"Без героев, без героического облика исторических персонажей нельзя обойтись. Будь ты маленький человек, будь ты взрослый, у тебя должен быть идеал, к которому нужно стремиться" – это цитата из опубликованного в понедельник интервью министра образования России Ольги Васильевой, в котором она рассказала о важности и неизбежности мифологизации российской истории. Уже скоро российским властям придется столкнуться на этом пути с серьезным вызовом – столетием Октябрьской революции 1917 года, ни одна из трактовок которой не укладывается в полной мере в рамки нынешнего мифотворчества российских властей.

С мифами о Великой Отечественной войне, Иване Грозном, Иосифе Сталине и многими другими российская пропаганда, казалось бы, научилась работать очень хорошо. Но что она будет делать в условиях неизбежного всплеска интереса к событиям 1917 года в их столетний юбилей? Как избежать слишком частого упоминания самого слова "революция"? Как объяснить людям, почему один славный период в истории великой российской державы уступил место другому лишь через кровь гражданской войны?

В 99-ю годовщину октября 1917-го этими вопросами задается российский публицист Федор Крашенинников. Он считает, что грядущее столетие революции является серьезным идеологическим вызовом для нынешней власти, и кремлевским политологам и историкам будет непросто подгонять столетие революции под нужды современной пропаганды.

​– Каков сейчас в общественном сознании образ Октябрьской революции?

– Во-первых, он является сильно мифологизированным. К сожалению, историю у нас знают очень немногие люди, большинство людей принимает за исторические факты какие-то байки, мифы, побасенки, какие-то советские фильмы, которые кто-то когда-то видел и считает, что это чуть ли не документальное кино. Огромное значение имеет советская мифология. В голове у людей, которые формировались при советской власти, сидят советские штампы, потому что после распада СССР тема революции 1917 года как-то ушла в сторону. Ее старались не трогать. Я думаю, что современное поколение очень слабо себе представляет, о чем идет речь. У них какое-то, я думаю, размытое представление о том, что же там такое было.

– Является ли задачей нынешних российских властей как-то конкретизировать это размытое представление? Использовать старый либо создать какой-то новый гибридный образ октябрьских событий в сознании современных россиян?

– Это большая проблема, потому что 1917 год – это максимально неудобный год для его пропагандистской интерпретации. У нас вся история сейчас является неисчерпаемым ресурсом пропагандистских образов, метафор и аллюзий. Казалось бы, все пошло в дело – и Иван Грозный, и Крещение Руси, и великий и прекрасный 1914-й год, развитие России при Столыпине.

Но все упирается в 1917-й. Что с ним делать – непонятно. Существует позиция, что все революции – это плохо, что революция угробила хорошую прекрасную Россию. Если встать на эту позицию, тогда надо подвергнуть критике и остракизму советскую власть. А она ведь тоже неприкосновенна, потому что у нас существует общегосударственный культ Советского Союза. Существуют такие вещи, как КПРФ и ее сторонники, которые никому не разрешают трогать Ленина грязными руками. В кругах силовиков существует микрокульт Дзержинского. Как этим людям можно сказать, что вы считаете своими героями преступников? Это не пройдет. Встать на советскую позицию, что большевистская революция – это хорошо и правильно, тоже не получается. Потому что если она была правильная, то неправильно было все то, что было до нее, – не только Февральская революция, но и монархия, империя и так далее. Поэтому современное государство замерло где-то между двумя этими позициями и пытается одновременно существовать в обоих измерениях, "революция – это было плохо, но не совсем плохо". Эта тема просто как-то вытеснена, стыдливо спрятана. Верх этого лицемерного отношения к ситуации, например, сегодняшний марш в честь парада в честь годовщины октябрьского переворота, который прошел в 1941 году. Это нагромождение понятий, попытка как-то так спраздновать 7 ноября, чтобы его не праздновать, чтобы праздновать не годовщину Октябрьской революции, как это называлось в советское время, а какую-то такую синтетическую маскировочную годовщину ее же, но под другим названием. В сознании наших правящих классов, а это люди немолодые, эти советские гвоздики, к сожалению, вбиты очень крепко. И они ничего не могут с этим сделать. Казалось бы, уже придуман праздник 4 ноября. Можно было бы вообще удовлетвориться им, но – нет. 7 ноября тоже протаскивается в современность, но в такой смешной обертке.

