Тамара Ляленкова: В эфире "Рожденные после СССР", программа о том, какие традиции молодежь наследует из прошлого, и что нас ждет в будущем. Послушать и посмотреть обсуждение можно на сайте Радио Свобода и на телеканале "Настоящее время".

Сегодня мы поговорим о людях, которые на деле противостоят обществу потребления, поскольку продукты и прочие необходимые для жизни человека вещи они не покупают, а находят, в т. ч. на свалках и в мусорных контейнерах. В отличие от нищих, фриганы так поступают по идейным соображениям, во-первых, чтобы сохранить экологию, во-вторых, не желая становиться частью системы купли-продажи, а еще потому, что такой стиль жизни кажется подходящим. В московской студии эколог, куратор общественных движений "Мусора. Больше. Нет" и "Раздельный сбор" Анна Подолина и последователь фриганизма Игорь Жогин.

​Игорь, то, что я перечислила, это правда или нет? Вы стали фригином из идейных соображений, каких-то личных пристрастий или обстоятельства так сложились?

Игорь Жогин: Сложно однозначно ответить. Разумеется, в первую очередь это идейные соображения. Фриганы все очень разные. Кто-то является вегетарианцем.

Тамара Ляленкова: С этого и началось, наверное, фриганство.

Игорь Жогин: Да, конечно. Лично я стал фриганом как-то очень естественно. Это традиция в семье – не выбрасывать еду. Я застал многих своих пожилых родственников, которые были невольными участниками многих событий в нашей истории в ХХ веке. И это было естественно – лучше меньше купить, но не выбросить. А где-то несколько лет назад, когда я узнал, что есть такое слово, такой термин, такое движение, я как бы в него включился. Это для меня было настолько естественно. Здесь не было никакого противоречия. Здесь не было некоего модного движа. Я не гнался. На самом деле, три года назад над нами все смеялись. Сейчас, как вы, как другие ваши коллеги приглашают в студии, и мы можем об этом официально и свободно говорить.

Тамара Ляленкова: Игорь, как достаточно разные люди приходят к одному?

Игорь Жогин: Недавно я в одной сети быстрого питания съел картошку фри и куриные ножки. Я был этому очень рад. Но надо сказать, что не все фриганы едят объедки. Я, допустим, откусанные бургеры не ем.

Тамара Ляленкова: Извините, а кто же оставляет целые бургеры?

Игорь Жогин: Есть мажоры, скажем так, которые зачем-то покупают очень много всего. Как правило, это могут быть парень с девушкой. Он зачем-то приглашает ее в фаст-фуд. Он покупает огромное количество еды, тратит много денег. По чеку больше 1000 руб. Это слишком расточительно для фаст-фуда. И потом это все остается. И просто жалко чисто из каких-то рациональных побуждений.

Тамара Ляленкова: Не потому, что есть хочется?

Игорь Жогин: Нет. Есть такие фриганы, у которых более сложная ситуация. У них какая-то привычка, они вообще не покупают еду. Есть другие. Надо еще сказать, что все-таки часто фриганы ищут еду на мусорках супермаркетов. Там еда упакованная и тоже много всего. Огромное количество! Диву даешься – сколько выбрасывают.

Тамара Ляленкова: По поводу выбрасывать. Аня, есть такая проблема для вас как для эколога – этот продуктовый мусор, который, может быть, утилизирован человеческим способом, а не просто испорчен, выброшен? Это как решает проблему с экологией хотя бы чуть-чуть?

