Анастасия Зотова – невеста Ильдара Дадина, активиста, первым в России приговоренного по новой статье "Неоднократное нарушение правил проведения публичного мероприятия". Она ведет кампанию за его освобождение, организует уличные акции и требует от Басманного суда найти паспорт Дадина, чтобы она могла выйти за него замуж и получить право на свидания в СИЗО.

Замужем Зотова собирается нарожать детей и варить любимому человеку борщ. Она – ровесница путча 1991 года и страшная оптимистка. В интервью Радио Свобода она говорит, что довольна прошедшей в воскресенье, 7 февраля, в разных городах мира акцией в поддержку Дадина:

– В Москве у нас было заявлено 30 человек, пришло больше, до ста человек. Приходилось периодически людей разгонять, чтобы в пикете стояло 30 и полиция к этому не придралась. Самое удивительное было то, что проходящие мимо люди подходили, интересовались, что происходит. Мы им давали листовки, говорили, что молодой человек требовал от властей соблюдать Конституцию, его посадили за это на три года. Люди, просто прохожие, которые в выходной день гуляли по центру Москвы, говорили: боже мой, какой беспредел. Брали плакаты и становились в пикет. Я такое вижу первый раз, что человек, который не знает ни Ильдара, ни меня, ни вообще кого-либо из правозащитников, не находится ни в какой партии, ни в какой общественной организации, просто проходит мимо, слышит, что творится, говорит: "А ну-ка дайте мне плакат" – и тоже становится. Это из фантастики что-то. И мы были приятно удивлены действиями полиции. Потому что у нас часто бывает, что приходят провокаторы, начинают нападать на мирных протестующих, и полиция их не задерживает, им все сходит с рук. А в этот раз в интернете появились угрозы, что кто-то нападет на пикет, люди, которые писали эти угрозы, действительно пришли. Но мы предупредили полицию заранее, что появились угрозы, просим обратить внимание. Полиция действительно обратила внимание, поговорила с людьми, которые, возможно, провокацию хотели устроить. Эти люди отошли от нас метров на двадцать, стояли, что-то обсуждали свое, но к нам не подходили, и у нас все прошло тихо-мирно. После собрались в кафе попить чай, я открыла ноутбук, чтобы посмотреть, как в мире проходят акции, очень многие города заявляли о своем участии, в Праге, в Стокгольме, в Лондоне, в Париже, в Риге, из российских городов – Петербург и Ярославль. По-моему, это удивительно, когда в одно и то же время в разных городах Европы и России люди выходят с одной целью. Значит, эта проблема не какая-то локальная и интересная только мне и друзьям Ильдара, – то, что человека посадили ни за что, и есть угроза, что любого другого могут точно так же посадить по статье 212-прим.

– У вас ощущение, что что-то изменилось в отношении акций, которые вы проводите последние месяцы?

– Ильдара посадили 7 декабря, сейчас прошло ровно два месяца. За это время многие люди, правозащитные организации, в том числе "Международная амнистия", стали распространять информацию, мы запустили кампанию.Первый митинг мы проводили в лесу, только такое место нам согласовали, на этом митинге было человек 30, может быть, около сотни, потому что люди приходили и уходили, там холодно. На второй митинг, который мы провели спустя месяц, пришли 500 человек, там выступал первый министр экономики России Андрей Нечаев, выступали представители партии ПАРНАС, Партии прогресса, люди, к мнению которых прислушиваются. Потом мы запустили флешмоб, чтобы люди фотографировались с плакатом "Свободу Дадину". Я сначала думала, сфотографируются несколько человек, которые знают Ильдара, но оказалось, что очень многие правозащитники известные, Лев Пономарев, Валерий Борщев, Татьяна Локшина, представители "Мемориала" сфотографировались, известный поэт Орлов (Орлуша) сфотографировался для акции "Свободу Ильдару", политзаключенные, которые уже отсидели и вышли, сфотографировались. Когда Ильдара посадили под домашний арест, об этом фактически никто не знал. Я журналистка, я писала практически про каждое судебное заседание по делу Ильдара, и мне казалось, что не очень интересует эта тема, 212-я статья. Интересовала только нас, тех, кто знал Ильдара. А теперь, буквально за два месяца, складывается впечатление, что мы смогли всколыхнуть каким-то образом общество. Если выступает Пелевин, если выступает Любовь Соболь, если выступает Нечаев, то проблема поднята на новый уровень. Кроме того удалось поговорить с Советом при президенте России по правам человека, они тоже будут бороться за отмену статьи 212-прим, они сказали это в публичном пространстве перед журналистами. Я думаю, что мы смогли поднять проблему на самый высокий уровень. Скоро будет апелляция, мы надеемся, что внимание правозащитников и международного сообщества повлияет на судей, чтобы они пересмотрели приговор. И, может быть, Конституционный суд обратит внимание, соответствует ли эта статья нормам Конституции. Первая цель у нас – добиться свободы Ильдару, вторая цель – добиться отмены этой статьи. Пока этого не произойдет, то мы не успокоимся. Существует петиция, которую подписали пока не так много народу. В России, если сто тысяч человек подписывают петицию, то ее обязаны рассмотреть органы власти. Может быть таким способом мы попробуем отменить эту статью.

