.

– Но при этом в Москве не находят время для представителей другой части страны – Федерации Боснии и Герцеговины...

– Я не знаю, просили ли они об этом… Добавлю также, что Россия представлена в Совете по выполнению мирного соглашения и тут тоже играет свою роль.

– Милорад Додик часто выступает с жесткими заявлениями, например, о прекращении сотрудничества с судом и прокуратурой Боснии и Герцеговины или об организации референдума в Республике Сербской о независимости. Как вы считаете, он пользуется поддержкой России в этих вопросах или действует самостоятельно?

– Я не знаю, что происходит на встречах президента Додика с российским послом. Но во многих заявлениях и интервью, которые дает российский посол, видна поддержка в ряде вопросов.

– Как осуществляется взаимодействие России и западных стран в Совете по выполнению мирного соглашения? Их позиции в целом совпадают или чаще расходятся?

– Каждая страна проводит свою политику. Когда-то их позиции совпадают, когда-то – нет. Помню, что Россия как-то согласилась, чтобы в совместном заявлении были упомянуты евроатлантическая интеграция и геноцид в Сребренице, позднее она от этого отказалась. Обычно возникает проблема из-за евроатлантической интеграции. Как объясняют российские представители, поскольку Россия не в НАТО, они не хотят это комментировать. И обычно документы сопровождаются сноской, в которой говорится, что, например, ЕС, Япония и Канада поддерживают интеграцию в НАТО, а Россия нет. Это различия в интересах стран, и этот факт нужно принять.

– Россия выступает против расширения НАТО, что она вновь подтвердила в начале декабря, когда Черногория получила приглашение в альянс. Как вы считаете, попытается ли Москва как-то воспрепятствовать присоединению Боснии и Герцеговины к НАТО?

– Я не хотел бы спекулировать по поводу российской политики. Россия следит за всеми процессами на Балканах, у нее есть хорошие дипломаты. Но какой будет политика России и какие будут решения, с чем они согласятся, и с чем нет, лучше спросить у российских представителей. В то же время из НАТО поступают сигналы о том, что они не могут каждый раз спрашивать у русских, согласны они или нет.

– Отражается ли конфликт России с Западом и Турцией на ситуации на Балканах и конкретно на ситуации в Боснии?

– На Боснию и Герцеговину этот конфликт особо не влияет. В то же время мы видели расхождение позиций в СБ ООН и в Совете по выполнению мирного соглашения. Мы видим, что у России есть свои интересы на Балканах и она проводит свою политику. Но есть и интересы у других стран или групп стран, например, у Евросоюза. Я помню времена, когда российские силы находились в центре Германии в рамках Варшавского договора, всего в 50 километрах от Вены. Времена изменились, и теперь России мешает, что НАТО находится в Эстонии, Латвии и Польше. Но об этом они сами должны договориться.

Для меня важно, чтобы Босния и Герцеговина шла вперед, становилась более стабильной и приближалась к Евросоюзу. И как раз на днях в Брюсселе начались переговоры с участием премьер-министра Боснии и Герцеговины Дениса Звиздича, главы европейской дипломатии Федерики Могерини и еврокомиссара Йоханнеса Хана о стабилизации и ассоциации. Таким образом, Босния и Герцеговина впервые ведет переговоры на столь высоком уровне. Одновременно Сербия открыла первые главы на переговорах о вступлении в Евросоюз, белградский премьер Александр Вучич назвал это революционным событием. Государства имеют свои желания и цели, но в любом случае граждане уже давно решили, чего они хотят. Большинство эмигрантов из Боснии, Сербии или Хорватии обычно уезжают в Европу, так что пришло время для новых шагов на этом направлении.

– Существует ли, на ваш взгляд, угроза возобновления межэтнических конфликтов на Балканах, скажем, из-за проблемы беженцев, как несколько недель назад утверждала канцлер Германии Ангела Меркель, или по каким-то другим причинам?

– Может быть, у госпожи Меркель есть какая-то информация, которой я не располагаю. Или, может быть, она была обеспокоена из-за проблем с продвижением беженцев на Балканах. Я могу оценить лишь ситуацию в Боснии и Герцеговине, и я думаю, что таких столкновений не будет. В то же время я не исключаю, что в случае отделения Республики Сербской напряженность бы серьезно возросла, может быть, даже дошло бы до чего-то большего. Но до возобновления физических столкновений в Боснии и Герцеговине, я думаю, дело не дойдет.

– Возможность отделения Республики Сербской, на ваш взгляд, существует?

– По Дейтонскому соглашению это невозможно. Босния существует тысячу лет, и я верю, что она будет существовать и дальше. Но дело в том, что президент Додик говорит: в 2018 году в Республике Сербской пройдет референдум по этому вопросу. Напряженность в связи с этим, безусловно, возросла бы. Но мы надеемся, что этого референдума не будет. Дейтон не предусматривает такой возможности. Во время войны здесь было три пространства – под контролем сербской армии, хорватских формирований и боснийской армии, в которой служили в основном бошняки. В Дейтоне три этих пространства были объединены, так что это снова единое государство и возможности отделения не существует, – сказал в интервью Радио Свобода Верховный представитель по Боснии и Герцеговине Валентин Инцко.​

Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"