Анна Подолина: Я думаю, что здесь два аспекта есть. Экологический аспект может быть минимум пять базовых ресурсов для человека – это вода, еда, воздух, энергия и переработка отходов. Когда мы эту еду отправляем запакованную в мусор, она будет разлагаться столько же, сколько эта упаковка. Для меня компостирование и переработка органики это очень важный вопрос. Вся эта еда – это органика. Если ее просто положить в кучку на улицу, даже не в компостер, где она переработается в плодородную почву, за два года, ничего не делая, превратиться в почву. И не будет всех этих ужасов, этого метана, который взрывается на этих свалках и т. д. Мы уменьшим количество мусора на помойках. Мы это переработаем во что-то полезное, если мы ее просто вынем. Если мы решим таким образом заодно и вопрос о базовой еде для населения, это очень хорошо. Тем более что сейчас кризис. Сейчас очень много людей… Мне продавцы жалуются, покупательная способность по еде в пять раз упала. В пять раз меньше люди стали покупать свежих овощей, фруктов, в т. ч. мяса. Это базовые вещи. Меня это ужаснуло.

Тамара Ляленкова: Почему? Потому что они продолжают по-прежнему производиться, но не востребованы, и поэтому придется их как-то утилизировать, выбрасывать?

Анна Подолина: Меня ужасает то, что у нас сейчас настолько неправильно решен вопрос логистики по отходам, что население, даже работающее население, сильно сокращает свой рацион. Огромное количество уходит на помойку. Тем более что все знают, что первые два дня по тем же супермаркетам, по магазинам их обязали это выбросить, но оно еще целое. И сами продавцы этих магазинов говорят, что никогда так не наешься йогуртов, как работая в магазине, потому что оно все еще хорошее. Этим активно пользуются, как ни странно, сотрудники перерабатывающих станций, сортирующие мусор.

Тамара Ляленкова: Они тоже отчасти фриганы, да?

Анна Подолина: Да, они фриганы. Потому что, когда я говорю, как они проживут на 15 тыс. официальной зарплаты, мне говорят: "Да, они с соседними магазинами договариваются. И то, что у них только что списано, они у них за бесценок или даром получают". Поэтому они не тратятся на еду совсем. С этой точки зрения, конечно, решение сразу двух вопросов – переработка отходов и еда. Отлично.

Тамара Ляленкова: Да, но, с другой стороны, такая экономическая система, которая работает именно так, и общество потребления, которое привыкло так жить, - это такое условие, может быть, развития современного мира до некоторых пор. Мы спросили у доцента Кафедры теории экономики СМИ МГУ Андрея Вырковского, каким образом движение может действительно реально повлиять на экономику в целом.

Андрей Вырковский: Стремление выбраться из мира товарно-денежных отношений – это значит стремление выбраться из нынешнего, можно сказать, из капиталистического, а можно сказать из весьма упорядоченного мира. Формы протеста могут быть разными. Могут быть студенческие протесты середины века, могут быть контркультуры любого типа. Это фактически контркультура, которая упакована, если хотите, в экономику. Мне кажется, что это круто. Очень много всего. И это тоже вызывает у меня чувство сожаления глубокого. Очень много в этом мире тратится зря, впустую, ни на что. Естественно, есть люди, у которых в голове не укладывается, как можно столько всего потратить впустую. Еще раз возвращаюсь, это протест против того порядка, который сложился. Огромное количество ресурсов тратится при добывании, потреблении, неумелом хранении и подобным вещам.

Я вам скажу так, экономика неизбежно в ближайшее десятилетие изменится, потому что ситуация "золотого миллиарда" уже не повториться – не хватит ресурсов планеты. И после того, как глобализация принесла всем остальным 6 млрд. знания о том, как живет первый "золотой миллиард", эта ситуация уже никогда не будет прежней. Мир вынужден будет измениться. Экономика должна быть измениться, потому что 6 млрд. людей хотят жить как первый миллиард. Значит, первому миллиарду придется делиться. Если экстраполировать объем ресурсов, который потребляет первый "золотой миллиард", то на остальные 6 млрд. не хватит всей планеты. Значит чем-то придется делиться, что-то придется менять. Это неизбежно.

