Радио Свобода представляет серию очерков о россиянах, которые делают жизнь многих своих соотечественников хотя бы немного лучше: эти люди сдвигают горы чиновничьей лжи, хамства и произвола, кажущиеся другим неподъемными. За это они, как правило, зарабатывают ярлыки "пятой колонны" или "иностранных агентов". Они не часто "светятся" в СМИ, но выигрывают в судах, побеждают один на один с системой. Наш первый герой – предприниматель Ольга Андронова. Она известна тем, что помогла защитить облик Петербурга от появления газпромовского небоскреба "Охта-Центр", до этого за свой счет оборудовала компьютерный класс для школьников, переживших теракт в Беслане, помогала в лечении больных детей, теперь добивается через Страсбургский суд оздоровления российской избирательной системы. Это при том, что самой Ольге Андроновой врачи отвели считаные месяцы жизни.

С виду Ольга Андропова – совершенно обычная немолодая седая женщина, но за ее плечами столько побед, что, по совести, грудь ее должна была бы вся сверкать орденами, как у незабвенного генсека. Сейчас Ольга Андронова очень больна, лечится в немецкой клинике от рака и одновременно продолжает сражаться в Европейском суде по правам человека.

Список выигранных ею судебных дел не всякий прочтет до середины, вот только некоторые выдержки – Ольга составляла этот список сама, и присущие ему стилистические особенности, выдающие темперамент автора, здесь сохранены:

"В 2010 г. через жалобу в ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека. – РС) добились отмены строительства "газоскреба" на Охтинском мысу.

С 2010 по 2013 гг. защищали археологические памятники, которым более 7 тысяч лет, на Охтинском мысу. Получили Определение Конституционного Суда РФ №О-931. На его основании через год была ратифицирована Европейская конвенция об охране археологического наследия…

С 2011 по 2013 гг. добились через Конституционный Суд РФ приведения в соответствие Конституции РФ ст. 3 законов о выборах…

Зимой 2012-2013 вместе со всеми защищала от путина жизни тяжелобольных. Придумала вариант получения запрета на уничтожение ГКБ 31 через ЕСПЧ. Отбили ГКБ 31 и жизни детей у путина".

Список отражает не только эти громкие дела, но и, скажем, такие:

"В 2012 добилась от чинуш выдачи котлет в обед детям из бедных семей (как правило – безотцовщина). Они ели в школе за одним столом с теми, кому за 9 рублей к пюре добавляли котлетку.

Заставила убрать медвежонка от Спаса-на-крови, обломав живодерам ментовскую крышу".

Ольга Андронова – из семьи интеллигентов. По ее словам, все мужчины в семье были расстреляны в годы репрессий. Когда расстреляли деда, маминого отца, его друг женился на овдовевшей бабушке. В это время Ольгиной маме было 5 лет, и отчим переоформил ее метрику на себя. Он работал в наркомате радиопромышленности в Москве, в январе 1938-го его тоже расстреляли. Расстреляли и деда по отцу, семью выслали из Ленинграда. "Но бабушке повезло, на ней женился сибирский крестьянин, честный мужик, которого я всю жизнь считала дедушкой. Он дал ей другую фамилию – Злобина, записал на эту фамилию папу, и так вот им удалось приползти обратно в Ленинград".

Среди предков Ольги Андроновой – Александра Осиповна Смирнова-Россет и Николай Николаевич Обручев, начальник Генштаба при Александре III. "Я могу похвалиться тем, что мой родной прадед получил от патриарха Иерусалимского грамоту и золотой крест с кусочком креста Господня, он и сейчас хранится в семье. За любовь к родине. Он работал в Палестине, а потом на границах Российской империи, и об этом не было принято говорить... Когда я попыталась получить об этом какую-то информацию, мне сказали, что это из материалов категории "хранить вечно", поэтому, гражданка, успокойтесь", – рассказывает Ольга Андронова.

