1 сентября 2016 года исполнилось пять лет со дня смерти Юрия Александровича Шихановича. Выпускник механико-математического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и впоследствии преподаватель отделения структурной и прикладной лингвистики филфака этого вуза, в 1968 году он был уволен за подписание "письма девяноста девяти" –​ о незаконной госпитализации в психиатрическую клинику математика и диссидента Александра Есенина-Вольпина.

В сентябре 1972 года Юрий Шиханович был арестован по обвинению в "антисоветской агитации и пропаганде" (ст. 70 УК РСФСР), признан невменяемым и направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу общего типа, откуда был выпущен в июле 1974 года. С 1975 до 1983 год Шиханович работал редактором в журнале "Квант". В ноябре 1983 года – новый арест, обвинение по той же статье, приговор к пяти годам колонии и пяти годам ссылки. Ученый вышел на свободу в феврале 1987 года в ходе массового освобождения политзаключенных, проведенного Михаилом Горбачевым. С 1990 года Шиханович работал в аппарате Комитета по правам человека Верховного Совета РСФСР, а с конца 1993 года, после роспуска Верховного Совета – в аппарате Комиссии по правам человека при президенте России.

В 1994 году ученый и педагог начал преподавать в РГГУ на отделении теоретической и прикладной лингвистики и не оставил это занятие до конца жизни. Читал курсы лекций "Введение в математику", "Теория алгоритмов", "Математическая логика", "Курс алгебры", "Математический анализ". Широкую известность получила первая его книга "Введение в современную математику. Начальные понятия". Автор многих других книг.

На вечере памяти, состоявшемся 12 сентября в обществе "Мемориал", о Юрии Шихановиче говорили правозащитники, коллеги-ученые, бывшие студенты и друзья.

Сергей Ковалев – председатель Российского общества "Мемориал":

– Я буду говорить о неких эпизодах, которые врезались в память и которые, как мне кажется, Юру очень рельефно характеризуют.

Не помню, когда мы с Юрием Александровичем познакомились, это было очень давно, в диссидентские времена, на самой заре этой замечательной эпохи. А близко сошлись мы благодаря Татьяне Михайловне Великановой, которая была издателем "Хроники текущих событий". Я писал что-то в "Хронику", как это тогда полагалось, не зная точно и не желая знать, кому именно я пишу. А Таня решила, что пора мне начать редактировать. Один или два предпоследних выпуска – перед временным прекращением издания "Хроники текущих событий" – мы делали вместе с Юрой. Здесь мы с ним и сошлись.

Сошлись, может быть, по социальному статусу – два ученых. Почему это наше короткое сотрудничество было важным для меня и, я смею надеяться, для "Хроники" тоже. Юрий Александрович был родоначальником некоего стиля. Стиля, совершенно точно соответствующего психологии ученого. Это был стиль безоценочный, потому что не надо было возмущаться по поводу сообщений, публикуемых в "Хронике". Сухое изложение было, пожалуй, наиболее выразительным. Факты говорили сами за себя. Я считаю, что Шиханович был одним из создателей этого стиля и нескромно полагаю, что и я тоже тут был при чем.

Правда, надо сказать, что Наташа Горбаневская, первый издатель "Хроники", создателем этого стиля считала себя. Я думаю, дело здесь вот в чем. Для научного работника и для поэта понимание объективности и точности совсем разные. Наташа это понимала так, как надлежит поэтам, а мы с Юрой понимали это иначе. Я нескромно полагаю, что мы понимали правильно.

​Хочу указать на некий контраст. Человек, точный в науке, человек, в жизни претворяющий идейные основания любого точного знания и при этом большой знаток поэзии. Умеющий хорошо и точно ее читать. Это был не артистизм, это было – в самой манере декламации – раскрытие существа того, что он читает. Казалось бы, трудно совместимые вещи. Тем не менее они вполне уживались в одном человеке.

После того как Шиханович первый раз вышел из психушки, был довольно важный наш тройной [с Татьяной Великановой] разговор. Юрий Александрович сказал: "Теперь я получил бесценный опыт, теперь я понимаю логику следователей, и этот опыт очень важный и полезный для "Хроники текущих событий". Я возвращаюсь к редактированию "Хроники". Мы хором сказали: "Нет, не надо. Твоя позиция на следствии – это тормоз для такого рода занятий". Юра был человек упрямый, и он сказал: "Как вы ни решите, а я решил так".

Вот характерная деталь этого нашего долгого, горячего разговора втроем. Речь шла о показаниях Шихановича на следствии о машинистке Оле – очень быстрой, аккуратной и сильной машинистке. Когда Галич пел: "Эрика" берет четыре копии" – это была поэтическая ошибка. "Эрика" в опытных руках брала 11 копий, только для этого нужна была тонкая бумага, хорошая копирка и, главное, хорошая машинистка. Оля так и делала. И Юра ее назвал. И когда мы разговаривали втроем, то, я уже не помню кто (Таня или я), об этом напомнил.