Почему это все происходит? Потому что все-таки лучший на свете закон – закон баланса спроса и предложения – не абсолютен. И поэтому он допускает эти лаги, когда что-то очень неэффективно расходуется. Над этим всем огромная надстройка маркетинга. Ты можешь съесть темный персик, но ты не станешь, потому что ты привык есть свежий. И тебе никто не докажет, что это хороший персик. Базовый закон где-то там работает. Если бы не было этой гигантской надстройки маркетинга, которая продает бренды, которая продает иллюзии, фантомы, то, возможно, все было бы эффективней. Но мы этого знать не можем. Даже если бы не было этой надстройки маркетинга, все равно огромный пласт этой неэффективности оставался. Другое дело, что индустриализовать его, сделать массовым, чтобы этой неэффективности вообще не было, невозможно. Поэтому фриганство – классный, интересный феномен, но маргинальный, и он будет маргинальным. Потому что как только вы начнете типизировать эти ошибки, эти неэффективности, собирать, условно говоря, недоеденное массово и будет доказано, что это не вредно, а даже полезно, если вы массово начнете использовать вторичную одежду и т. д. и т. п., это моментально встроиться в существующую систему. И это уже будет бизнес.

Анна Подолина: Мы очень много говорили про еду. А если мы говорим про обычного обывателя, первое, что вызывает отторжение – это гигиена. За другим доедать… Но мы не затронули такой аспект, как то, что люди берут вещи с помойки или то, что люди используют, то, что люди воспринимают это как мусор, т. е. тема вторичного сырья. Мусор это не мусор, а вторичный ресурс. И вот здесь я не согласна, что это маргинальное какое-то движение. Оно очень давно идет. И доказано, что если оно отделено, чисто и разобрано на конструктор, на хорошие составляющие, никаким это отталкивающим эффектом не является. Если мы берем порвавшийся кожаный пиджак и разрезаем его на куски хорошей кожи, которые мастерица использует под основу украшений или декорирование одежды, это не может быть маргинальным, потому что оно хорошее. Арт-переработка – это вторая моя очень важная тема. Hand made сейчас очень дорог.

Тамара Ляленкова: Это можно как-то использовать.

Анна Подолина: Поэтому я сейчас внедряю точки сбора на арт-переработку.

Тамара Ляленкова: Прекрасно. Но речь-то шла как раз о другом. Все мы знаем секонд-хенд. Это как раз та история, когда это стало продажным. О чем говорил Андрей Вырковский. Если это будет популярно и востребовано, это просто может превратиться в новую систему. Люди беднеют. Все меньше будет тех людей, которые оставляют нетронутыми гамбургеры, чизбургеры. Что будете делать?

Игорь Жогин: Меня ваши коллеги спросили: "Как же так?! Если все так плохо, не отдают нуждающимся, презрительно к ним относятся. Как же мы до такого дошли, если еще совсем недавно жили в другом обществе?!" И я сам не нашел на это ответ, потому что задаю себе этот вопрос постоянно. Можно посмотреть на опыт некоторых европейских стран, которые до недавнего времени были такие жестко капиталистические, где ситуация повернулась обратно. Ситуацию может решать не экономика, а юриспруденция. Например, в США у каждого продукта есть несколько сроков - пока это вкусно, пока это полезно, пока это безопасно. В России один срок. И часто он занижен производителем. Срок годности на мед это вообще бред, потому что мед не портится в принципе, и т. д. Очень жесткие условия ставит Роспотребнадзор. В Петербурге была недавно ситуация, когда люди, кто организует отдачу еды, установили на задворках магазина холодильник, куда каждый мог принести еду. Причем, еда, насколько я понимаю, была не с истекшим сроком годности. Но Роспотребнадзор свою епархию решил никому не отдавать. Здесь еще такой политический аспект присутствует.