Без "стрелялок"

Ольга скромно, но настойчиво повторяет, что она никогда не занималась общественной деятельностью – всю жизнь работала. У нее два высших технических образования, за плечами – ЛЭТИ (сегодня – Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет), а потом специальное обучение на технолога больших информационных систем. Сначала она работала в вузе, потом в ЛенЦНТИ, причем везде была профкомовской активисткой. Параллельно обзавелась семьей: "Два раза замужем. Сын. Но когда выходила замуж второй раз, мы с мужем решили, что все дети – общие, у мужа было трое, поэтому я всегда говорю, что у нас их четверо". Первой общественной проблемой, которой занялась Ольга, стала помощь больным детям, которым в России не в состоянии обеспечить лечение:

– Понимаете, я никакой не общественный деятель, но каждый раз, сталкиваясь с конкретной проблемой, я пыталась найти общественные организации, которые будут заниматься этим вопросом, и упиралась в то, что они по разным причинам эту задачу решить не могут. С детьми тоже так было. Когда я попросила содействия у одной организации, мне сказали: мол, нарожали тут больных и ходите ко мне деньги просите. Я ведь как главный редактор газеты всегда получала некоторое количество просьб дать денег. Но послушайте, я не Билл Гейтс и не Уоррен Баффет! Потом мне и свою четверку кормить надо.

И Ольга увидела выход не в том, чтобы искать деньги, которых у нее не было, а в том, чтобы создать команду хороших юристов:

– Как главный редактор, как бизнесмен, я общалась с людьми. Способность оценить человека, которого ты можешь привлечь к решению задачи, – это и есть основа бизнеса. Даже в ларек надо нанять кого-то, кто тебя не кинет, будет честно продавать и не обманет покупателя. А умный юрист – это не только знание прецедента и текста закона, это адова сила.

В результате был принят закон, по которому теперь, если на территории Российской Федерации ребенку не может быть оказана должная медицинская помощь, а у ребенка есть заболевание и рекомендации врачей, то государство должно обеспечить его лечение за границей.

А еще Ольга Андронова судилась с милиционерами за незаконное оформление машины как угнанной, причем попутно она занялась и вопросом о судебной волоките, обратившись одновременно в Конституционный и в Верховный суды. И ей удалось получить ощутимый результат: теперь на госслужащего, который волокитит дело, можно подать в суд. В том случае с машиной, кстати, Ольга со своей командой тоже всего добилась: полицейские, незаконно внесшие транспортное средство в реестр угнанных, извинились и выплатили компенсацию.

– Моя задача была получить решение в правовом поле. Я очень законопослушный человек, я считаю, что с проблемами надо всегда идти в суд. Все документы по этому процессу мы выложили в открытый доступ, чтобы люди могли воспользоваться тем путем, который мы прошли. То есть удочку мы сделали, а уж рыбку каждый тянет в меру своих сил. Но если удочки нет, ты бегаешь по берегу голодный и просто умираешь.

Ольга Андронова не всегда действовала через суды. Когда произошел теракт с захватом заложников в школе в Беслане, она сразу решила, что писать соболезнования и собирать средства на памятник – это не то, что нужно прошедшим все это детям. Разыскала Ирину Адимову, назначенную директором школы, куда собрали большинство детей, переживших теракт. Посоветовалась с психологами, которые из ее предложений одобрили компьютерный класс. Ольга сама купила компьютеры и прочее оборудование, связалась с партнерами в российском представительстве Microsoft, чтобы все программное обеспечение было легальным. Вдобавок Ольга Андронова решила обеспечить всю логистику:

– Как воруют на грузовых перевозках в РЖД – рассказывать не надо. Я попросила ребят донести мои слова по буквам: "Если хоть один проводок уползет из запечатанных коробок, я с виновников с живых не слезу". Ну и попросила проследить знакомых в РЖД – они ко мне регулярно ходили на семинары и конференции. Чьими конкретно молитвами, не знаю, но доехало всё целехонькое – как на руках донесли.

А еще по просьбе Ирины Адимовой она нашла игры с мирным содержанием, чтобы травмированным детям не пришлось играть в "стрелялки".

Еще один компьютерный класс Ольга Андронова прислала в Осетию, в Ленингори – после событий августа 2008 года. Это район, где живут в основном грузины. Идея была такова, что в той раскаленной обстановке дети разных наций смогут общаться хотя бы у компьютерных экранов.