– "Коммерсант" написал недавно о заседании научного совета Совета безопасности России, на котором, в числе прочего, обсуждалась необходимость противостоять вероятным в год 100-летия революции попыткам "намеренного искажения этого исторического периода". Каких искажений опасаются эти люди, например, возглавляющий Совбез и его научный совет Николай Патрушев, бывший глава ФСБ?

– Моя версия заключается в том, что они боятся не столько искажения, сколько неудобных вопросов. А неудобный вопрос один. Как же так получилось, что в России все было хорошо, хорошо, а потом вдруг православная духовная монархия рухнула за три дня в феврале, а к октябрю к власти пришли совсем уже какие-то отморозки? Ответа на этот вопрос не существует. Во всяком случае, ответ на этот вопрос очень неудобен для нынешней власти, потому что он заключается в том, что, очевидно, в случившемся виноват Николай II. В том, что не смог модернизировать страну, реформировать политическую систему, и все это привело к кризису 1917 года. Если рассматривать эту ситуацию с точки зрения современной России, то она, конечно, выглядит очень печально – у нас тоже есть авторитарный руководитель, который не хочет ничего менять, который хочет править самодержавно, который загнобил парламент, оппозицию и всех вокруг, считая, что он любим народом. Николай II тоже был уверен, что народ за него. И внезапный крах этого авторитарного правления (которое тогда было монархией, а сейчас представляет из себя более модернизированный вид тоталитаризма) ставит очень неудобный вопрос.

Все, что можно сделать с этой годовщиной, – это очень громко и много рассказывать о том, как ужасно и плохо делать революции, что революции делают иностранные шпионы за иностранные деньги, и так далее, не вдаваясь в подробности. Потому что стоит только заняться подробностями, как немедленно выяснится, что горстка иностранных агентов не может взять и сокрушить устойчивую страну, где все хорошо. Даже если допустить, что какие-то там агенты и масоны готовили революцию, возникает неизбежно вопрос, а куда же смотрели все эти руководители той страны? Почему они допустили такую ситуацию? Как они не заметили такую гниль? Неудобных вопросов очень много. И я думаю, что все эти неудобные вопросы будут называться фальсификацией. А те, кто будут пытаться проводить какие-то неправильные параллели и аллюзии, будут называться фальсификаторами.

– Порой складывается ощущение, что чиновники воспринимают российскую историю как один из фронтов информационной борьбы с Западом и "пятой колонной", которые якобы пытаются ослабить Россию, развенчивая ее главные исторические мифы. За примерами ходить далеко не надо, можно почитать хотя бы свежее интервью министра образования Ольги Васильевой, в котором она защищает миф об истории 28 панфиловцев и говорит о том, что история невозможна без мифологизации. Как вы думаете, какие мифы о событиях октября 1917 года наиболее ценны для российской пропаганды?

– Я думаю, для нее ценен только один миф: сначала либералы развалили прекрасную монархию Николая II, а потом пришли большевики, выгнали либералов и устроили кровавую баню. Но, слава богу, среди них нашлись хорошие патриоты, которые все-таки смогли восстановить страну в другом виде. Вот такой миф, очевидно, будет существовать. Он не выдерживает никакой критики, но как миф он вполне годен. Таким образом, вся вина за революцию будет возложена не на тех, кто организовал "красный террор", не на тех, кто убивал людей, не на советскую власть, а на каких-то неопределенных либералов, которые якобы довели до всего этого Россию. Хотя это тоже, конечно, неправда. Потому что если изучать историю не по агиткам, то мы поймем, что и предыдущее Временное правительство, которое свергли большевики, было тоже социалистическим. Они были так себе либералы, откровенно говоря.

– Вы думаете, что примерно таким образом российские власти будут подгонять и форматировать этот юбилей под свои идеологические нужды?

