Владелец двух музейных коллекций и энтузиаст возрождения казачьей культуры Владимир Мелихов, которого обвиняют в незаконном обороте оружия и боеприпасов, выступил сегодня с последним словом в Подольском городском суде. В прениях прокуратура запросила для него два года лишения свободы. Сам Мелихов утверждает, что дело против него сфабриковано, изъятое оружие – музейные экспонаты, а патроны ему подбросили во время обыска, проведенного у него дома летом 2015 года, по надуманным основаниям. Причем экспертиза, проведенная по инициативе следствия, признала боеприпасами лишь пять патронов из 64. Оглашение приговора по делу Мелихва в Подольском городском суде назначено на 13 июня.

По словам Владимира Мелихова, претензии со стороны российских властей и правоохранительных органов он начал получать десять лет назад – вскоре после открытия мемориала "Донские казаки в борьбе с большевизмом" в станице Еланская и музея Антибольшевистского сопротивления в подмосковном Подольске. Оба комплекса, созданы на личные средства Мелихова. А открытие музея стало поводом для дискуссий о допустимости включения в экспозицию документов, освещающих историю коллаборационизма в Великой Отечественной войне и биографию лидеров коллаборационистских соединений, в частности, генералов Андрея Власова и Петра Краснова.

Накануне выступления с последним словом в суде Владимир Мелихов рассказал в интервью Радио Свобода о том, для чего, по его мнению, следователям понадобилось возбуждать против него уголовное дело и какого приговора он ждет от суда.

– После того как 29 мая 2015 года у меня в аэропорту Домодедово вырвали из заграничного паспорта лист и не дали вылететь в Лиенц на освящение часовни, которую мы построили на казачьем кладбище, поднялась довольно большая волна протеста среди русских эмигрантов, общественных организаций российского зарубежья. Они писали письма в посольство, делали прокламации и прочее. Для того чтобы погасить это возмущение, буквально через неделю у меня дома устроили обыск по надуманному предлогу – лишь бы при осуществлении этого обыска что-то там сделать, подбросить, подложить и обвинить меня в чем-то, что оправдает их действия на погранпосту, когда меня не выпустили из России.

Тут же практически во время обыска прошла передача, где репортер (это есть в общем доступе на НТВ) говорит: дескать, Мелихов хотел выехать в Лиенц, однако оперативники провели обыск и задержали его, потому что нашли патроны, пистолет... и прочую всю эту чепуху. То есть это была форма прикрытия, но сделано это было таким грубым образом. В доме у меня живут 12 человек – члены моей семьи, и патроны подбросили не там, где я живу, а там, где живут дети, и в местах общего пользования. Напрямую привязать ко мне эти патроны нельзя, потому что не у меня в спальне они их "нашли", а у детей как бы.

Во-вторых, они изъяли пистолеты, которые были деактивированы, это для музея, это не огнестрельное оружие. Их тоже ко мне привязать нельзя. Поэтому они такой акт устрашения сделали, телепередачу выпустили и вроде бы вопрос закрыли. И дело закрыли, самое главное! Через месяц они отдали все документы в подольскую полицию, подольский следователь посмотрел, что некому здесь предъявлять обвинение, и закрыл это уголовное дело. Через некоторое время, видимо, по звонку сверху, им дали втык, они вновь его открыли. Вызвали на допрос меня и моих домочадцев, но когда узнали, где были найдены патроны и что за оружие было изъято, они вновь его закрывают. И опять сверху звонок, и опять они его открывают.

–​ О каком оружии все-таки идет речь?

– Это пистолеты. Один – 1896 года револьвер Раста и Гассера. Он деактивирован, ему уже больше 130 лет, и он признан неогнестрельным оружием. А второй – это абсолютно ржавый браунинг 1935 года. Он тоже деактивирован: просверлены дырки в стволе и уничтожен затвор, то есть ни одна деталь не рабочая. Еще изъяли ряд других, но их уже вернули давно, когда следователь закрывал это дело. Но так как команда сверху все-таки поступила, они сделали экспертизу, которая четко показала, что ни один из этих револьверов не является боевым, не может осуществлять выстрелы.