Ответным огнем по "газоскребу"

И все же самое известное дело Ольги Андроновой – это процесс, выигранный ею против строительства знаменитого 400-метрового офиса "Газпрома" на Охтинском мысу, или "газоскреба", как его презрительно называли. Он должен был возникнуть прямо за Смольным собором и безнадежно испортить "небесную линию" Петербурга. Против "Охта-Центра" боролись многие: люди собирались на митинги, выходили на пикеты, участвовали в общественных слушаниях, порой превращавшихся в настоящие побоища. Часть активистов объединилась в организацию "Охтинская дуга": к борьбе против газпромовской башни относились как к борьбе против захватчиков, посягнувших на святое. Ольга Андронова не стояла с плакатами на митингах, но когда она выступала на общественных слушаниях и в судах, ее доводы всегда были подкреплены безупречно подобранными фактами и профессиональным юридическим обоснованием.

Побывав на одном из судов по "Охта-Центру", гражданская активистка Наталья Введенская написала в своем "Живом журнале": "Бывают такие русские женщины – система залпового огня "Град", драпированная цветами да улыбками. Обидеть их – дорого обойдется любому агрессору. И те, кто утюжит археологию бульдозерами, пусть вспомнят анекдот былых времен: "Ответным огнем мирно пахавший советский трактор уничтожил…"

По словам Ольги Андроновой, она оплатила юристов и участвовала в процессе против "Охта-Центра" как менеджер. Теперь она шутит, что, когда ее команда стала изучать дело во всех подробностях и деталях, оказалось, что не было такой статьи Уголовного кодекса, которая бы не была там нарушена. Они нашли и провели через суды множество документов, которые теперь тоже в открытом доступе. Им удалось использовать такие мощные козыри, как федеральный закон "О культурном наследии", как ратификация Россией Европейской археологической конвенции, обязывающей защищать археологические памятники от строительной деятельности.

Другие козыри пришлось создавать самим – например, заручиться поддержкой Конституционного Суда. Формально КС отказал истице Андроновой, оспаривавшей конституционность двух статей российского Градостроительного кодекса, процедуры публичных слушаний по "Охта-центру", региональных законов о градостроительной деятельности и о публичных слушаниях. Но в своем определении Конституционный Суд разъяснил, что охране подлежат все "исторически ценные градоформирующие объекты", включая планировку, застройку, природный ландшафт, археологический слой и даже полуразрушенное градостроительное наследие. Конституционный суд объяснил и как правильно проводить общественные слушания, указав, что чиновники не вправе вносить в протокол свое мнение вместо мнения граждан.

"Это одно из самых необычных решений Конституционного суда: несмотря на тот факт, что определение отказное, само его содержание дает основания оспорить строительство "Охта-Центра" как в самом КС по новым основаниям, так и в судах общей юрисдикции", – писала тогда "Российская газета".

По словам Ольги Андроновой, вращаясь в кругах судебных, ее команде удалось отстоять, казалось бы, очевидную мысль: если археологический памятник не может быть никуда перемещен, значит, он должен остаться там, где он находится.

– Судья Витушкина спросила у представителя КГИОПа Плоткина: а Колизей можно перенести? – Нет, нельзя. Понимаете, наша память чего-то стоит, хотя бы потому, что мы за эту территорию с кем только не воевали на протяжении стольких веков. Если мы, наконец, получили документальное доказательство того, что здесь были древние новгородские крепости, составная часть памятника об организаторах нашего государства, то давайте мы этот вещдок там и оставим. А жилье для элиты можно построить в любом другом месте… В январе 2014 года Городской суд вынес решение в нашу пользу: строить на этом месте нельзя – не только "Охта-центр", но вообще никаких зданий с фундаментом, потому что это как раз потребует переноса останков Ниеншанца и прочих найденных там крепостей. А Верховный суд 4 июня 2014 года это решение подтвердил.

Семья Ольги не осталась в стороне от ее борьбы против "Охта-Центра". Средняя дочка Катя, бухгалтер и экономист, в качестве дипломной работы в Политехническом университете сделала анализ технико-экономического обоснования (ТЭО) башни "Газпрома" и доказала его несостоятельность. На защиту ее диплома явились защитники "Охта-Центра", но аудитория их высмеяла, а Катя получила пятерку. Ее работа пригодилась в суде: под напором ее доказательств сторонникам башни пришлось отречься от своего собственного ТЭО.

