Международный трибунал по бывшей Югославии в Гааге (МБТЮ) 24 марта огласит приговор бывшему лидеру боснийских сербов Радовану Караджичу. Еще неделю спустя, 31 марта ожидается вердикт по делу сербского националиста, лидера Радикальной партии Сербии Воислава Шешеля. Радован Караджич обвиняется в геноциде, преступлениях против человечности, нарушении законов и обычаев ведения войны, утвержденных Женевской конвенцией. Имеется в виду его руководящая роль в осаде Сараева и уничтожении мусульман в Сребренице, где 21 год назад армия боснийских сербов за несколько дней уничтожила почти восемь тысяч жителей мужского пола, в том числе стариков и детей.

Работа Международного трибунала по бывшей Югославии подходит к концу – в следующем году он закроется. Уже в этом месяце завершаются процессы над Радованом Караджичем и Воиславом Шешелем. В процессе над генералом Ратко Младичем завершается последняя фаза представления версии защиты. Обвинение рассматривает Младича и Караджича как две ключевые фигуры одной "корпорации", ответственной за геноцид в Сребренице, пусть и выполнявшие разные роли – один политическую, другой – военную. Обвинение представило улики по более чем сотне инцидентов геноцида, убийств, сексуального насилия – жертвами этих преступлений стали тысячи людей. Для Караджича прокурор потребовал пожизненного заключения.

В преддверии этих важных этапов работы Гаагского трибунала его главный прокурор Серж Браммерц ответил в Гааге на вопросы журналистов, в том числе и корреспондента Радио Свобода:

– На вынесение приговоров ушло много лет. Умаляет ли это эффективность международного правосудия как средства удерживания от совершения преступлений? Возможно. Однако я не думаю, что быстрый процесс обязательно имел бы подобный сдерживающий эффект. Однозначно отрицательный эффект имеет безнаказанность. Каждый молодой прокурор знает принцип "отложенное правосудие – отказ в правосудии", но за последние 12 лет работы в системе международного уголовного права я понял, что на международном уровне все работает несколько иначе. В международном уголовном праве бывают моменты, когда лучше подождать и вернуться позже. Помните наши первые встречи в 2008 году? Тогда никто не верил, что арест Караджича и Младича вообще возможен. Я хорошо помню, как объявления о моем назначении главным прокурором МБТЮ в прессе появлялись под заголовками "Миссия невыполнима". И когда в том же году Караджич был арестован, пусть со времени трагедии в Сребренице к тому моменту прошло уже 13 лет, в плане восстановления справедливости это стало важнейшим событием. В следующем году мы закрываем МБТЮ, и ни одному из ключевых обвиняемых в преступлениях этой войны не удалось избежать правосудия.

Это – огромное достижение! Взгляните на другие международные трибуналы: невозможность ареста ключевых подозреваемых остается основной проблемой для моих коллег. Трибунал по Руанде закрылся в декабре прошлого года, так и не добившись ареста девяти подозреваемых. Трибунал по Ливану: не удалось арестовать ни одного из пяти обвиняемых! В Международном уголовном суде большинство обвиняемых также находятся на свободе, а президент Судана даже путешествует по миру и посещает страны – участницы Международного суда, и никто его не трогает. Очевидно, что это подрывает доверие к системе международного уголовного права. Верно, в делах по Югославии также прошло много лет. Однако я думаю, что для родственников жертв правосудие не может свершиться слишком поздно. Я верю, что приговор по делу Караджича, а в следующем году – Младича поможет закрыть важнейшую главу в истории.

