Чему служит изъятие детей из семьи государством – защите прав ребенка или попранию прав семьи? В каких случаях органам опеки можно проявлять свою власть и забирать детей у подозрительных родителей, а в каких нельзя? Как избежать травм детей, "спасаемых государством" от часто самых дорогих, близких для них людей? Что необходимо сделать, чтобы защитить ребенка от насилия (а возможно, и гибели) в ситуации, когда дома жить становится опасно? Всегда ли детские учреждения, куда передают отнятых детей, – панацея от случайной гибели ребенка, насилия, страданий, социальных проблем?

Вопросы эти невозможно игнорировать, когда буквально каждый день появляются тревожные новости: об изъятой из-за утраты документов у узбекской мигрантки годовалой дочке; об отнятых опекой по подозрению в избиении отцом усыновленных детях из многодетной семьи; об отправленной в детское учреждение замужней и беременной цыганской девочке; о найденном в любящей семье мальчике (немедленно отнятом), пару лет назад, вроде похищенном из роддома…

Промелькнуло упоминание о решении властей Москвы наконец-то снести больницу в Ховрине, здание которой никогда не использовалось по назначению, зато стало любимым местом подростков-экстремалов, бегавших по опасным лестницам и прыгавших через шахты никогда не существовавших лифтов. Местные полицейские и врачи скорой говорили журналистам, что там гибли сотни детей. В Москве – не в Алеппо. Дети из семей – не беспризорники. Все знали… Эти дети имели право на жизнь – даже если сами они этого не знали и не хотели знать.

Понятие "права детей" часто вызывает протест, недоумение и, что хуже всего, то и дело становится предметом спекуляция и произвольных толкований. Сторонники классической теории прав человека вовсе не признают права детей как отдельную тему: "Придумали какие-то права детей, разве ребенок – не человек? А если человек, то и права должны быть, как у всех – те же, что во Всеобщей декларации прав человека". Знакомые с Конвенцией ООН по правам ребенка тоже иной раз не понимают, зачем отдельно защищать детей от насилия, голода, отказа в лечении – ведь эти права и так гарантированы каждому. Но не каждому гарантировано право быть спасенными от родителей-агрессоров или любых "законных представителей", не умеющих создать безопасные условия жизни, это право необходимо именно детям. Да и не только это право.

Я не раз сталкивалась с убеждением не только обычных граждан, но даже чиновников, работающих в так называемой сфере детства (органы регистрации детей, опеки, образования), что Конвенция по правам ребенка в нашей стране не действует, что российские власти ее не признают. Формально власти России, как и власти почти всех остальных стран мира, права детей признают, даже отчитываются в Комитете ООН по правам ребенка. Фактически же положения самой Конвенции трактуются произвольно, а вытекающие из нее международные рекомендации в большинстве своем не выполняются. Комитет по правам ребенка не раз указывал на необходимость соблюдения прав детей-мигрантов, на обязанность государства относиться к ним, как и ко всем детям в стране. Но жесткая практика задержания детей-мигрантов, разлучение с родителями, помещение в спецучреждения (приюты "Транзит", изоляторы, больницы) не прекращается. Самым драматичным образом порой складывается судьба детей, родившихся в России у матерей-мигранток: сложная жизненная ситуация заставляет иных матерей отказываться от этих детей, органы опеки объявляют их сиротами и предлагают их усыновить. Потом их могут отнять у новых родителей и передать властям страны происхождения матери.

Вопиющий случай отнятия усыновленного младенца у семьи Егоровых, который по требованию властей Таджикистана был передан в детские учреждения на родину матери, описан в специальном отчете антидискриминационного центра "Мемориал". Несомненно, чиновники как Таджикистана, так и России меньше всего думали о праве несчастного малыша на жизнь в семье, когда обрекали его на одиночество и страдания на долгом пути в страну, где его никто не ждал и где он никогда не жил.

Самое сложное право из этой Конвенции – право на решение любого вопроса, касающегося детей, "в наилучших интересах ребенка" (на русский слова best interest хорошо не удается перевести, а в официальном ооновском переводе статья и вовсе переведена неточно, приходится пользоваться вот такой калькой). Очевидно: представления о том, что для ребенка лучше, бывают очень разными. Некоторые воспитатели убеждены, что и порка в интересах ребенка, другие считают, что детей необходимо защитить от всех испытаний жизни, даже от школы. Собственный детский опыт становится для многих каким-то не подлежащим пересмотру идеалом: меня вот так воспитывали, значит, так и надо. Иные, наоборот, делают культ из своих детских проблем: "Мне школа ничего не дала, мне там было плохо, значит, и моих детей не нужно посылать учиться".

