Цены на нефть, от которых напрямую зависит курс российского рубля, за три первых месяца года сначала упали на четверть, до очередных 7-летних минимумов, после чего выросли к концу марта на 40 процентов. В целом нефть эталонного сорта Brent, к которой привязана и экспортная цена российской нефти Urals, за период с начала января до конца марта подорожала примерно на 8 процентов. Но пройдено ли "дно" очередного падения нефтяных цен, достигнутое в конце января? Какие ожидания рынок связывает с предстоящей в середине апреля встречей стран – экспортеров нефти? Как низкие цены влияют на объемы добычи нефти в России? Наконец, какие фундаментальные факторы будут в первую очередь определять динамику мировых цен на нефть в ближайшие несколько лет?

Пока на рынке нефти повторяется ситуация начала прошлого года. К концу января – очередное рекордное падение цен, за которым последовал новый подъем. Правда, год назад сами уровни цен были в полтора-два раза выше, что, впрочем, отнюдь не помешало им вновь резко упасть и в августе, и в ноябре-декабре.

Cегодня самого пространства для нового падения цен – случись оно вновь – остается гораздо меньше, чем было год назад. И на этом фоне появляется все больше прогнозов о том, что, мол, ниже, чем было в январе, цены уже вряд ли уйдут. Но, помнится, год назад звучали такие же... С этих прогнозов мы и начали разговор с аналитиком нефтяного рынка Михаилом Крутихиным, партнером консалтингового агентства RusEnergy:

– Думаю, цены на нефть показали свое “дно”, когда вышли на уровень 27-27,5 долларов за баррель Brent. И теперь они возвращаются к некоему среднему уровню. По нашим оценкам, он составляет около 45 долларов. Хотя очень похоже, что в течение этого года он может быть и ниже. Но в целом не исключаю, что цены повысятся еще, и итог может быть близким к 45 долларам за баррель.

​– Еще в начале года нефтяной рынок весьма живо реагировал на первые сообщения о возможной договоренности стран ОПЕК и других экспортеров нефти по “заморозке” добычи на неких уровнях. Однако по мере того, как развивались переговоры в этом направлении, реакция рынка становилась все более и более умеренной. А теперь, хотя новая встреча стран-экспортеров уже запланирована на 17 апреля в столице Катара, и вовсе почти сошла на нет. Почему, на ваш взгляд?

– Как я это вижу, даже самые нервные игроки на рынке уже поняли, что все заявления о возможной “заморозке” добычи нефти на уровне января – не более чем пиар-акции, которые никаких оснований под собой не имеют. В этой игре не участвует такой крупный игрок, как США. В эту игру не хочет играть Иран. А Ирак только что заявил, что намерен значительно нарастить добычу до конца года. Поэтому крупные игроки относятся к этим планам фактически как просто к пустой болтовне. Ну, выступили несколько стран с такой инициативой… Ну, можно собраться, поговорить, даже подписать какой-то красиво выглядящий документ… На деле же соблюдать подобные договоренности никто не собирается. И рынок это уже прекрасно понимает.

​– По вашим представлениям, как изменились с начала года оценки участниками нефтяного рынка фактора возвращения на него нефти Ирана – после отмены международных санкций в отношении этой страны? С одной стороны, некоторые аналитики отмечали, что эта нефть возвращается на рынок медленнее, чем ожидали еще недавно. С другой стороны, она все же возвращается, а о "замораживании" своей добычи на каких-либо уровнях Иран пока и слышать не хочет…

– Совершенно верно… В нынешних ценах, на мой взгляд, уже заложены ожидания того, что на рынок будет поступать все больше и больше иранской нефти. И, кстати, судя по темпам, которыми увеличивается и добыча нефти в Иране, и ее экспорт, до конца года прирост может составить 1 миллион баррелей в день. После чего Ирану потребуется уже не так много времени, чтобы выйти и на целевой для себя уровень – 4 миллиона баррелей в сутки. Пока ничто этому не препятствует…

​– В последние пару месяцев некоторые аналитики отмечают и такие "странности" на рынке нефти: он то весьма бурно реагирует на очередные сообщения о сокращении количества действующих скважин в Соединенных Штатах, то, наоборот, практически полностью их игнорирует. Хотя именно с начавшимся сокращением объемов добычи сланцевой нефти в США во многом и связывается нынешний рост цен...

– Реакция рынка вообще – и нервная, и трудно предсказуемая... Те "бумажные" фьючерсы, которые торгуются на нефтяной бирже, могут очень сильно колебаться за время своего существования. Скажем, цена торгуемых сейчас нефтяных фьючерсов на май или даже на июнь может еще шесть-семь раз поменяться за это время. И прогнозировать такие колебания трудно...

Роль же американской добычи на рынке нефти – просто колоссальна, поскольку она отличается огромной гибкостью. Скажем, чтобы восстановить абсолютно все свои недавние показатели по объемам добычи, которые несколько сократились теперь из-за упавших цен, американским компаниям потребуется всего около 80 дней. То есть за эти 80 дней нефтедобыча в США вновь выйдет на прежние уровни.