Возвращаясь к Европе. Есть интересные примеры. Год назад во Франции был принят закон, когда крупные супермаркеты не могут выбрасывать еду. До истечения срока годности, до срока реализации они обязаны отдавать в благотворительные организации. И это прекрасно. В России торговым сетям проще выбросить еду. Тогда как за одни сутки торговая сеть может по акту передавать юридическому и физическому лицу продукты питания и не несет за это никакой ответственности. Потому что так она должна платить за утилизацию этих продуктов. Часто торговая сеть не платит за утилизацию, выбрасывая куда попало. Если бы они должны были платить за утилизацию, то у них был бы экономический стимул отдавать в благотворительные организации. Это первый аспект – экономический.

Анна Подолина: Да, кстати.

Игорь Жогин: А юридический – запреты не так уж и плохи. Во Франции закон пробил фриган. Парень, который будучи студентом в Париже, приехал из провинции и говорит: "Я отдавал много денег на аренду жилья. Мне не хватало. Я стал замечать, что очень много качественной еды выбрасывается". А в Европе, надо сказать, нет такого экстрима как у нас, где приходится сталкиваться с разными неприятными объектами в мусорке. Там все достаточно цивильно упаковано. И этот парень стал муниципальным депутатом, а потом на федеральном уровне уже как инициатор законопроекта пробил закон. Понятно, что крупному бизнесу это не понравилось. Ну, что делать?! Не хочешь работать по правилам, уходи с рынка. У нас, конечно, если будь такая ситуация, вдруг у нас появится какой-то активный депутат, социально мыслящий, что у нас будет? У нас бизнес завоет. У нас очень монополизированный рынок. Наценка в российских торговых сетях с опта 100%, в Европе – не более 20. Поэтому тут все вместе.

Тут мы поднимаем вопрос от какого-то нравственного аспекта. К сожалению, у нас в стране очень плохо относятся к бомжам. Когда пишут, что фриганы не бомжи, я не испытываю негатива к бомжам. Я сам первый отдам нуждающимся еду, а себе забираю только тогда, когда понимаю, что вокруг никого нет, а утром это все сомнет мусоровоз. И, конечно же, все смешивается с политикой, с правом и т. д. Капитализм наступил внезапно, и такие издержки появились тоже внезапно.

Тамара Ляленкова: Но общество каким-то странным образом саморегулируется. Это какая-то такая очень замечательная история.

Анна Подолина: Сейчас огромное течение фримаркетов и дармарак. Люди отдают хорошие вещи. Им не хочется заморачиваться – продавать их через сайты. Не всегда это готовы принять в церкви. Проще людям расхламляться таким образом, что они хорошие вещи отдают. Это дарение повсюду. И эти секонд-хенды, на мой взгляд, помогают экологии, потому что там можно купить абсолютно новые вещи, которые списал магазин, как уже не новую коллекцию.

Тамара Ляленкова: Но это же места надо знать. Надо этим заниматься так же, как не пойдешь в любой торговый центр или на любую помойку.

Игорь Жогин: Практически на любую. Поэтому никакой конкуренции жесткой нет. Я крайне порицаю так называемых фриганов, которые вступают в какие-то перепалки с бомжами и т. д. Потому что это просто жадность. И фриганство и жадность несовместимы.

Анна Подолина: Почему у нас такое искусственно раздутое впаривание нам? Людям хочется заработать. После Второй мировой войны все эти производства нужно было чем-то занять. И сделали разные феномены – искусственные ломаются вещи. Мода диктует, что вещи уже некрасиво смотрятся, хотя раньше фасоны столетиями считались изысканными, замечательными. У нас искусственно, чтобы был товарооборот. Таких помоек никогда не было в жизни. Никогда! Пластиковому мусору всего лишь 70 лет. Что у нас получилось? Не посчитали, что это некуда девать. Оборот сделали, а помойки нас отравляют и выживают с нашей планеты. Они занимают огромное количество места. Люди не осознают этого. В Балашихе, на окраине Москвы, три горы. Одну просто присыпали землей и назвали горнолыжным курортом. Люди ездят туда, платят деньги, травятся. Лисья гора – знаменитый горнолыжный курорт. И они растут рядом с нами. И мы все хуже себя чувствуем.