Серж Браммерц назвал также основные проблемы в работе Трибунала:

– Я 15 лет проработал в системе уголовного права Бельгии. Когда я перешел в систему международного права, вопреки моим ожиданиям, оказалось, что на этом уровне все работает иначе. Когда я работал главным прокурором Брюсселя, мне мгновенно предоставлялся доступ на место преступления, я незамедлительно мог собрать все улики. Возможные свидетели преступления охотно давали показания, потому что в маленькой Бельгии все желают торжества правосудия. Я также постоянно ощущал поддержку со стороны правительства и общественного мнения, потому что любому правительству в Бельгии, а тем более населению, нужна отлаженная судебная система. Все это напрочь отсутствует на уровне международного уголовного права. Все наши расследования проводятся за рубежом, что уже ставит нас в полную зависимость от стран, где преступления совершены. Доступ к месту преступления? В Сребренице у нас ушел год лишь на то, чтобы первый следователь попал туда. И мы знаем, что места преступления не остаются нетронутыми, знаем, какое давление оказывается на родственников. До сих пор тела некоторых жертв не найдены. Для нас самый страшный опыт в расследовании – опознание жертв, потому что первичные захоронения свозились в новые общие могилы с помощью тяжелой техники, и мы иногда находили останки одной жертвы в радиусе более 5 км. Это было очень тяжело и с психологической точки зрения, для родственников, и организационно.

Несмотря на скорое закрытие МБТЮ в Гааге, многие процессы по военным преступлениям будут продолжаться на местах, а урегулирование разногласий займет еще долгие годы, признал прокурор Серж Браммерц:

– В течение многих лет Сербия и Хорватия не поддерживали МБТЮ, то есть политической воли не проявлялось. Не было и поддержки в широких слоях населения: ОБСЕ проводило опрос в Сербии незадолго до ареста Младича в 2011 году, и 65 процентов высказывались против его задержания. Все это несмотря на то, что кадры с места преступления все видели по многу раз.

Просматривая сообщения в средствах информации, я не получил уверенности в том, что все усвоили уроки этой войны, значение решений суда. Отказ, непринятие особенно стали заметны в последние пару лет. Наша работа еще далеко не завершена. В регионе работы много еще на долгие годы, уже после закрытия Трибунала. В Сараеве расследования до сих пор ведутся в отношении нескольких тысяч лиц. Так что наши базы данных будут востребованы еще многие годы. И еще долго будет сохраняться необходимость в повышенном внимании со стороны Брюсселя, чтобы эти дела не были спущены на тормозах, – говорит Серж Браммерц.

Вокруг процесса по делу лидера Сербской радикальной партии Воислава Шешеля и вовсе сложилась курьезная ситуация: несмотря на то что в конце марта в отношении Шешеля будет, скорее всего, вынесен обвинительный приговор, он ведет активную избирательную кампанию в Сербии и собирается принять участие в досрочных выборах в скупщину (сербский парламент), назначенных на 24 апреля. Международные комментаторы утверждают, что обвинительный приговор только прибавит Шешелю популярности среди избирателей. Кстати вынесен он будет в Гааге заочно, потому что Сербия, вопреки международным обязательствам, не содействует экстрадиции Шешеля. Шешель уже отсидел почти 12 лет в гаагской тюрьме, в камере предварительного заключения, ему вынесено уже три обвинительных приговора по второстепенным делам, но в 2014 году он был условно освобожден по состоянию здоровья. Уже после нашего разговора с Сержем Браммерцем стало известно, что Шешель не приедет в Гаагу. Воислав Шешель обвиняется в разжигании межнациональной розни, подстрекательстве к геноциду, пыткам, финансировании и организации изгнания десятков тысяч и убийства более 900 хорватов и мусульман.

Сотрудничество с сербским руководством Серж Браммерц оценивает как "проходящее в обычном режиме". Официальная оценка сотрудничества с Сербией будет дана в специальном отчете МБТЮ, который выйдет в мае. Перед выходом отчета прокурор собирается еще раз посетить Сербию:

– Я заметил, что в прессе проводится параллель между сотрудничеством с МБТЮ и возможным вступлением Сербии в НАТО и в ЕС, но мы работаем только с фактами. Мы будем оценивать сотрудничество между Сербией и Трибуналом по существу, и, если есть пункты, по которым оно неудовлетворительно, мы назовем их в майском отчете.