Борьба против "Охта-Центра" плавно перешла в борьбу против уничтожения археологических памятников, обнаруженных на Охтинском мысу, и эта борьба еще далеко не завершена. Ольга Андронова и сегодня следит, чтобы бесценные археологические находки не погибли, поскольку поползновения построить что-то, пускай и не 400-метровое, на Охтинском мысу не прекращаются, несмотря на все выигранные суды. Защитники Охтинского мыса предлагают создать на этом месте археологический парк и туристический центр.

Во времена борьбы с "Охта-Центром" команде Андроновой удалось добиться результата, который касается любых принимаемых в Санкт-Петербурге решений:

– Мы добились указания Генеральной прокуратуры об изменении петербургского закона о публичных слушаниях. Само признание существующего на тот момент закона не соответствующим порядку мы получили. Главное – это подведение итогов слушаний. Ведь на тех слушаниях город каждый раз выступал против, а чиновники писали "за". Мы собрали доказательства событий сентября 2009 года, когда ЧОПовцы избивали людей в зале. И этот ЧОП был лишен лицензии. Но это надо было сделать! Как говорится в известном фильме: "Ленинград – город маленький". Нам удалось собрать большое количество участников этого дела. Люди стали приносить документы, показания, свидетельства, когда они поняли, что есть результат. В принципе, каждый раз, если ты планомерно работаешь с каким-то вопросом, есть шанс получить решение, которое нужно людям. Это договорный процесс. Но идти на него с голубыми глазами и надеждой, что Господь Бог за тебя заступится, бесполезно. У Бога есть другие задачи – мне так кажется.

Жизнь с ускорением

Есть еще одно большое дело в "горячей" стадии, которому Ольга отдает силы сегодня, несмотря на тяжелую болезнь. Она занимается выборами. Вернее, занялась она ими еще в 2010 году. Когда заработала в штатном режиме система ГАС "Выборы", Ольга, решившись присмотреться к ней как специалист по информационным технологиям, сделала вывод: это система в определенном смысле "аналитическая", то есть она может рассчитать, какие цифры надо подставить, чтобы получить нужный результат. Ольга решила проверить, подтвердятся ли ее подозрения на практике, и с группой единомышленников пошла на выборы 4 декабря 2011 года.

– Мы честно работали членами УИК, собрали протоколы, нотариально их заверили. И то, что потом, заверенное двумя-тремя людьми, появилось в системе ГАС "Выборы", противоречило собранным нами протоколам. Мы подали иск в Европейский суд по правам человека. Он был принят 8 декабря 2011 года, на четвертый день после выборов, в несколько необычном варианте: нам разрешили постепенно дополнять наши материалы и сдавать судебные дела. Обычно ты проходишь все суды и сдаешь материалы, но в нашем случае документы были настолько убедительными, что их приняли сразу.

Ольга и ее единомышленники также подали иск в Конституционный Суд, который был выигран. И после этого закон был изменен: гражданам предоставили право оспаривать результаты выборов в судах. Итоги судов, которые проводила "Справедливая Россия" в Петербурге по фальсификациям в отношении их кандидатов, были отправлены в ЕСПЧ.

В этом иске семь заявителей, часть из них шла как кандидаты от "Справедливой России", а часть – как члены УИКов, то есть заявители сами участвовали в подсчете голосов, и все фальсификации проходили у них на глазах. Жалоба была коммуницирована Европейским судом, но в этом деле что-то явно пошло не так:

– Проблема была в том, что Российской Федерации совершенно необоснованно давались отсрочки в предоставлении окончательного ответа в течение 16 месяцев! По статуту Европейского суда мы имеем право периодически знакомиться с материалами нашего дела. И два раза наших адвокатов туда для этого пускали. Потом я во время одной из поездок на химиотерапию по пути заехала туда – просто потому, что они долго нам не отвечали. И я обнаружила пропажу документов из дела.