Остались патроны. По патронам начали предъявлять, что "раз дом ваш, он на вас числится, то вне зависимости от того, где мы их нашли, у детей там или в местах общего пользования, они автоматически принадлежат вам". И вот с таким обвинением вышли в суд. Это уже был сентябрь 2016 года. Судья, проведя два или три судебных заседания, вызвав в качестве свидетелей тех, кто участвовал в обыске, понятых и одного из сотрудников ФСБ, воочию убедилась, как они друг другу противоречат. Даже по тому, где они нашли патроны: один говорит в одном месте, другой – в другом, третий – в третьем. То есть понятно, что никто из них не видел, где эти патроны были найдены, а просто они были подброшены.

И видя, что никакого здесь обвинения быть не может, а оправдательный приговор для российского судьи сегодня – это как измена родине, судья отдает дело обратно в прокуратуру, то есть сбрасывает с себя ответственность. В сентябре сбросила, и все это время прокуратура использовала уже другую методику. Она стала запугивать меня, делая подписку о невыезде. Если я был до этого всегда под подпиской о явке, но был свободен в передвижениях, то здесь они как бы приковали меня цепью и говорят: мы тебя будем держать до тех пор, пока ты не признаешься. Так было до марта месяца, а так как мы ни на какие переговоры не шли, они опять сбросили это уголовное дело в суд, абсолютно ничего не изменив. Весь обвинительный акт буква в букву один и тот же.

–​ Но в этот раз суд не отказался рассматривать дело.

– Да. И в этот раз, на удивление, суд, в отличие от предыдущего, все наши ходатайства удовлетворял. У нас есть видео (имеется в распоряжении Радио Свобода), достаточно хорошо показывающее, как врут сотрудники ФСБ. У нас в доме во время обыска были люди, которые в акте не указаны, и они говорили, что видели, как нашли патроны, и много-много других нарушений. И вот прежняя судья это все не принимала, а эта судья все приняла, абсолютно все! Все свидетели со стороны обвинения прямо противоречат друг другу, факты, которые могли бы доказать (хотя бы один факт) мою виновность, отсутствуют, и как судья поступит – я даже не знаю. Если команда сверху поступила, то ожидать оправдательный приговор, хотя все основания для этого есть, не приходится.

– А чем, кстати, закончилась история с вашим загранпаспортом и вырванной из него страницей? Кто-то из тех, кто этим занимался, был привлечен к какой-либо ответственности? Государство извинилось перед вами за такие действия своих служб?

– Привлечен к ответственности был я! Потому что после того, как это случилось, я написал заявление, что мой паспорт был испорчен сотрудниками Пограничной службы, а в ответ на это получил предписание о том, что пересекал границу с испорченным паспортом, нарушил какую-то там административную норму закона и был оштрафован на пять тысяч рублей.

–​ После этого вы получили новый загранпаспорт?

– Я сразу, еще даже до обыска, буквально 2 или 3 июня подал документы на получение паспорта, но получил его только через 7 месяцев. Были разные отписки – то они проверяют, то что-то не сходится, то еще что-то.

–​ Сейчас у вас есть на руках документ, позволяющий выехать из России, и над вами висит угроза приговора –​ два года лишения свободы, которые попросил гособвинитель. Вы уже написали на своей странице в фейсбуке, что покидать страну не собираетесь, но будете думать о безопасности своей семьи...

– Если все люди, которых преследуют, будут уезжать из России, то кто тогда останется, кто будет заниматься теми делами, общественными, политическими? Это не высокопарные слова, а то, что у меня в душе. Я общественной деятельностью занимаюсь на ниве просвещения, и если я отсюда уеду, значит, оба музея перестанут существовать. Понимаете, есть вещи, которые связаны с внутренним мировоззрением, с внутренними качествами, которые попрать невозможно. У меня очень большой круг друзей, связанных и с общественной деятельностью, и с деятельностью мемориалов, и никто из них выехать не может, они не имеют ни возможности, ни средств, чтобы это осуществить. И, уезжая, я как бы бросаю их. А все вместе мы все-таки делаем какую-то работу. Если я уеду отсюда, никакой работы они делать уже не смогут. Хотя мне и говорят: уезжай, потому что они не остановятся ни перед чем. Но сам лично я сделать этого не могу.