– Не могли бы вы привести примеры?

– Есть несколько таких пунктов. Например, неисполнение постановлений суда в отношении троих обвиняемых, которые еще не арестованы. Шешель, которого Сербия обязана доставить в Гаагу. Это – сложное дело, которое заняло долгое время. То, что сербское руководство решило устроить досрочные выборы, – их дело, это не относится к деятельности Трибунала. Я с интересом жду развития событий.

– Повлияет ли ваш отчет на дальнейшую судьбу евроинтеграции Сербии?

– Я лично думаю, что в Евросоюзе заинтересуются нашим отчетом о сотрудничестве с Сербией. Очевидно, что страна, которая желает присоединиться к ЕС, должна с уважением относиться к ряду правил – уважать верховенство права, уважать судебные решения. Я ожидаю, что европейские лидеры учтут наши наблюдения по Сербии. Насколько решающую роль сыграет наш отчет, мне сложно сказать. МБТЮ не должен вмешиваться в политическую дискуссию о расширении ЕС или НАТО. Мы всего лишь даем объективную оценку качества сотрудничества страны с МБТЮ, а придавать или нет этой оценке политический вес – решают другие.

– Какие уроки мы можем извлечь из работы МБТЮ на будущее?

– Очевидно, что в регионе есть серьезные проблемы с принятием решений Трибунала. Понятно, что наиболее тяжелое проявление этого непринятия мы наблюдаем в Сербии. Сможем ли мы переломить это представление, сложно сказать. Одним из уроков для нас стало то, что нельзя ожидать, что решения международного трибунала, принятые в иной стране, на ином языке, в непривычном юридическом оформлении, будут автоматически понятны как родственникам жертв, так и тому сообществу, от лица которого действовал обвиняемый. В будущем международные трибуналы должны инвестировать больше в разъяснительную работу, объяснять людям, что делает трибунал, что он может, а что нет.

Когда я наблюдаю, как осужденных, отсидевших свой срок военных преступников лично принимают у них на родине министр юстиции и глава МИД, как они говорят, что "Это – великий день для нашей страны" и "Мы приветствуем возвращение героя", то понимаю, что это разрушительно для процесса урегулирования разногласий. Что делать, когда до сих пор политики публично заявляют о том, что никакого геноцида в Сребренице не было? Несмотря на то, что события в Сребренице на всех уровнях международного права были признаны геноцидом! Как можно тогда ожидать, что родственники жертв этого геноцида, проживающие на тех же территориях, будут испытывать хоть какое-то доверие к руководству страны? Что они смогут перевернуть эту страницу и жить дальше? Честно вам скажу, я никогда не думал, что спустя столько лет после войны подобная риторика еще будет звучать – пусть не повсеместно, но в определенном контексте. Когда я вижу, как порой встречают военных преступников, даже тех, которые признали свою вину, это за пределами моего понимания.

– Какой момент за время работы главным прокурором Трибунала по Югославии запомнился вам больше всего, какое ваше самое яркое воспоминание?

– Для меня самым памятным моментом был телефонный звонок, из которого я узнал, что началась операция по поимке, и скорее всего, это он, Радован Караджич. После стольких лет. И потом, когда он прибыл в Гаагу, как он лично вошел в свою камеру, как начался суд. Я не знаю, могу ли говорить об эмоциях, но это был очень важный момент, начало длинного процесса.

– Помощники Караджича говорят, что это был нечестный процесс.

– Я не согласен. У защиты было ровно столько же часов, чтобы предоставить свою версию, сколько было отведено и на версию обвинения, а именно – 300 часов. Суд выслушал несколько сотен свидетелей защиты. Так что нет, я считаю подобную критику процесса необъективной. Но защита вправе высказывать свою оценку процесса, – подчеркивает главный прокурор Гаагского трибунала Серж Браммерц.

После оглашения приговора Радован Караджич сможет подать апелляцию, на рассмотрение которой уйдет еще год.