21 июня Пресненский суд Москвы арестовал бывшего директора "Гоголь-центра" Алексея Малобродского – его обвиняют в хищении бюджетных средств, выделенных на постановку спектаклей "Седьмой студии". Похожие обвинения были предъявлены бывшему бухгалтеру "Седьмой студии" Нине Масляевой (она отправлена в СИЗО) и экс-гендиректору Юрию Итину, находящемуся под домашним арестом. По версии следствия, Итин, Малобродский и Масляева похитили бюджетные средства, вместо того чтобы потратить их на постановку спектакля "Сон в летнюю ночь". По мнению обвинителей, никакого спектакля не было. На самом деле спектакль был поставлен в ноябре 2012-го, показан на Авиньонском фестивале, выдвинут на премию "Золотая маска", и его видели тысячи зрителей, в том числе и журналисты Радио Свобода. Один из выпусков нашей передачи "Классный час" в 2013 году был посвящен обсуждению этого спектакля.

Как утверждает телеканал "Дождь", изначально в центре расследования был Кирилл Серебренников и планировался его арест. Однако высокопоставленные чиновники и политики, в том числе члены правительства, попросили Владимира Путина не допустить уголовного преследования режиссера. Политолог Станислав Белковский полагает, что интригу против Серебренникова затеял министр культуры Владимир Мединский. В этом уверены многие в театральной среде, но мало кто решается говорить об этом публично.

Серебренников, не комментировавший ситуацию после прошедшего у него обыска, 24 июня дал интервью "Комсомольской правде". "Что делать, когда по тебе катится каток? Театр, искусство оказались лицом к лицу с гигантской машиной достаточно репрессивного свойства. Очень хрупкие, беззащитные, честные люди сейчас дают какие-то объяснения, ходят к адвокатам, подвергаются обвинениям, у них устраивают обыски, обыскивают их и их родителей, кто-то даже сидит за решеткой, как Алексей Малобродский".

Российские театральные деятели запланировали на 28 июня акцию в поддержку арестованных по "театральному делу".

"Конечно, это политический заказ, а как иначе?" – сказала Радио Свобода главный редактор журнала "Театр" Марина Давыдова.

– Мы видим небывалую солидарность театрального сообщества и необычайное возмущение тем, что происходит вокруг "театрального дела". Пожалуй, впервые люди театра так объединились в протесте…

– У меня двойственное отношение к этому. С одной стороны, это действительно единение, с другой стороны, оно могло бы быть большим. Обратите внимание на то, что инициатором этого объединения выступают театральные критики. Мы сейчас создали в "Фейсбуке" оперативно-организационную группу, и главную роль в ней играют критики, отнюдь не практики театра, которым вся эта история в гораздо большей степени угрожает, чем тем людям, которые о театре пишут. Активность режиссеров, директоров, артистов, которые будут главными жертвами этого начавшегося процесса, мне кажется недостаточной. Я знаю людей, которые отказались, испугались. Хотя в целом для нашего фантастически инертного, бюджетозависящего, сервильного театрального сообщества то, что происходит сейчас, беспрецедентно. Ведь никогда же не было никаких акций: что бы ни происходило, каждый сидел по своим углам, не высовывался. Обычно все проблемы театрального мира решаются путем делегирования каких-то известных людей – как правило, артистов – на самую верхушку власти. Там эти артисты кулуарно решают проблемы театрального мира.

– Сейчас произошло то же самое: Безруков и Миронов обратились к Путину.

– Конечно. Это очень громкое дело, поэтому все обратили на это внимание. Но и прежде всегда ходил какой-то известный народный артист к кому-то на самом верху, жаловался на кого-то, кто находится чуть ниже на иерархической лестнице, говорил: ну что же такое? Барину жаловался, царю на кого-то из его же собственной челяди. Царь обычно милостиво занимал сторону известного лицедея или режиссера. Вот так решались всегда эти проблемы и до сих пор решаются. Мы, увы, существуем в этой византийской реальности, в которой без этого пути вообще ничего невозможно. Но сейчас к этим ходам прибавилось желание продемонстрировать солидарность как альтернативный способ борьбы. Я в своем статусе в "Фейсбуке" сразу же написала, что не призываю ни к каким забастовкам, которые где-нибудь в Германии или Польше наверняка бы случились при такой вопиющей ситуации. Но, зная российский театральный мир, я понимаю, что это бессмысленно. Все-таки сказать слова в поддержку – это довольно безопасно. Но даже эта безопасная акция все равно вызывает у многих опасение. Я бы несколько вашу эйфорию приглушила бы, хотя я тоже радуюсь тому, что происходит.