Можно посочувствовать родителям, нарушающим права детей, но осознающим это и страдающим: не выдержав стрессов, родители могут накричать, иногда угрожать, в иных, конечно, недопустимых, но не непростительных случаях – замахнуться или даже шлепнуть. Все это неправильно и нежелательно, но дети довольно легко прощают, если старшие и сами понимают, что виноваты, неправы, переборщили. Ужасно то, что многие родители и воспитатели убеждены: они всегда правы.

Семья – самое закрытое учреждение. Ребенка могут терзать ежедневно и еженощно, и никто не будет знать. Сами дети боятся жаловаться, стыдятся своей беды, а часто и не знают, что так быть не должно. Если что-то и заметят учителя, соседи, родственники – тоже боятся вмешиваться, да ведь и альтернатива плоха: детский дом, врагу не пожелаешь. Сейчас многие обсуждают вопрос о том, можно ли доносить: не только взрослые могут чрезмерно пострадать, попав в пыточную тюрьму, но и дети, оказавшись в госучреждениях. Общественное мнение почти всегда на стороне родителей – как в истории с многодетными усыновителями, хотя кажется странным оказывать поддержку людям, которых подозревают в насилии над опекаемыми детьми. Радетели за права родителей принялись ужасаться: "Как можно строить обвинение на основании слов шестилетнего ребенка!"

Мне кажется, главное, что должно быть в основе принятие решения в "наилучших интересах ребенка", – именно мнение самих детей, конечно, если дети уже могут свое мнение выражать. Детей, сообщивших об избиениях в семье, надо спасать. Немедленное изъятие из семьи – порой единственный способ предотвратить худшее. Другое дело, что поместить их при этом можно не в детский дом или больницу (как в России делают почти всегда), а в другую семью, можно и в другой дом, где живут родственники или друзья, хотя бы до выяснения всех обстоятельств произошедшего. Борьба с насилием в семье не должна выражаться только в лишении родительских прав. Мировой опыт показывает, что социальная работа с семьей, тренинги для родителей, внимание постоянного куратора и семейного психолога могут способствовать полному отказу от привычки лупить своих близких, а тогда возможно и возвращение детей к их любящим родителям.

Несколько иначе выглядит ситуация, когда ребенок сознательного возраста ни на что не жалуется, хотя его семья не вполне отвечает требованиям закона. Яркий пример – цыганская девочка, которая вышла замуж в 12 лет, уже беременна, счастлива и довольна своей жизнью, но вдруг ее запирают в детский дом и запрещают общаться с семьей…

Ранние браки, нередко не просто при поддержке и одобрении родителей, а по сговору семей – явление дикое. Следует принимать меры для изменения этой практики, убеждения людей, даже самых традиционных, в необходимости дать детям сперва вырасти, выучиться, сделать самостоятельный выбор. Но, осуждая традиционные ранние браки, следует понимать, что эффективно в борьбе с ними, а что нет. Следует думать об интересах конкретных детей, чьи судьбы сперва определяют одни взрослые – родители, община, а потом вдруг другие – опека, государственные учреждения. Отнять у семьи беременную невестку, которой уже внушили, что она взрослая, молодую жену, которая любит мужа, будущую мать, поместить ее в детский дом – значит обречь на страдания, несчастную беременность, вредящую и будущему ребенку. Пытка детским домом бессмысленна, а единственный вывод, который, боюсь, сделают в традиционной цыганской общине, – никому ничего никогда не сообщать. Этим исключением и без того исключенных из общества людей с проблемой вредных традиций точно не справиться.

Детей нужно защищать от глупости, дикости, агрессии родителей, но делать это надо гуманно, обдуманно, с учетом мнения и желания ребенка. Альтернативой жестокости семьи не может быть жестокость государства, но и отказ от прав детей ради "традиционных ценностей" недопустим.

Стефания Кулаева – эксперт Антидискриминационного центра "Мемориал"