​– Если обратиться к нефтяной отрасли России… В минувшую пятницу, выступая на слушаниях в Государственной Думе, главный геолог компании "Сургутнефтгаз" заявил, что более 30 процентов всех разрабатываемых ей ныне месторождений относится к нерентабельным. А в российской нефтяной индустрии в целом – какая часть нынешней добычи останется рентабельной и при ценах на нефть ниже, скажем, 30 долларов? С другой стороны, какие цены нужны для разведанных, но пока не разрабатываемых месторождений?

– Давайте начнем с разведанных, но не разработанных месторождений. Даже по официальным оценкам, примерно 70 процентов этих запасов относится к категории "трудноизвлекаемых". А по оценке экспертов компании "Лукойл", например, добыча такой нефти должна оцениваться по себестоимости примерно в 80 долларов за баррель. Так что пока никто не собирается их осваивать и разрабатывать – ни трудноизвлекаемые, ни, тем более, шельфовые запасы, особенно – в Арктике.

А статистика, приведенная компанией "Сургутнефтегаз", в принципе отражает общее состояние месторождений Западной Сибири. То есть основного региона добычи российской нефти, где она сокращается и где невыгодно осваивать новые запасы. В частности, та же "Сургутнефтегаз" сообщала, что при попытках добычи трудноизвлекаемой нефти на месторождениях так называемой “баженовской свиты”(обширный бассейн в южной части Западной Сибири. – РС) она уже потеряла 3 млрд руб., хотя пока от экспериментов здесь она и не отказалась. Так что, думаю, пока на добыче трудноизвлекаемой нефти можно ставить крест.

Оставшиеся же запасы нефти, которые в той или иной степени рентабельны (особенно если это старые промыслы, где капитальные вложения давным-давно окупились), пока еще поддерживают общую добычу в России на нынешнем уровне. Тем не менее, возможно, уже в 2017 году мы увидим ее сокращение: по некоторым оценкам – на 10 миллионов тонн в год, то есть на 2 процента от нынешних объемов. На такой прогноз и стоит сейчас ориентироваться.

​– Но рентабельность нефтедобычи в России – это вопрос не только текущих цен на нефть, но и действующих в отрасли налогов. В нынешней ситуации дефицитного бюджета понятно стремление властей получить от нефтяной отрасли по максимуму. Как понятно и сопротивление нефтяных компаний этому, со своей стороны. Но в целом нынешние налоги способны ли повлиять на нефтедобычу в России уже в ближайшие год-два, на которые прогнозируется начало спада добычи, в большей степени, чем сами низкие цены на нефть?

– И налоги, точнее – очень неэффективная налоговая система в отрасли, и низкие цены на нефть имеют здесь примерно равное значение. Налоги отбивают у нефтяных компаний практически весь интерес к разработке относительно дорогостоящей нефти. Скажем, если нефть продается по 30 долларов за баррель, то в этой цене доля только двух главных налогов (на добычу полезных ископаемых и экспортная пошлина на нефть) составляет 12 долларов. Поэтому дальнейшее повышение налогов, о чем сейчас говорят и в Министерстве финансов, и в Министерстве энергетики, станет, конечно, очень серьезным ударом по нефтяным компаниям.

– ​Помнится, еще осенью прошлого года, когда Саудовская Аравия начала пробные поставки нефти в Восточную Европу, в России заговорили о "резком ужесточении" конкуренции для российских компаний на их традиционном рынке. Прошло полгода, и все эти разговоры давно стихли. Опасения оказались преувеличенными?

– Знаете, это была, скорее, реакция для журналистов, чем для самих нефтяных компаний России. У российской нефти есть давно сформировавшиеся рынки – нефтеперерабатывающие заводы и в Европе, и в Азии, на которые, собственно, и ориентированы все эти экспортные потоки. Там есть, конечно, некоторая конкуренция. Но одна-две или несколько партий нефти, приходящие из Ирана или из Саудовской Аравии, погоды на этих рынках явно не делают. О действительно возросшей конкуренции можно будет говорить лишь в том случае, если нынешние покупатели российской нефти вдруг станут переключаться на других поставщиков. Но пока этого не происходит…

​– В общей группе факторов, которые оказывают сегодня наибольшее влияние на динамику мировых цен на нефть, какие два-три вы выделяете в первую очередь? И сохранится ли их нынешняя значимость, скажем, в ближайшие несколько лет?

– Для начала, отметем те факторы, о которых чаще всего и говорят, – это разного рода рыночные спекуляции на фьючерсах, деривативах и на прочей “бумажной” нефти. Да, это – инструмент, который в целом позволяет выявить текущую рыночную стоимость нефти. Но он при этом не является фундаментальным фактором для самих цен!.. А таковым является баланс спроса и предложения на рынке нефти. И здесь мы должны особо выделить два фактора, на которые придется больше, чем на другие, обращать внимание в течение ближайших года-двух, а может быть, даже и пяти лет. Во-первых, нефтедобыча в Соединенных Штатах. Во-вторых – состояние экономики Китая, ее спрос на энергоносители, – говорит Михаил Крутихин.