– Марина, вы сказали, что идет процесс, который угрожает многим театральным коллективам. Но, на первый взгляд, всего лишь расследуются хищения в одном проекте "Платформа". Что же это за процесс, какая у него подоплека и почему это угрожает всем?

– Процесс, конечно, имеет очевидно политическую окраску. Понятно, что в данном случае главным фигурантом был бы Кирилл Серебренников, что, как говорится, "заказали" его. Я не могу назвать людей из верховной власти, которые это сделали, хотя почти наверняка знаю, кто это. У тех, кто погружен в театральный процесс, нет особенных сомнений в том, от кого исходила эта инициатива. Но дали команду "фас", начали громкую историю, но при этом не просчитали последствий. Не просчитали международного резонанса, не просчитали резонанса внутри самой России. Люди, которые ведут следствие, вообще не очень понимают, с кем они имеют дело, они не очень знакомы со спецификой театрального мира, они действовали очень активно, жестоко, жестко. Аню Шалашову, помощницу Серебренникова, везли с сиреной и по встречке Садового кольца, так, как будто ее взяли с поличным во время того, как она гексоген под Кремль закладывала. Но последствия не просчитали, не просчитали того, что есть известные артисты, которые пойдут к Владимиру Владимировичу Путину, которому они тоже нужны, потому что у него скоро предвыборная кампания. А дальше все это оказалось в руках у следователей. И работает простейшая логика: если мы начали громкое дело (может быть, не просчитав последствий, но мы его начали), значит, должны быть найдены виновные. Мы не можем сказать: а все дело развалилось, не было никаких хищений, а вообще украли один миллион рублей. Значит, им нужно имитировать бурную деятельность, им нужно доказывать, что они не просто так подняли этот шум, и они будут это доказывать. Это уже вопрос их внутрицеховой чести. Дальше – будет пьеса Сухово-Кобылина "Дело", где в жернова будут попадать всё новые и новые люди, и мы не можем предсказать, до какой степени этот процесс может зайти. Следователи и финансовые надзирающие органы могут войти во вкус. Ведь уже давно стоит стон по всей театральной России, что мы единственная страна, в которой сфера культуры, особенно театр, приравнена к банно-прачечному комбинату, к похоронному бюро, к сфере услуг. То есть театр – это услуга, и оценивается она финансовыми органами как услуга. Хорошо ли оказали тебе услугу, когда ты пришел в стоматологический кабинет, и хорошо ли тебе оказали услугу, когда ты пришел посмотреть спектакль? Это невозможная постановка вопроса, потому что спектакль – вообще не услуга. Театр может намеренно провоцировать зрителя, он может намеренно делать что-то такое, что зрителю не нравится. В состав театрального искусства входит и провокация, и эстетический дискомфорт. Поэтому сам способ оценки идиотский. И как оценивать эту услугу? Сугубо финансовые показатели в законе прописаны так, что любой хороший директор вынужден нарушать закон для того, чтобы позволить режиссеру выпускать спектакли. Кирилл Серебренников в этом смысле очень неудобный для любого директора режиссер, потому что он очень плодовитый, у него масса замыслов, он может за один год выпустить три или четыре премьеры. Чем больше активность, чем больше ты делаешь, тем уязвимее становишься с точки зрения надзирающих финансовых органов. 83-я и 94-я статьи федерального закона вяжут директора по рукам и ногам,н он вынужден как-то и где-то их нарушать, как-то мухлевать для того, чтобы шел театральный процесс. Любой директор их нарушает. Чем больше режиссер делает, чем он эффективнее, активнее работает, тем больше вероятность того, что он станет жертвой. Каждый директор, независимо от его политических взглядов, – он может быть какой угодно "крымнаш", – но он понимает, что теоретически это может коснуться и его. Поэтому здесь есть надежда на цеховую солидарность. Это началось как политическое дело, но у нас все политические дела через экономику делались. У нас нет цензуры официально, нет никак идеологических ограничений, все можешь говорить, пожалуйста, но к тебе завтра придут органы и скажут, что тебе канализацию надо перекрыть, и твой театр перестанет существовать на какое-то время. Вот такая ситуация.

Композитор Сергей Невский работал с Алексеем Малобродским в проектах "Платформы".