Мне сказали еще, что в администрации президента Вячеслав Володин заинтересовался делом Дадина и вроде как тоже, может быть, попытается повлиять, чтобы его освободили. Так что власть знает про дело Дадина. Я хотела как журналист пойти на пресс-конференцию Путина, задать ему этот вопрос, не для того, чтобы послушать, что он ответит, просто это прямая трансляция, есть возможность правильно сформулировать вопрос, – так, чтобы рассказать эту историю в прямом эфире главного государственного канала. Но к сожалению, получить аккредитацию на пресс-конференцию Путина очень сложно, мне не удалось, очень жаль. В общем про дело знают, вопрос, как к нему относятся. Понятно, что власть поступает так, как ей выгоднее. Если она поймет, что народ не успокоится, пока эту статью не отменят, пока Ильдара не отпустят, она поступит так, как ей выгоднее. Чтобы смирить народное волнение, которое и так появляется по другим поводам в неважной экономической ситуации в России, может быть, Ильдара отпустят.

– Вы очень оптимистичны. Вам сколько лет?

– Мне 24 года. Я родилась 19 августа 1991 года, когда ГКЧП пытались захватить власть, танки пошли на Москву. Я, может, правда, оптимист, в розовых очках смотрю на это дело. Удастся достаточно пассионарным гражданам сделать так, чтобы у нас не было концлагерей, чтобы не было ГУЛАГа. И так все плохо, но мы можем сделать так, чтобы не стало совсем плохо.

– Вы собираетесь замуж. Расскажите о том, как вы пытаетесь добиться, чтобы вас поженили 25 февраля.

– Если бы Ильдара не посадили, то мы бы не поженились, потому что мы прекрасно жили бы без штампа в паспорте, у нас все было хорошо, мы радовались жизни, отсутствие штампа нам нисколько не мешало. Сейчас этот штамп понадобился для того, чтобы меня пускали на свидания. Потому что если вы не родственники, то на свидание вас не пустят, нужно просить разрешение суда на свидание.

– Как вы познакомились и когда?

– Первая наша встреча была 4 августа 2014 года. Это был первый в моей жизни пикет, который организовывала я в поддержку гражданского общества в Белоруссии. Мы написали пресс-релиз, раскидали его по фейсбуку, люди неизвестные пришли. Ильдар, с его слов, пришел, посмотрел, как мы, на тот момент пугливые активисты, читаем закон о полиции, разговариваем с сотрудниками полиции, которые нам угрожали, что всех заберут, плюнул, сказал, что какие-то желторотые, и ушел. Второй раз мы встретились в сентябре на другой акции, я пришла туда как журналист, и он меня вспомнил, или я его вспомнила. Мы разговорились, он сказал: "Девушка, у вас такие красивые глаза, добавьте меня в фейсбук". Я его добавила, с этого момента мы начали общаться. Он узнал, что я журналист, начал меня приглашать на какие-то другие акции. Потом получилось так, что была какая-то акция организована, а Ильдар живет далеко от Москвы, нужно ехать на маршрутке, на электричке. Чтобы он не опоздал, – а он все время опаздывает, – я предложила переночевать у меня. После этого мы начали встречаться. Не знаю, была ли там любовь с первого взгляда, но я просто поняла, за свои 24 года я впервые встретила человека, с которым я хочу провести всю оставшуюся жизнь, от которого я хочу рожать детей и варить борщ, как говорится.

Мы решили расписаться, чтобы была возможность свиданий. Я собрала все документы, подала в загс, загс сказал, что отлично, давайте 25 февраля мы будем вас женить. И тут выясняется, что в СИЗО нет паспорта. Мы пытались найти, где паспорт, никто не говорит. Я дозвонилась до конвойного, который Ильдара вез в СИЗО, конвойный сказал, что паспорт остался в суде. Я позвонила в суд, в суде говорят: да, паспорт у нас. Я приехала в суд, написала заявление, мол, перешлите паспорт, пожалуйста, в СИЗО. В суде мне отвечают, что пусть СИЗО само пошлет запрос. Я сказала Ильдару через адвоката, чтобы он написал запрос. Адвокат к нему приехал, они вдвоем в суд написали: верните паспорт. Потом я сходила на прием к начальнику СИЗО, сказала ему: сделайте повторный запрос, Ильдар сделал, а вы тоже напишите, что паспорт в СИЗО должен храниться. Вообще очень странная история, потому что паспорт действительно всегда должен находиться в СИЗО, почему он остался в суде – непонятно, почему суд не может передать паспорт – тоже непонятно. Но опять же подключился президентский Совет по правам человека, активисты, которые забросали Басманный суд требованиями: верните Дадину паспорт. У нас до свадьбы три недели, я надеюсь, что отправят паспорт в СИЗО, нас распишут и тогда можно будет получать свидания. Свидания в СИЗО – это два часа через стекло, через решетку по телефонной трубке. Там обняться нельзя, поцеловаться нельзя, по голове погладить нельзя, но, по крайней мере, можно его увидеть, что уже немало, я его не видела уже месяц, можно поговорить, услышать голос – это тоже немало, потому что мы общаемся только письмами и через адвоката, увидеть, что он целый, у него все на месте, синяка под глазом нет, царапин никаких нет, что с ним нормально обращаются – вот для этого нужны свидания. В колонии уже будут длительные свидания, там по три дня и все прелести брачной жизни.

– У вас самой для себя есть ответ, когда он вернется к вам?

– Честно говоря, когда он сидел под домашним арестом, я была уверена, что год продлится домашний арест, дальше дадут год и отпустят за отсиженное. Прокурор просил два года, суд дал три года, я надеюсь, что год, который надбавила судья, ему апелляция скинет, а если ему скинут с трех лет полтора, то в принципе его должны отпускать, потому что он сидит больше года. Если ему скинут один год, то, по-моему, по российским законам можно уже просить на УДО, потому что он половину из двух лет отсидел. Я надеюсь, что это произойдет в ближайшее время. Если не произойдет, то два года – это не 10 лет, не 20 лет, как дали Олегу Сенцову. Так что раз в три месяца будут длительные свидания, переживем, как сказали бы, будем типичная советская семья.