Юра сказал: "Нет. То есть, конечно, я закрыл для нее дальнейший путь в "Хронике текущих событий" и вообще в самиздате. Но я точно рассчитал, что ее не посадят. Я прекрасно понимал, что серьезных репрессий не будет, а кроме того, я понимал, что вы, друзья, не дадите ей умереть с голоду. Вы ее обеспечите перепечаткой разных диссертаций, не имеющих отношения к политике, и так далее, и тому подобное. И ведь я оказался прав".

Вот это характерная черта того, как он относился к "играм" со следствием.

Точно то же было и на следствии по его второму делу, та же мнимая покладистость. В первом деле она ему снискала по тем временам относительно мягкий приговор, не очень долгую психушку. Зато во втором деле с ним рассчитались и за первое дело тоже.

С моей точки зрения он вел себя неправильно. Я не стесняюсь это говорить, это не мешает моему дружескому к нему отношению. А с точки зрения его логики он вел себя правильно и точно. Он заранее рассчитывал результаты, как это свойственно сухим прагматикам. И надо сказать, не ошибался. Это был точный расчет. И во втором случае тоже никого всерьез не подвел. Он делал так, как было свойственно его непростой психологии.

Шиханович вернулся к "Хронике" очень полезно и продуктивно. Не по его вине потом "Хроника" прекратилась. Дальше пошла уже другая история, – делится воспоминаниями Сергей Ковалев.

Делир Лахути – философ, логик, филолог, переводчик:

– Под этой крышей, говоря о Юрии Александровиче Шихановиче, Юре, как я его называл все время нашей дружбы, естественно вспоминать прежде всего его правозащитную деятельность. Но я в этой деятельности не участвовал. Поэтому если есть какое-то основание предоставить мне слово, то это потому, что мы 20 лет регулярно и достаточно часто встречались и общались, будучи сотрудниками одной и той же кафедры [в РГГУ]. Первую половину этого времени я еще числился Юриным руководителем, хотя, конечно, никакого руководителя ему не было нужно, он сам прекрасно ставил себе задачи.

Если я в чем-то и оказывал какое-то влияние на Юру, пусть и в очень незначительной степени, то это как раз по части того, что здесь было названо его тяжелым характером. Кстати, должен сказать, что никакой особенной тяжести в его характере в нашем с ним общении я не испытывал. Единственное, что можно отнести к этой категории, – это его упрямство. Лучше сказать, упорство. Он не упрямился. Но как в той истории, о которой говорил Сергей Адамович, когда считал себя правым, когда считал, что всё продумал, пришел к верному выводу, тут он проявлял большое упорство. Сдвинуть его с этой позиции было очень трудно. Никогда не забуду, как он, слегка наклонив голову, исподлобья смотрел на меня: мол, как же ты не можешь понять такой простой вещи.

Он был человек, обладающий очень редким и важным свойством: он умел слушать собеседника. Это не значит, что он ему поддавался, принимал то, что говорилось. Но он слушал и в определенных случаях мог увидеть правоту своего оппонента и согласиться. Поэтому с ним всегда было очень приятно спорить. Встречаясь регулярно на кафедре, мы, когда было время, обычно о чем-нибудь спорили.

Он прекрасно знал литературу Серебряного века, и, когда я готовил свою книжку о Мандельштаме ["Образ Сталина в стихах и прозе Мандельштама: попытка внимательного чтения (с картинками)"], мы всё время обсуждали эти вопросы, часто сходились, иногда спорили. Мне это очень помогло, как мне кажется, сделать эту книжку достаточно убедительной.

Юра Шиханович принадлежал к числу тех людей, без которых скучно.

Алексей Сосинский – математик, кандидат физико-математических наук, популяризатор науки:

– Я познакомился с Юрой Шихановичем в 1958 году, когда был студентом третьего курса мехмата [МГУ]. Хотя по своей специальности я тополог, я ходил на все семинары и курсы по математической логике, которая меня всю жизнь интересовала.

Там Юра Шиханович очевидно выделялся. На всех этих семинарах и курсах он выполнял определенную роль. Его роль была: не понимать. Он слушал выступление лектора, довольно часто поднимал руку и вежливо переспрашивал, чтобы ему объяснили то, что только что было сказано. На семинарах, на курсах это часто вызывало раздражение других слушателей, которые понимали. Многие даже считали, что он тупой. Но это была отнюдь не тупость. Это было требование, чтобы лектор или докладчик говорил всё формально точно и правильно.