И другая еще сторона – это мои дети и внуки. Они с этим обыском попали под серьезный удар, потому что их тоже могли привлечь к уголовной ответственности, раз у них нашли патроны. А если завтра вместо патронов подбросят наркотики? И благодаря моей деятельности их жизнь будет испорчена – я этого, естественно, допустить не могу. Поэтому я сейчас предпринимаю все меры для того, чтобы их отправить в одну из зарубежных стран, чтобы они начинали там обустраивать жизнь до того момента, пока либо жизнь у нас не изменится, либо станет не такой опасной, как сегодня у нас. Это, конечно, тяжелый выбор, и они этого не хотят, они этому противятся, и я не хочу этого делать, но мне приходится. Потому что я прекрасно знаю тех людей, которые осуществляют это давление, и для них нет ни чести, ни совести, для них доблесть – это подкинуть, сфабриковать, оболгать...

–​ Кто эти "они"?

– Уже ясно, это часть сотрудников ФСБ, которым дана команда не давать возможности мне ни жить, ни работать, ни действовать. Потому что все, что было сделано у нас во время обыска, делалось не полицейскими, это были сотрудники ФСБ.

–​ А что конкретно не нравится? Какие претензии вам предъявляют, под протокол, не под протокол?

– Для меня это стало очевидным буквально с первых претензий, когда они впрямую требовали по запросу депутата Госдумы Коломейцева (депутат ГД от КПРФ Николай Коломейцев. – РС) снести мемориал и прекратить деятельность нашего музея. Даже сейчас, когда идет уголовное дело, идут суды, к нам в музей продолжают приходить группы полицейских по жалобам недовольных граждан, по запросам каких-то официальных лиц из Госдумы или еще кого-то. Продолжают проверять деятельность наших мемориалов и музеев. Это нескончаемый поток, который уже десять лет не останавливается, и если они не могут меня посадить, каким-то образом наказать, они просто делают все возможное, чтобы не дать мне возможности этим делом вообще заниматься, связав меня по ногам и рукам этими судами.

Это связано только с одним. На сегодняшний день в нашей стране формируется очередная версия истории, где Советский Союз и советская действительность, как и советская форма правления является не трагедией для России, а каким-то выходом из той сложной ситуации, в которую попала Россия в 1917 году. И выход этот сейчас преподносится как не самый худший: могло бы быть хуже, а вот советская власть и ее последующие действия спасли Россию. Хотя мы на фактических материалах, на документах, на конкретных действиях видим, как советская власть относилась к собственному народу и к другим народам, которые окружали этот социалистический лагерь, показываем, что это совершенно не так. Это была трагедия, это была жестокая трагедия и для России, и для русского народа, и для всех других народов, которые попали под коммунистическое иго.

–​ То есть вы буквально не сошлись во взглядах с чиновниками, и именно поэтому вас прессуют?

– Это даже не взгляды, понимаете. Это же не просто взгляд – люблю, не люблю, нравится, не нравится. Это мировоззрение, которое на сегодняшний день формируется в обществе, в соответствии с которым в очередной раз во главу угла ставится государство, все для блага этого государства, но под этим государством подразумевается власть. То есть все ради власти, все ради блага этой власти. Человек опять остается винтиком, опять ничтожеством, которое никакого влияния не должно оказывать на политическую элиту, представляющую власть. Оно либо должно ее поддерживать, либо должно быть уничтожено.

–​ Вы сказали, что, возможно, ситуация изменится, и тогда вы отмените свое решение отправить семью за границу. А что, с вашей точки зрения, должно произойти, чтобы ситуация изменилась? Каким образом она может измениться?

– Ситуация может измениться, когда за то, что сделали сотрудники ФСБ, прокуратура и следствие, они понесут наказание. Не я по сфабрикованному делу, а они. Будет оправдательный приговор, и они понесут наказание, если мы сможем возбудить в отношении них уголовное дело, и если их осудят. Вот это единственное, что может изменить мое мнение. Мы все живем в реальном мире и прекрасно знаем, что такого политического решения не будет. Для этого должна измениться вся политическая система в России, и тогда изменятся правила жизни. Тогда, я надеюсь, возможно, возобладает закон, тогда, возможно, суд станет независимым, а не таким, какой он на сегодняшний день, когда он стал частью репрессивной машины.