– Я в качестве куратора "Платформы" сделал с Алексеем Аркадьевичем 12 проектов, были задействованы очень важные иностранные гости, музыканты, ведущие европейские композиторы. Нам удалось сделать 9 композиторских заказов. Это единичный случай в России, когда какая-то институция, как "Седьмая студия", дает заказы молодым композиторам. В России нет институций, аналогичных проекту "Платформа". Работа Алексея Аркадьевича в этом отношении была уникальной, он был воплощением надежности, что в России очень, очень, очень редко. С ним можно планировать заранее. Если он говорил "да" в плане реализации какого-то проекта, можно было быть уверенным, что через год этот проект состоится. Я с ним работал, когда он был директором "Гоголь-центра", писал музыку к одному спектаклю. Он живо интересовался современной музыкой, понимал ценность пропаганды современного искусства, что сейчас очень редко встречается в России. Потому что многие люди, когда началось наступление на современное искусство в 2012 году, стали говорить: окей, нам нужно более массовое, нам нужно более доступное искусство. Алексей Аркадьевич оставался идеалистом. И в этом отношении мне бесконечно дорога память о сотрудничестве с ним. Естественно, когда его коллеги пошли в суд и услышали, что спектакля "Сон в летнюю ночь", который демонстрировался в Париже, был номинирован на национальную театральную премию "Золотая маска", не было, они засмеялись в зале, некоторых даже вывели из-за этого. Я не знаю всех деталей дела, но понятно, что как раз именно эти претензии очень легко опровергнуть.

– Многие считают, что это политический заказ, цель – Кирилл Серебренников, но после вмешательства актеров, попросивших за него у Путина, его пощадили. Такая подоплека этой истории?

– Я не хотел бы вдаваться в интерпретации этой ситуации, тем более что каждая интерпретация может быть использована против интерпретатора. Есть совершенно конкретный процесс свертывания поддержки современного искусства, который идет с 2012 года, естественно, есть огромное недовольство со стороны министра культуры Мединского, со стороны бывшего руководителя администрации президента Володина тем, что художники позволяют себе какую-то свободу высказываний, какую-то независимость. Главная проблема этих людей, вроде Мединского, состоит в том, что у них есть представление о культурной политике, но у них нет художника, который бы им соответствовал. Они мучительно пытаются найти каких-то людей, которые оправдали бы их ожидания, каким должно быть современное искусство в России. Сейчас есть попытка создания Российского художественного союза под руководством Эдуарда Боякова, но все понимают, что это такой фейк. Чем больше людей понимают, что это фейк, тем более злобная реакция на сохранившихся свободных художников со стороны официоза.

Говорит режиссер Борис Юхананов, художественный руководитель Электротеатра Станиславский:

– Катаклизмы с театром, особенно с криминальным налетом, проявляют абсурдность нашей жизни в России. Каждый раз как будто кто-то запустил волшебный волчок, и лучи этого волчка при помощи провокационных событий, связанных с театром, начиная от новосибирского дела "Тангейзера" и завершая сейчас страшными нападками на ведущих персон нового московского театра, постепенно проводят луч по всей ситуации, проявляя страшный раскол, разрыв в сознании страны. Это результат всей жизни совка и постсоветского пространства, чудовищный холод, такая мерзлота, которая является следствием всей жизни нашего отечества на протяжении ста лет. Это столетняя мерзлота сознания, чудовищная невменяемая толщина холода и жесткости. Жесткость давит изо всех щелей. Когда ты говоришь о милосердии, сопереживании, презумпции невиновности, ты понимаешь, что холод, идущий от этой столетней мерзлоты, которой охвачено наше отечество, является одной из основных и тяжелейших наследных болезней всей страны. Как с ним бороться, неизвестно. Но все равно необходимо долбить теми инструментами, которые у общества есть, чтобы этот холод пробить, конечно.

​

Я знал Алексея Малобродского со времен еще незапамятных, потом мы с ним взаимодействовали в Школе драматического искусства, он пришел в момент, когда Анатолий Васильев был изгнан из театра. Наше взаимодействие с ним, чтобы спасти театр от разложения, показало его выдержку, мудрость, доброе и серьезное отношение к делу. В результате этого живого общения, которое у нас сложилось на протяжении нескольких лет, когда он возглавлял Театр-школу драматического искусства, я увидел безупречно честного и абсолютно не меркантильного человека. И дальше, когда он отправился с Кириллом в приключение с созданием "Платформы", "Гоголь-центра", он всегда светился этим рыцарским отношением к театру. Я в меньшей степени знал Юрия Итина и бухгалтера Нину Масляеву, но я уверен, что это первоклассные профессионалы и люди, их судьба сейчас взывает к цеховой солидарности. Это редкий момент, когда можно совместно попробовать ударить по этой страшной столетней мерзлоте, охватившей наше отечество. Конечно, и я, и Электротеатр, мы присоединяемся к солидарности людей, которые сейчас объединяются в едином порыве, чтобы защитить честь и достоинство отечественной театральной культуры.