В 1960 году на волне хрущевской "оттепели" на филологическом факультете МГУ было создано замечательное отделение структурной и прикладной лингвистики. С самого начала, по-моему, по инициативе [профессора] Владимира Андреевича Успенского Юрий Александрович Шиханович был приглашен как лектор по математике. В какой-то момент он мне позвонил по телефону и пригласил меня быть ассистентом по курсу математического анализа, который он читал на этом факультете. Это был для меня чрезвычайно интересный педагогический опыт. Вообще, период работы Юрия Александровича на отделении структурной и прикладной лингвистики – это целая эпоха.

Трудно представить, какой эффект, какое воздействие он имел на бедных студенток, которые пришли учить чуждый им предмет математику, и к ним сразу предъявлялись те же самые жесткие требования, которые Юра, еще будучи аспирантом, предъявлял лекторам и докладчикам. Девочки его панически боялись.

Маленькая деталь. Начинается экзамен. Все сидят, готовятся отвечать. Вдруг Юрий Александрович говорит: "Кто думает, что он готов отвечать? Кто считает, что он готов отвечать?" Студенты в ужасе от таких слов. Но нужно понимать, что Юра не может говорить неточно. Фраза: "Кто готов отвечать?" некорректна, потому что студент не может знать, он готов отвечать или нет. Это выяснится только во время ответа. Поэтому он это не для того, чтобы запугивать студентов говорил. Это только для того, чтобы быть точным.

Много лет спустя я общался с разными лингвистами, которые, если можно так сказать, прошли через Юру Шихановича. Среди них есть много всемирно известных специалистов. Все они вспоминают не столько тот ужас, который тогда испытывали, а как много действительно Юрий Александрович им дал.

С 1975 по 1983 год Юрий Александрович работал – и очень хорошо – редактором в журнале "Квант". Это был замечательный математический оазис, где были заняты очень приличные и квалифицированные люди. В тот период я с Юрой просто подружился – у нас были совершенно одинаковые политические взгляды, мы сходились во многом во взглядах на математику. Но у Юры возникали конфликты, особенно с отделом физики. Математики понимали его формальные придирки и очень часто их принимали.

После второго ареста Шихановича, в 1983 году, ни один из сотрудников ни одного плохого слова про него не сказал, в этом отношении "Квант" повел себя безупречно.

Мы с Юрой возобновили общение спустя года два после его освобождения и до самого конца его жизни регулярно встречались. Я ходил на его замечательные дни рождения, где всегда было очень много народа, было очень весело. Я Юре помогал в его литературной деятельности, я имею в виду его книжки по математике. Он со мной любил консультироваться, уважал мое мнение, прислушивался к нему.

У Юры было много замечательных афоризмов, которые запоминаются на всю жизнь. Он говорил: "Я согласен со всем тем, что ты скажешь в ближайшие пять минут". С ним было замечательно договариваться о встрече. Он очень точно объяснял где, а время никогда точно не называл, потому что нельзя ровно в нужное время прийти в соответствующее место. Он всегда называл интервал.

Я очень горжусь, что этот удивительный, уникальный во многих отношениях человек долгие годы считал меня своим другом.

Виктор Финн – доктор технических наук:

– Я хочу сказать о некоем психологическом феномене, отчасти об этом упоминал Сергей Адамович. О Юриной точности и о том, что он в своей правозащитной деятельности был представителем науки. Достаточно интересный, по-моему, феномен, который следовало бы каким-то образом осмыслить и, может быть, об этом написать. Посмотрите, какую роль сыграли люди, занимавшиеся математической логикой. Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, с которым мы дружили и который был в начале всего. Юрий Гастев. Револьт Пименов. Вадим Янков. Юра Шиханович. Это всё математические логики и всё люди, которые старались относиться к действительности непротиворечиво и вскрывать противоречия, рассматривать их как абсолютное зло. Я думаю, что Юра, может быть, один из самых последовательных людей такой психологии.

Когда Алик Есенин-Вольпин появился в Америке, ходил такой слух, будто было такое мнение тамошних деятелей, что, действительно, есть некоторое отклонение. Оно состояло, как было сказано, в повышенном чувстве справедливости. Так вот, по-видимому, повышенное чувство справедливости и повышенное чувство точности – общая черта этой маленькой социальной общности.

О Юрином прагматизме. Наряду с этим прагматизмом у него было человеческое отношение к друзьям. Я помню такую историю – Юра мне позвонил и пригласил встретиться в каком-то из дворов старого МГУ. Там он дал мне подписать "письмо девяноста девяти" – по поводу Алика Есенина-Вольпина. При этом Юра долго мне объяснял, что не рекомендуется подписываться людям, у которых нет кандидатской степени. Очень меня убеждал, что не надо.

Еще необходимо сказать, что Юрий Шиханович создал единственную в мире систему математического образования лингвистов. Думаю, тем самым он действительно создал себе памятник и он действительно является классиком в педагогике. Можно по-разному относиться к этому стилю. Но то, что это единственный в своем роде стиль и что это выдающееся педагогическое достижение, это так.