Тамара Ляленкова: Да, сейчас идет как раз речь о том, что перерабатывающие мусорозаводы, Новая Москва. И это проблема.

Анна Подолина: Почему я говорю так много про переработку. Потому что нужно, чтобы этих свалок не было. Концепция "Ноль мусора", написанная больше 20 лет назад, активно принимается по всему миру. Она направлена на два аспекта. Нам нужно все перерабатывать как в природе. Нет мусора, потому что мы все перерабатываем. Чтобы можно было переработать, нужно чтобы все материалы могли быть переработаны. Поэтому сейчас законы идут против разных компонентов, которые нельзя переработать. И второй момент – нам нужно это сортировать и искренне направлять на переработку. Мне кажется, что фиканство замечательно тем, что люди сами дополняют этот элемент переработки. Они удлиняют срок жизни этих вещей. Они фактически запускают эти ресурсы. И они не выброшены. Мы не только занимаем место, мы не только тратим ресурсы, мы забываем о том, что эти ресурсы конечны, а мы их закапываем на эти свалки. Доказано, что добыча золота со свалок эффективнее, чем в шахтах на данный момент, потому что все, что было легко выработать – выработано. Если наши люди начнут видеть в мусоре не мусор, а ресурсы, начнут сортировать не только на привычное стекло, пластик и макулатуру, а на вещи будут смотреть как на полезный ресурс. Потому что, наконец-то, всего год или два назад построено предприятие в России, перерабатывающее ветошь. До этого просто не было. Сейчас весь этот огромный поток вещей можно переработать в тряпочки, которые пойдут для мытья полов, досок в школах и т. д.

Тамара Ляленкова: Но мне кажется, что еще проблема в том, что современная технология так устроена, что производит товары, во всяком случае, такого определенного широкого потребления с ограниченным сроком действия. Их не передашь. Вот он у тебя год поработал, и ты вынужден поменять. Если раньше телевизор мог стоять 10 лет, то сейчас так происходит, что это все уже негодно. Этим нельзя поделиться. Оно просто уже не работает. Что делать?

Анна Подолина: Здесь есть такой элемент – либо его отправить на полную переработку, есть утилизация электрохлама, либо придумать ему другой концепт. Например, из электроники это может быть точно также материал для творчества, чтобы что-то из этого красивое, креативное поделать. Это можно разобрать на детали. И этим можно позаниматься в кружке электроники. Всему можно найти применение. Это все может быть не мусором. Главное, чтобы эти соединения были не токсичными.

Тамара Ляленкова: Игорь, ваша идея, что надо мир таким образом сохранить, относится только к еде или связана с одеждой тоже?

Игорь Жогин: Открою секрет, все фриганы до того, как перейти к еде, конечно, 5-10 лет назад были этапы, о чем Аня говорит, т. е. это техника, какие-то интересные предметы. Я в этой связи всегда говорю, что я историк. Поэтому люблю я помойки. Там огромное количество артефактов – архивы, фотодокументы. К сожалению, люди все это выбрасывают. Поэтому, конечно, начинали с этого. Одежду лично я стараюсь не брать. У меня такое предубеждение. Это, конечно, смешно – вроде как фриган. Но я не ем объедки. Я такой цивильный фриган, хипстер, можно сказать. Конечно, одежду я, наверное, выбрал, что брать, что не брать. А так все естественно. Дома я также компостирую органику, закапываю ее в Москве под окном. Многие люди, кто ко мне приходит домой, конечно, смеются.

Тамара Ляленкова: И очень зря.

Игорь Жогин: Для меня это такое партизанство экологическое – это образ жизни.

Тамара Ляленкова: У вас, наверное, больше денег на другие вещи остается, если вы работаете.

