Весь прошлый год ничто не предвещало, что все закончится праздником и шумными застольями. Напротив, тревожные прогнозы насчет того, что Россия будет распята, как Советский Союз, на все четыре стороны, казались реалистичными и оправданными. Должно же быть наказание за проступки и прегрешения, разрушенные на чужих территориях города, погибших детей, пассажиров взорвавшихся самолетов, которых могло бы не быть, если бы не определенные политические решения! Пока ветер дул в спину и поднимал паруса, мы победно смотрели вперед, но в прошлом году этот ветер, вперемежку со слякотью, стал наотмашь хлестать по лицу.

Атеисты и верующие едины в определении последствий волюнтаризма: наказание и пожизненное чувство вины. За долгую историю кровавых событий, войн и революций в культуре наработаны изощренные способы психологического совладания с чувством вины.

Без вины виноватые живут рядом с виновными и безнаказанными. Волюнтаризм последователен. Загадка русского произвола в том, чтобы самому все разрушать – и самому все восстанавливать. Самим создавать трудности – и самим их преодолевать. Появилась даже отечественная наука компликология (осложнистика, как называет ее автор, психолог Александр Поддьяков). В его далекой от политики книге трудность, созданная другому, возведена в ранг объекта исследования. Я лично вижу здесь огромный потенциал: после долгих лет опрощения пора уже начинать усложняться, хотя бы на виражах. Считаю, что "трудность" – ключевая ценность российского менталитета. Если ее убрать, мы потеряем волю, наш характер ослабеет. Но главное – нас перестанут уважать и бояться. Потому что таких осложнений, как мы, никто не создавал и никто никогда не преодолевал: горы сворачивали, а реки, наоборот, разворачивали...

Новый год у нас скорее подновленный, чем новый. Реставрационные работы, от строительства новых старых дорог до перелицовки старых поп-звезд, продолжаются круглогодично. Нужна революция, реконструкция? Поднимем старые архивы, повторим старые уроки. Мы цикличны как погода и обновляемся как стихийные бедствия. А природе неведомо чувство вины.

Мономания всегда влечет за собой накопление всякого хлама в виде четырех советских пылесосов на антресолях и целого погреба консервных банок, почитай, с 1961 года. Через сто лет после отмены крепостного права мы полетели в космос и тут же стали закатывать впрок банки с консервацией. А что если в ответ прилетят тунгусские метеориты? Что мы будем трескать в сырых погребах? Среди всякого исторического и психологического хлама легко затеряется не только чувство вины, но и чувство меры, чувство собственного достоинства, а также вера, надежда, любовь, благодарность, нежность…

Подавленные чувства и воля сложились в пассивно-агрессивный тип реагирования, склонность обижаться, опрокидывать вину на того, кто ближе и родней. Месть своим дорастает в воображении виноватого до неотвратимого возмездия. Так социально активные когда-то пенсионеры носятся со своими завещаниями и имуществом, лишь бы оно не досталось детям и внукам, на которых они зуб точили-точили, пока зубы не кончились… Разлетевшиеся в пыль отношения родных и близких, которым еще долго не суждено собраться за одним столом на праздники – показатель не столько политической ангажированности всех сторон конфликта, сколько их социальной беззащитности, и потому уже безответственности.

Компенсация чувства вины выплескивается в показную благотворительность, любовь не к ближнему, а к дальнему. Благотворительность помогает справиться с внутренним дисбалансом, когда нужно срочно получить лечебную дозу социального признания. У нас за это отвечала Доктор Лиза. Она нам всем, а не только больным и бездомным, нужна была для успокоения и отпущения всех грехов. За всех и ответила.

Размытость чувств делает их необязательными.

Только у нас есть Старый Новый год – на всякий случай, а вдруг новый сгинет? Помните, как у Маяковского, про паспорт, "дубликатом бесценного груза"? Уникальный документ, удостоверяющий личность, и – дубликат? Двоичная (1-0) система в политике вообще оказалась прекрасным принципом. Единицу всегда удачно оттеняет Ноль. Незаменимых нет. А значит, нет и виноватых. Я – не Я, хата не моя.

А чтобы не переводились надежные дублеры, назначаются козлы отпущения, очень ценные члены коллектива, которым суждено отбывать наказание за всех. Этим объясняется удивительная благосклонность верхов к шалостям некоторых публичных персон, вроде Михаила Ефремова и Дмитрия Быкова... Шуты составляют касту неприкасаемых, но расплачиваются за это социальным отчуждением. Даже в Fаcebook опасаются ставить лайки под их постами. Один из аккордов пресловутой "Иронии судьбы" – минорный холод, леденящий душу ужас одиночества еще молодых и красивых, но уже никому не нужных людей, когда друзья врываются с веселым гиканьем только на Новый год, по пути, куда-то спеша и опаздывая.

О одиночество, как твой характер крут!

Посверкивая циркулем железным,

как холодно ты замыкаешь круг,

не внемля увереньям бесполезным.

Оттепель, а такие горькие, промерзлые стихи. Изморозь. В пандан к ним детские стихи того же периода:

Уронили мишку на пол,

Оторвали мишке лапу.

Все равно его не брошу -

Потому что он хороший.

И прочие "Зайку бросила хозяйка", "Наша Таня громко плачет..." Кто-нибудь подберет и утешит, в чем проблема-то? Обидчик и виновник бесследно испаряются из дискурса. Зайцы волков не судят, мишки – хозяек, ну и далее по ранжиру.

Отечественная традиция переживания утраты обрывает леденящие душу сюжеты на трагической ноте. Проблемы не решаются, а запоминаются, долго мусолятся в памяти. Пассивные сострадание и раскаяние стали эстетическим кодом. Лучшие отечественные режиссеры снимали, снимают и, видимо, будут снимать фильмы-диагнозы, в которых все герои фатально обречены на муки. Это на Западе, с их прагматизмом, снимают фильмы-рецепты, в которых проблема – только начало сюжета, повод дерзнуть что-то исправить, а не замереть красиво в скорбной позе. Тарковский против, положим, Клинта Иствуда, который, может, потому и жив до сих пор, что не накладывал ни на себя, ни на своих героев печать бессмысленного заклания.

"Что делать?!" – у нас панический вопрос, ничего уже не поделаешь, катастрофа, спасайся кто может... У них – инструкция: "Что делать, если..." Но ведь исправиться – значит признать вину! Не так-то просто нас загнать в эту ловушку!

Еще никому не удалось.

Ольга Маховская – московский психолог