А вместо ожидавшегося ответа на адрес ЕСПЧ отчего-то были присланы персональные медицинские данные самой Ольги Андроновой. К теме обращения в ЕСПЧ по поводу выборов эти материалы не имеют никакого отношения. Хотя сам по себе прецедент тоже ставит вопросы о нарушении прав человека в России. Ольга свои медицинские бумаги очень ждала, потому что долгое время никак не могла получить их в России. Ей на родине отказали в лечении рака 4-й степени, поэтому она лечится в Германии. Российские медицинские документы нужны ей для того, чтобы получить медицинскую страховку за границей. Вообще-то результаты компьютерной томографии выдают практически сразу, но Ольга не могла добиться их получения четверо суток, а потом они почему-то были отосланы в ЕСПЧ. А вот часть документов, имеющих отношение к "выборному" делу, пропала.

– Пропажа документов из ЕСПЧ – это очень тяжелый прецедент. Мы повторно отдали недостающие документы, мне дали посмотреть дело и кое-что сфотографировать, и я обнаружила там совершенно фамильярную переписку между сотрудниками аппарата от Российской Федерации по поводу нашего дела. Были и замечания в наш адрес, которые меня возмутили. Возможно, все эти проволочки и исчезновения материалов происходят оттого, что к нашему делу получают доступ заинтересованные люди. Поэтому все, что мы предлагаем – перейти в общении на английский язык и просим, чтобы с нашим делом не работали граждане Российской Федерации.

Ольга Андронова также хочет, чтобы было запрещено законом переписывать протоколы на выборах. В принципе, по закону этого и не должно быть и сегодня – нельзя вдвоем-втроем пересчитать то, что только что считали 12 человек. Но Ольга хочет, чтобы это уточнение было внесено в закон. Она считает, что это позволит в значительной мере очистить выборный процесс. Сейчас она подала заявление в ЕСПЧ с просьбой принять это дело к рассмотрению в ускоренном порядке в связи с ее смертельной болезнью. Она мечтает, что тогда сможет отстаивать свою позицию очно, а не в переписке. И очень надеется, что ЕСПЧ обратит внимание на пропажу документов из дела.

– Год жизни они мне уже подарили. В больнице в Петербурге мужу сказали: "Она умрет через две недели, не тратьте на нее время и деньги, ее уже нет". Я очень благодарна немецким врачам. Я не была с ними знакома, теперь это мои друзья. Это огромный государственный госпиталь, в котором своих проблем тоже много. Я там восемь месяцев пробыла безвылазно, и врачи старались, делали все, что могли, сначала давали 2-3 процента успеха, во время химии после операции это превратилось в 20 процентов, и врачи были счастливы. И сейчас они продолжают тащить меня. Это та болезнь, где никто тебе не даст никаких гарантий. И то, что они теперь называют меня феноменом и special guest – это мы вместе сделали.

–​ Вы уже сделали так много в судах, отстаивая справедливость. Но вы тяжело заболели. Почему вы продолжаете бороться, несмотря на болезнь?

– Я хочу успеть сделать то последнее, что я могу сделать для своей страны. Я всегда говорила: я не буду бороться за стариков – мы заслужили то, что мы заслужили. Но я буду бороться за детей, потому что мы обязаны оставить им страну немножко лучше, чем она была. Если по итогам своей жизни ты видишь, что ситуация хоть немножко не улучшилась, значит, ты эту жизнь проживал зря. Дети мои получили хорошее образование, они при деле, сами за себя отвечают. Но я не хочу оставлять своим внукам эту безалаберность, это беззаконие. Ведь атомная бомба то ли будет, то ли нет, а незаконный депутат портит жизнь людям каждый день.

–​ Но порой ситуация кажется безнадежной...

– Мне ситуация казалась безнадежной в перестройку. Я работала, моя зарплата была ведущая в семье, но все равно денег не хватало, и я часто ходила через Владимирскую площадь пешком. Я видела девочек, тусовавшихся в полураздетом виде возле торгашей, я видела мальчиков 12–13 лет, таскавших ящики с какой-то едой на Кузнечный рынок. Я смотрела на этих детей и думала, что ничего хуже быть не может – мы вернулись в 1918 год: куча голодных детей, используемых самым наглым образом. Зачем мы жили все эти годы, зачем воевали моя бабушка, моя мама в блокаду? Вот это было страшно. Мы не смогли перепрыгнуть пропасть от того беззакония в новый мир в один прыжок. То, что мы делаем сейчас, это фактически второй прыжок: летя над пропастью, мы должны схватить себя за волосы, как Мюнгхаузен, и сделать второй прыжок… Разве, когда в 1941 году Гитлер встал под Ленинградом, кто-то верил в то, что мы выстоим?

–​ По-моему, да.

– Нет! Я спрашивала бабушку, я спрашивала маму, которая в 14 лет получила медаль "За оборону Ленинграда". Она работала помощницей медсестры в госпитале, на сельхозработах, везде. Нет, не верили!

–​ Вы сознательно сравниваете сегодняшнюю ситуацию с той, военной?

– У нас сейчас ситуация войны, надо это понимать.

–​ С кем?

– Как пел один хороший бард, "По новым данным разведки, мы воюем сами с собой". Так и в 1941-м с собой воевали! Что, мародеров тут не было? Не воровали хлеб из кормушки? Один из моих предков – академик Иван Афанасьевич Бычков. Моя бабушка была его племянницей. В блокаду все съехались к нему на улицу Правды. И вот в этой квартире, которая к той поре стала коммунальной, была одна соседка. Ее вселили в маленькую комнатку, потом она написала донос и въехала во вторую комнату, потом сестра Ивана Афанасьевича с двумя детьми была выслана в Сибирь – соседка и на них написала донос, что они там Есенина читали, что ли. И академик, завотделом древних рукописей, ничего не мог сделать. Так вот, в блокаду эта мразь, которая заведовала пунктом раздачи хлеба в магазине, умерла от заворота кишок.

–​ Объелась?

– Бабушка как раз была дома, она периодически приходила со своей железнодорожной службы домой, и ее привлекли как понятую, и она видела, как у соседки из-под кровати вынимали плитки жира, которые американцы сюда присылали, какой-то шоколад, который должны были выдавать летчикам, высохшие буханки хлеба. Есть этот хлеб в таком количестве было просто нельзя, он не переваривался: 125 или 250 грамм проскакивали в желудке, а полбуханки зараз сожрать было нельзя, такой хлеб. И она умерла от этого. А бабушка моя в блокаду от язвы вылечилась с голодухи. И сестра ее от туберкулеза окончательно излечилась: голод. Я хочу сказать: и тогда были подонки, не в том проблема. Проблема в том, куда пойдет большинство.

–​ А разве не видно, куда оно идет?

– Знаете, я привыкла работать со статистикой и с так называемыми косвенными показателями. Давайте я напомню, что господин Гудков, возглавляющий "Левада-центр", говорил, что 6 процентов граждан, судя по опросам, готовы платить за "Крымнаш" из своего кармана. То есть на самом деле "крамнашевцев" не так много, как хотелось бы властям. Я нашла это в открытой печати. Когда мы говорим о том, сколько людей согласны с уничтожением еды, опять получаются какие-то единичные проценты.

–​ Вы считаете, что один – в поле воин?

– Я не тот "один в поле". Разве я одна выиграла бы все эти суды? Без людей, которые собирали доказательства?

–​ Но их все равно единицы.

– Так их 15 процентов в любой нации! В этом плане у нас ситуация с Охтинским мысом была уникальная – там по внутренним опросам 90 процентов были против. Это надо было так надавить на печенку городу!

–​ Ольга, вы будете продолжать?

– А у меня нет другого выхода. Если раньше я хотя бы могла остановиться в надежде, что проживу долго, то теперь-то я знаю, что должна просто успеть.

В завершение беседы Ольга Андронова показывает семейную фотографию. Дмитрий Дмитриевич Россет, мамин дядя, с большой звездой на рукаве, расстрелян в 1938-м. Создавал ВДВ России. Почему мальчик, юнкер перешел на сторону советской власти? – спрашивает Ольга и сама же отвечает:

– Он оставался на стороне России, он служил стране. Так и сейчас: даже если нет никаких шансов, у нас просто нет другого выхода. Мы, конечно, орем друг на друга: "Ватники! Быдло!", но давайте вернемся в правовое поле, а там посмотрим, как пойдет.