Игорь Жогин: Конечно. Есть огромное количество других целей, на которые я могу потратить сэкономленные деньги. Потому что если считать, сколько экономится денег, это нормальная сумма, которую можно потратить на ту же самую новую технику, ни какие-то путешествия. Но надо понимать, что все-таки в России фриганы – это люди изначально с альтернативным образом жизни. Когда говорят про сказки, что там какой-то чувак ездил на "Мерседесе", а потом пошел фриганить, это не про Россию. И вот слово АОЖ (альтернативный образ жизни) – это, наверное, является основой. Фриганы – это люди, которые не стремятся к большому заработку. Это люди, которые живут ради жизни, а не ради каких-то потребительских скилсов.

Анна Подолина: До людей сейчас, благодаря информационному буму, начинает доходить, насколько им затуманили сознание. И они уже не хотят работать на то, чтобы купить вещи, которые перекочуют на помойку. Сейчас лозунг жизни – "Мы тратим жизнь на то, чтобы заполнить соседнюю помойку". И нам впаривают то, что мы должны работать, работать, работать, продавать свою жизнь для того, чтобы надеть платье не за 3 тыс., а за 25, чтобы поездить на машине за 1,5 млн., а не за 300 тыс. и т. д. А люди начинают задавать вопросы: "А зачем я вообще живу на этой планете? А что я хочу сделать в этой жизни? А почему мне нужно часто идти на работу, которая не совсем мне соответствует, но зато платят больше, легче устроиться, более стабильная? А нужно ли мне брать ипотеку на однушку в Москве? А хочу ли я жить в этом городе? А хочу ли я всю жизнь работать на это?"

Тамара Ляленкова: Поговорим о том - является ли фриганизм реакцией на предложенные современной политикой и экономикой обстоятельства, или становится в силу личных предпочтений очень важным жизненным стимулом. В московской студии психолог, основатель и руководитель Центра развития личности Дмитрий Аношкин.

Как вам кажется, вот этот стиль жизни, который возник у разных людей, это такой социальный ответ или, может быть, просто такие странные личности, о которых мы узнаем в силу того, что теперь все можно узнать?

Дмитрий Аношкин: Скорее это такая странная возможность, предоставленная современным обществом. То, что произошел перекос в сторону потребления, наверное, это не секрет уже ни для кого. Наверное, во все времена развития человечества, когда освобождалась ниша, где можно что-то получить очень легко или бесплатно, были определенные люди, которые эту нишу занимали.

Что касается личных предпочтений таких людей. Дело в том, что переходя на такой режим питания, потребление, они из общества потребления не исключаются. Общество потребления в головах. Оно не в форме обмена натурального, через деньги или через какие-то дополнительные средства.

Тамара Ляленкова: Мне как раз казалось, что здесь есть идея, потому что в отличие от нищих, которые так живут и по-другому не могут, это такой осознанный выбор. Тогда это все-таки такой некий протест внутренний или нет?

Дмитрий Аношкин: Вряд ли это протест. Скорее это все-таки возможность. Потому что трудозатраты на добывание продуктов питания и определенных вещей таким образом стали сводиться к минимуму. Лет 50 назад, наверное, такую ситуация сложно было себе представить.

Тамара Ляленкова: Да, это правда. Замечательные ребята – фригины.

Дмитрий Аношкин: Да, но где здесь уход от общества потребления? Здесь идет акцент на достать вещи, на способ, именно на сам процесс, на сам способ доставания этих вещей, т. е. как раз к потреблению они прилеплены наглухо.

Тамара Ляленкова: Тут же барьер, наверное, еще какой-то психологический. Так просто подойти, залезть в помойку, достать какую-то вещь, ее присвоить – на это нужны, наверное, какие-то нравственные силы.

Дмитрий Аношкин: Не знаю. Я родом из Советского Союза. Лазать по помойкам, честно говоря, было еще то развлечение, особенно по производственным.

Тамара Ляленкова: А что там было?

