Кто-то из европейских медиааналитиков пару лет назад, в связи с развитием демократических социальных сетей, консервативно-правой риторики и военного конфликта на востоке Украины (который многими трактуется как вторая после югославских конфликтов европейская война, ставящая похожие вопросы), заметил, что повышение градуса эмоций в дискуссии снижает ее интеллектуальный уровень, но повышает шансы на победу того из дискутантов, кто проявит больше демонстративной чувствительности. Это относится и к телевизионным ток-шоу, и к перепалкам в социальных сетях. За последний год мне пришлось четырежды быть участником международных научных конференций, где эта максима полностью подтверждалась. Все ученые собрания посвящались военным конфликтам и попыткам их осмысления. Главный вопрос всех форумов: что могут сделать интеллектуалы, чтобы войн не было? Как гуманизировать последствия военных катастроф?

Первая история происходила в Харькове в декабре 2015-го, с немецкими организаторами. У нее была кульминация. Дискутировали два человека, поэтесса из Луганска, принявшая сторону сепаратистов, и художник из Донецка, три месяца проведший в подвалах под пытками. Их словесную бойню прекратил юрист из Сараева, конфликтолог и переговорщик, беженец из оказавшегося в почти четырехлетней осаде города. Он сказал, что люди с такими разными типами травм не могут дискутировать на равных. Женщина настаивала на символической травме украинизации Донбасса, мужчина говорил о своем опыте физических пыток. Договориться на таких основаниях они не могли. Дальнейшее развитие конфликта известно в соцсетях как избавление поэтессы З. от агрессии со стороны украинских военных после дискуссии в Харьковском университете.

Вторая история – Питер, май 2016-го. Участники наполовину те же. Выступающие из Петербурга педалировали травму Ленинградской блокады. Мне, как модератору первой дискуссии, пришлось напомнить собравшимся, что в зале присутствуют люди, лично пережившие Сараевскую блокаду, из-за чего символическая повторная травма потомков Ленинградской, предъявленная в выступлениях коллег, требует некоторой коррекции. Эти травмы вряд ли можно сравнивать напрямую, историческую и относительно свежую. Еще одна педаль конференции с русской стороны: иностранцы не могут критиковать русских за многочисленные страдания, понесенные советским народом при Советах, буквально: "Моя бабушка, которая впервые за свою жизнь при Путине наедается, не отвечает за действия Кремля". Ответ литовского представителя: а что делать с моей бабушкой, которая была репрессирована русскими после 45-го года?

История третья происходила в Калининграде. Не было открытых противостояний, хотя в кулуарах одни докладчики ворчали на других за слишком холодные выступления, к примеру, об американских дронах в Ираке, или чересчур горячие по украинскому вопросу. Военную травму калининградцы переживают как вторичную, адаптируя немецкую историю Кенигсберга как собственную, родную. Это один из интереснейших кейсов на европейском пространстве, сравнимый с переселениями народов по результатам Второй мировой и их интерпретацией и анализом ближайшими восточноевропейскими соседями. Вторичная историческая травма потомков советских переселенцев в Калининграде лишена пафоса победителей и одновременно жертв, который присущ ленинградцам всех поколений, по понятным историческим основаниям.

История четвертая, начало февраля 2017-го. Первый этап международной программы "Европа для граждан", "Югославские войны как другое лицо европейской цивилизации", проходил в сербском городе Крагуевац, центре страны, куда эмигрировали, бежали или мирно переселялись сербы из Косова – и до последнего военного конфликта (поскольку отношения с албанцами всегда были напряженными), и во время, и после. В конференции участвуют сербская, итальянская, испанская научные стороны. Когда сербская коллега начинает плакать, вспоминая натовские бомбардировки, мы все чувствуем себя – как минимум – не вправе оспорить ее утверждения о том, что православные церкви в Косове бомбились с особым западным цинизмом и что сербы были главными жертвами югославских конфликтов, а – как максимум – желание ее обнять и утешить. На конференции было много студентов и из университета города, и из старинного лицея, готовящего молодых специалистов. Я надеюсь, что они запомнили слова испанского профессора: "Если вы чувствуете ненависть в своем сердце, это первый шаг к тому, что это неправда".

Позиция жертвы близка к тому, чтобы создать и ненавидеть образ врага, виновного в том, что ты стал жертвой. Чрезвычайно сложно не задержаться в этой травме, личной и исторической. Длительная фрустрация граждан, поддерживаемая социальными провалами и политической слабостью элит, может вести к реваншизму правого толка. Это касается всех стран; как показывает опыт последнего года, практически всего мира. Что до Сербии и Хорватии, бывших военных противников, то их граждане массово протестуют против законопроектов об обязательной воинской повинности. Одно дело – незажившие травмы и декларации, другое – реальные перспективы того, что твой муж, сын и брат опять пойдут на войну, которую любой нормальный человек ненавидит, когда она касается его лично.

Елена Фанайлова – журналист, ведущий программы "Свобода в клубах"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции​