Президент России Владимир Путин дал интервью германскому журналу Bild, в котором заявил, что расширение НАТО на восток было ошибкой и "не позволило преодолеть раскол Европы". По мнению Путина, Советский Союз после падения Берлинской стены недостаточно активно заявлял о своих национальных интересах, аннексия Крыма Россией "полностью соответствовала международному праву", а падение цен на нефть и санкции, введенные странами Запада против России, способствуют оздоровлению российской экономики.

Президент фонда "ИНДЕМ" политолог и социолог Георгий Сатаров полагает, что некоторые "откровения" российского президента могут дорого обойтись в будущем самому Кремлю:

– Путин говорит, что расширение НАТО на Восток способствовало разделению Европы. Вместо этого, по его мнению, необходимо было создавать блок с участием стран Центральной Европы, Советского Союза, США, даже Восточной Германии. Получается, что Германия не должна была объединяться после падения Берлинской стены. Вы логику, хотя бы формальную, видите в этих словах?

– Нет, не вижу, и я ее не искал, и не ставил перед собой такой задачи. Во-первых, я не понимаю, в чем смысл интервью самого по себе, зачем оно нужно было. Во-вторых, не понимаю, в чем смысл поиска логики применимо к данному персонажу…

– ​Ну, хотя бы какие-то предположения по этому поводу у вас есть? Может быть, это какая-то попытка примирительного интервью? Может быть, Путин хотел что-то донести до западной публики?

– Конечно, это интервью ориентировано вовне, а не вовнутрь России. Потому что "вовнутрь" Путин сказал вещь фантастически страшную. Я даже несколько раз перечитал это место, чтобы убедиться, что меня глаза не обманывают. Это когда он заявил о законности аннексии Крыма, о том, что это соответствует международному праву, то, как описал эту процедуру – законным образом в составе Украины был избран парламент Крыма, этот парламент принял решение о референдуме, референдум был проведен, и поэтому все законно. Этим самым Путин заложил мину фантастического размера и разрушительной силы под Россию. Это значит, что любой субъект Федерации может собрать свой парламент, который, при нынешней системе власти, естественно, законный, как и сам президент – законный. Этот парламент принимает решение о проведении референдума на территории этого субъекта Федерации. Этот референдум проводится и принимает решение об отделении. С этого момента это другая страна. И не является частью Российской Федерации. Говорить об этом в условиях огромной угрозы нестабильности в России, в условиях, когда вся политика Путина воспроизводит сценарий распада СССР, – это по меньшей мере, если быть деликатным предельно, необдуманная провокация. Поэтому, конечно, его слова вовнутрь не ориентированы. А если ориентированы, это осознанная провокация. Там были вещи для меня странные, во всем сюжете, касающемся Крыма, и в том моменте, о котором вы меня спросили. Потому что та альтернатива, о которой говорил Путин, довольно странная. Она, собственно, закладывает новые основы для разделения, а не для объединения Европы. Это очевидно.

– ​Возвращаясь к разговору по поводу Крыма. В очередной раз западные журналисты очень пассивны в разговоре с Путиным. Они спрашивают, скажем, в конце интервью, ​знал ли Путин, что канцлер Германии боится собак, но не напоминают президенту России, что так называемый референдум об отделении Крыма был проведен под дулами автоматов, у депутатов забрали мобильные телефоны. Это ни для кого не секрет. Это было фактически официально признано. Чем Путин так очаровывает, на ваш взгляд, западных журналистов?

– Я не думаю, что очаровывает, потому что журналисты прекрасно знают цену этим словам и прекрасно осведомлены о реальном положении вещей. Это ведь 5 января (день записи интервью. – РС) – информационный дефицит, попытка заполнить страницы. Во-первых, не вижу смысла для любого СМИ общаться с Путиным. В каком качестве? Это ведь вещь предельно неясная, и ответить на такой вопрос никакой журналист публично не сможет. Во-вторых, действительно, либо Путин не рефлексирует, что ему раньше было несвойственно, либо не рефлексирует собеседников, их уровень понимания ситуации, и не рефлексирует уровень понимания осведомленности о ситуации аудитории, которая это будет читать. Потому что сейчас ситуация уже совершенно другая, и нет вопросов "ху из мистер Путин". Но он ведет себя как в 2002 году или в 2001-м, или в 2006-м, что-то в этом духе. Это, конечно, странно.

– ​Вы согласны с заявлением Путина о том, что после падения Берлинской стены Советский Союз, а потом Россия в недостаточной мере заявляли о своих национальных интересах? И в этом главная ошибка?

– Ответ Путина на вопрос "Были ли какие-то ошибки?" понятен: во всем виноват Запад. Но на вопрос "А были ли какие-то ошибки со стороны России?" Путин ответил так, чтобы было понятно, что ошибки были, но эти ошибки связаны с 1990-ми годами. Я думаю, что в России было слишком много внутренних проблем. И что касается внешней политики, то там Россия формулировала свои интересы очень просто – это полная открытость и встраивание во все структуры, прежде всего европейские. Что и происходило, последовательно и довольно мощно.

– ​Одна часть интервью Путина – ​это заявление о том, что падение цен на нефть и международные санкции способствуют оздоровлению российской экономики. Со стороны это выглядит довольно беспомощно. Это заявление для внутреннего или внешнего употребления?

– Любые вопросы такого толка – это для Путина вопросы не "отбиваемые". Получается абсолютно странный тезис о том, что высокая доля углеводородных доходов в бюджете является опасностью и разрушает экономику… Это что, не было ясно 7 лет назад, 10 лет назад? Если это не было ясно, то какого черта вы занимались этой работой и сидели в этом кресле? Если это стало ясно только сейчас, то уже поздно. И это понятно всем, – полагает Георгий Сатаров.