Дмитрий Аношкин: Всякие удивительные детали, куски станков, разные необычные вещи. Но это как раз, наверное, то, что изменило наше время. То, что имея, вкладывая свой труд, вкладывая те же финансы, можно обеспечить себе свободу, т. е. получить то, что ты хочешь в том формате, в котором ты хочешь. И, наверное, это как раз и есть выход из общества потребления. Это, скажем так, развязывает руки, т. е. можно сделать акцент на потребительство, на то, чтобы потребить в жизни как можно больше вещей, а можно обеспечить себя инструментами для жизни и для творчества. И эта возможность появилась. Как раз в Советском Союзе больше страдали от того, что не было ресурсов для творчества. Почему-то все думали, что когда это появится, мы вдруг станем свободными, мы вдруг станем развиваться, мы вдруг станем делать то, что в Советском Союзе было задавлено, запрещено или не хватало ресурсов. Например, такая простая вещь как лабораторная посуда. Единственное место, где ее можно было взять. Попросить, если дадут, если не прогонят, и найти на помойке около Института цветных металлов. И казалось, что время изменится. А когда время поменялось, казалось, что сейчас мы кинемся на то, что мы начнем реализовывать свою свободу. А произошло нечто другое.

Тамара Ляленкова: Смотрите как любопытно. Вот момент – подойти к помойке и присвоить чужое. Тут же все-таки о чужом идет речь, взять то, что уже было использовано. Это какой-то особый склад должен быть у человека?

Дмитрий Аношкин: Я думаю, что – да. А о том, чтобы присвоить чужое, здесь речь не идет. Оно уже не чужое, оно уже обезличенное. Скажем так, эта вещь прошла свой барьер отчуждения. Она уже ничья. Она уже не принадлежит.

Насчет определенного склада. Я думаю, что – да. Потому что, наверное, это как раз влипание в общество потребления, цель которого найти и употребить. Не произвести, не придумать, не реализовать себя, а именно – найти и употребить. И вот весь акцент – насколько качественно, насколько быстро и насколько успешно это сделано. А насчет склада людей – да. Скорее этих людей я бы больше назвал продуктом общества потребления.

Тамара Ляленкова: Перенесемся в Санкт-Петербург. Александра Легкая, которая организовала проект "Фудшеринг". Это система, при которой люди меняются едой вместо того, чтобы выбрасывать на помойку.

Александра Легкая: Наш проект называется "Фудшеринг". Мы спасаем хорошую еду от утилизации. Изначально идея возникла, потому что я сама часто встречалась с тем, что выкидываю какую-то еду. Мне, например, подарили какие-то конфеты, я их не ем. Или просто я сварила много супа, а гости не пришли и не съели. При этом я одно время работала в детском саду и видела, что даже в таких местах очень много выкидывается какой-то еды – хлеб, кефир, горячее.

Я знала, что есть такое движение "Фудшеринг", что оно называется так в Германии, что такая же тема есть в Финляндии. Такое есть – спасение еды. И я решила что-то похожее у нас организовать, где и люди, и организации смогут делиться своей едой ненужной. Это хорошо пошло. У нас сейчас в группе почти 28 тыс. человек и около 100 организаций по всей России. Я всегда могу продукты понюхать, посмотреть, попробовать. Как-то раз нам после фестиваля, например, отдали много хумуса. И он простоял на солнце весь день. Вечером я начала его фасовать. Мне показалось, что он уже не очень, потому что он простоял на солнце. Я его выкинула вместо того, чтобы раздавать. Если есть какие-то сомнения, мы никогда не будем это отдавать. Потому что это и наша репутация, и заведения, и здоровье людей. Например, хлеб. Мы знаем, что он сегодня утром был выпечен, а к вечеру его уже выкидывают. Поэтому мы его забираем.