Георгий Шабат – математик, доктор физико-математических наук:

– Преподавание математики было одним из основных занятий Юрия Александровича, делом, для которого он рожден, от которого он был потом оторван обстоятельствами, известными всем присутствующим. Но с 1994 по 2011 год он вернулся к своему основному занятию – преподаванию математики лингвистам, и все эти 17 лет мы с ним работали вместе и довольно много общались. В основном наше общение носило профессиональный характер.

Своему делу, своей основной работе Юрий Александрович был предан совершенно невероятно, неправдоподобным образом. Других таких преподавателей я не знаю. Я хотел проиллюстрировать эти его свойства двумя историями. Одна носит чисто профессиональный характер, другая – несколько анекдотическая.

Что касается профессиональной истории, то его смущало понятие элементарной функции. Я однажды сказал, что есть строгое определение элементарной функции, оно довольно сложное. Юрий Александрович, надо сказать, всегда подчеркивал, что он не математик, а преподаватель математики. Он сразу загорелся: я хочу в этом разобраться. Выяснилось, что единственное, что мы можем придумать для регулярных совместных занятий, это встречаться на так называемой нулевой паре ни свет ни заря, до начала всех занятий. И ровно семестр мы этим занимались. Юрий Александрович просил себе домашние задания. Он с невероятной для пожилого уже преподавателя добросовестностью осваивал то, что было очень далеко от преподаваемой им математики.

Другая, анекдотическая, история заключается в том, что у меня несколько своеобразные установки, касающиеся сдачи студентами экзаменов, а именно: моим студентам разрешается пользоваться на экзаменах чем угодно и кем угодно. Юрий Александрович со свойственным ему правовым мышлением спросил: "Кем угодно – значит, и мной тоже?" Разумеется, он получил утвердительный ответ. После этого началась, может быть, благодатная пора для студентов, особенно для двоечников, и довольно страшная для меня. Я уж не могу предположить, каковой она была для Юрия Александровича. Его установка заключалась в том, что он никому никогда не отказывал. Поэтому студент, получив от меня вопрос, иногда не давая себе труда задуматься, немедленно отправлялся к Юрию Александровичу или звонил ему. Юрий Александрович назначал встречу у себя дома и растолковывал, растолковывал, растолковывал. Если не получалось, он звонил мне, это могло случиться в полночь, и пока ответ на вопрос не был получен, проблема не могла быть исчерпана.

Юрий Александрович – это один из тех людей, с которыми постоянно продолжаешь разговор после их смерти. Что бы я ни делал, что бы я ни рассказывал студентам, что бы ни писал, у меня подспудно всегда есть вопрос: а как бы сейчас возразил Юрий Александрович? Согласился бы он, понравилось бы это ему?

Григорий Крейдлин – доктор филологических наук, профессор РГГУ:

– Больше всего меня поражало внимание Юрия Шихановича к языку. Он, даже преподавая математику, всё время уделял внимание языку, учил правильно говорить. Это искусство сейчас мне помогает в преподавании. Точность выражения – это одно из важнейших Юриных свойств как преподавателя.

Второе его свойство – это, конечно, организованность и пунктуальность. Он был абсолютно организован и требовал организованности от студентов: чтобы приходили все вовремя, чтобы выполняли задания.

Мне показалось, он абсолютно исключительный человек. Эти его дополнительные занятия... Он готов был уделять огромное внимание самым нерадивым студентам. Это – проявление чрезвычайной заботы, я бы сказал, дружеского отношения к студентам. Умение подойти немножко по-другому, побольше посидеть с человеком – это позволяло ему достичь того, что он хотел.

Мы с ним подружились, нас очень много связывало. Постепенно он начал формировать во мне то, что я называю диссидентским мышлением, правовое, правильное мышление. Я не занимался диссидентской деятельностью, но был посвящен во многое из того, что Юра делал.

В 1972 году мы посетили его в городе Яхроме в психбольнице, тайно пробрались. Я был в ужасе: я видел, как Юра в составе большой группы людей марширует и поет какую-то песню. А через несколько лет я был приглашен к нему в гости на проводы [в эмиграцию] врача, который избавил Юру от психотропных лекарств.

Он очень внимательно следил за моей судьбой, потому что я был выгнан с работы, нигде не мог устроиться. Потом поступил на работу в школу выравнивания, как бы сейчас сказали. Но там были не только умственно отсталые, там были еще и преступники. Юра очень внимательно следил за тем, что я делаю в этом классе, как я там преподавал несколько предметов, математику в частности.

Чувство дружбы у Юры было просто поразительное. Внимание, я бы сказал, не столько к друзьям, сколько к людям, которые его окружали. Оно было связано с пожертвованием. Он мог пожертвовать временем, чем угодно. Он готов был бросить всё и делать для другого человека.