– Да. Как мне кажется, они еще приплетут сюда французов и англичан, которым не нравился Николай II; американцев, потому что они этому всему помогали. Я думаю, они будут пытаться провести параллель не с современной Россией, а, допустим, с Украиной. "Майдан в Петрограде случился в 1917 году". На таком жаргоне все это будет пересказываться, мне кажется. Историки сейчас протолкнули очень хорошее удачное название – Великая русская революция 1917 года, что, в общем-то, на самом деле, правда. Но я думаю, что они будут просто менять акцент. Они будут говорить, что революция – это в любом случае плохо. "Вот, посмотрите, до чего довело Украину это ужасное желание делать революцию". Дальше этого, я думаю, никакое осмысление не пойдет. Они будут рассуждать о том, что после революции всегда бывает гражданская война. "Такое было и в 1917–1918 годах, то же самое – сейчас на Украине. Давайте, не будем делать никаких революций, будем терпеть, ничего не менять, потому что все перемены только к худшему".

– Многие ждут 2017 года, делают какие-то апокалиптические предсказания, говорят о том, что Россию ждут новые революционные изменения. Существует популярная конспирологическая теория о том, что история повторится ровно через 100 лет. С какими чувствами вы ждете этого юбилея? Будет ли он сопровождаться в России какими-то революционными изменениями?

– Я не верю в то, что история повторяется. Я совершенно четко вижу разницу между Россией 1917 года и современной. Разница очень большая. Во-первых, демографическая разница. Россия 1917 года – это была огромная крестьянская страна, где большинство населения составляли многодетные крестьянские семьи. В стране было очень много бедной агрессивной молодежи. Сейчас в России совсем другая демография. Я бы не сказал, что у нас очень много молодежи. Это раз. Во-вторых, в той России был роковой вопрос, который объединял большинство населения, – это земельный вопрос, над которым бились лучшие умы России и не смогли его решить. Это не вопрос какого-то благосостояния. Это вопрос, который заходит немножко дальше. Крестьяне хотели земли, земли не было. Они были готовы жечь усадьбы и так далее. Сейчас такой проблемы уже нет.

Такая прямая аналогия – вот было в 1917-м, будет в 2017-м – она тоже от незнания истории. Никакой прямой связи нет. Но что я жду от этого года? Только одного: что в своих пропагандистских усилиях власть будет выглядеть очень смешно и нелепо, пытаясь одновременно и праздновать, и не праздновать, метаться туда-сюда. Это будет, я думаю, очень занимательно. С другой стороны, главной, может быть, проблемой будет возвращение слова "революция" в актуальный дискурс. О ней так или иначе будут говорить, нравится это власти или не нравится, – в исторических программах, фильмах, на конференциях, в передачах по телевизору. Слово "революция" возникнет из воздуха и само по себе будет гипнотизировать массы. Это может дать интересные результаты в смысле влияния на какое-то знание общества, если о нем вообще можно как-то говорить. Это то, чего я жду, что это внесет некоторую напряженность на ровном месте, которая будет очень сильно раздражать власть.

– То есть когда 100-летний юбилей пройдет, власть попытается побыстрее о нем забыть?

– Как может юбилей пройти? Весь 17-й год – это целый год неудобных юбилеев. Сначала будет юбилей Февральской революции, корниловского мятежа, выборов в Учредительное собрание, потом Октябрьская революция, потом рождение ЧК. Потом будет 2018 год – годовщина разгона Учредительного собрания, начало Гражданской войны, "красный террор". Мы вступаем в целый цикл юбилеев, от которых просто никуда не деться. Хоть каждую неделю вспоминай даты, и ничего хорошего не вспомнишь. 100-летие 1918 года, 1919-го, 1920-го. Вот в 22-м году будет 100-летие провозглашения СССР. Где он, кстати? Куда делся? Никаких красивых дат, на которых можно попиариться, в обозримом будущем нет. Все даты, которые нас ждут в ближайшие несколько лет, – это даты мрачноватые и кровавенькие. Замолчать это не удастся, потому что непонятно, о чем, собственно, тогда говорить, если не об этом. Никто же не заставлял их тащить историю в повседневность. Последние несколько лет шла суперэксплуатация, допустим, темы войны, 70-летия Победы. Из темы войны выжали все, что смогли, хотя 70 лет – это немногим меньше, чем 100. Ну, вот они сами на себя это проклятье и навлекли, потому что теперь им придется что-то делать со 100-летием 1917 года. И они будут упражняться в риторике на эту тему.