Я придумываю рецепты. Например, вафли из акары, суп из акары, паштет из акары. На самом деле, я этим очень горжусь. Потому что это такой продукт, из которого много чего можно сделать, но у нас он неизвестен. И я так рада, что у меня получилось придумать из нее какие-то вкусные штуки, которые люди воспринимают. Еще у нас на обедах есть несколько поваров.

На "Еду без границ" понятно, кто приходит. Много бездомных, пенсионеров, а "Фудшерингом" пользуются очень многие. Нет какой-то определенной категории – это и многодетные, и студенты, и просто обычные люди. Кто-то из идеологии, кто-то по экологическим причинам, кто-то за счет этого может разнообразить свое меню. Мы стараемся делать очень много, очень по-разному, чтобы это было понятно для всех. Потому что кто-то говорит: "О! Новый год для бедных детей – это круто! Наконец-то, вы что-то полезное делаете". А кто-то наоборот говорит: "Блин, это так круто, так модно". Больше современных людей, современной молодежи об этом узнают.

У нас в команде все достаточно многогранные, разносторонние личности. Поэтому все очень дружелюбно. У нас очень добрая, дружелюбная атмосфера. Людям нравиться делиться. Иногда люди опасаются, например, что-то брать, но при этом они с удовольствием что-то отдают. У нас очень открытая система. Всегда можно спасти еду. Также к нам может любой желающий может прийти и поготовить с нами. Это не какая-то строгая и закрытая система. Наоборот, если вам хочется как-то помочь, начиная с того, чтобы просто принести свои ненужные продукты, вы это спокойно можете сделать. У нас очень много людей от 18 до 50 лет. Абсолютно все разные тетушки, дядюшки, мальчики, девочки. Мы только рады, когда разные люди помогают. У нас такая хорошая тусовка собралась. К нам всегда можно прийти и поучаствовать.

Тамара Ляленкова: Что скажете, Дмитрий?

Дмитрий Аношкин: Замечательное человеческое дело! Чудесные люди, конечно.

Тамара Ляленкова: Это не социальные работники. Они творческие. Очень разные люди приходят, чтобы воспользоваться возможностью поесть. Как вы это откомментируете? Это не совсем то, о чем вы говорили.

Дмитрий Аношкин: Я все-таки вернусь к тому, что современная система, причем, и наша, и западная скроена настолько криво, что образовалась целая огромная ниша, которую пытаются запретами регулировать, но она запретами не регулируется. Возникают излишки еды, излишки произведенных продуктов, которые могут быть употреблены. И они в рамки этой системы не вписываются. Эту часть просто обрезают. Все остальное об этом. Есть люди, которые используют это в своих целях. Есть люди, которые на этом делают хорошее человеческое дело. Но по сути это использование этой части несовершенства системы.

Тамара Ляленкова: Это такое закрывание дыр получается.

Дмитрий Аношкин: Закрывание дыр, да.

Тамара Ляленкова: И в том числе чисто таких каких-то гуманитарных, мне кажется, человеческих.

Дмитрий Аношкин: Конечно, конечно.

Тамара Ляленкова: Не столько про еду, не столько про тряпки, сколько про дефицит общения еще.

Дмитрий Аношкин: Здесь как-то сконцентрировалось все – и несовершенство системы в плане потребления, реализации этого баланса социального. Наверное, недостаток системы в том, что мы имеем сейчас – это отчужденность людей, это недостаток теплых человеческих чувств, общения. И оно как-то соединилось.

Тамара Ляленкова: Очень любопытно, что это еще через еду. Потому что накормить человека, угостить человека – это такая очень важная вещь. Она была сакральная изначально.

Дмитрий Аношкин: Да.

Тамара Ляленкова: Может быть, в этом есть не желание мириться с глобализацией, а может быть просто нехватка общения какого-то?

Дмитрий Аношкин: Я думаю, что – да.

Тамара Ляленкова: Смотрите, мы начали с вещей, связанных с потреблением, а вышли на какие-то более важные, духовные для общества вещи. И это история, может быть, даже не фриганства, а всего общества в целом.