Триста лет назад во Франции была учреждена Миссисипская компания, призванная спасти финансы королевства, но ставшая первой в истории финансовой пирамидой.

На ту пору явился Law; алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей.

А. С. Пушкин. Арап Петра Великого

Law в пушкинской цитате – это Джон Ло, выдающийся экономист и банкир, чья двусмысленная слава и недвусмысленный талант и сегодня, почти три века спустя, не дают покоя финансистам, как азартному игроку не дает покоя громадный выигрыш, свидетелем которого он однажды стал.

Джона Ло называют авантюристом, мошенником и шарлатаном, но эта фигура куда значительнее. У него по сей день есть последователи, уверенные в том, что "система Ло" в целом была правильной. Одним из таких последователей в XX веке был британский экономист Джон Мэйнард Кейнс. С ним спорили представители австрийской школы Фридрих Хайек и Людвиг Мизес.

Джон Ло родился в Эдинбурге в 1671 году. Его отец был золотых дел мастером. В те времена эта профессия совмещалась с разменом денег и ростовщичеством. Приобретение поместий дало успешному ремесленнику право на дворянский титул. 20-летним юношей Джон Ло отправился в Лондон покорять столицу. Он был хорош собой, обходителен, богат и необычайно удачлив в игре. Но фортуна его оказалась капризной. Он дрался на дуэли, убил соперника и был приговорен к смерти, но сумел бежать из-под стражи и вскоре объявился в Европе, где занялся изучением банковского дела.

Постепенно у него созрели собственные проекты, которые он предлагал различным правителям, но безуспешно. Герцог Савойский Виктор Амадей будто бы ответил ему: "Я не настолько богат, чтобы разоряться". Франция в те годы переживала жестокий финансовый кризис. Война за испанское наследство разорила ее. Придворные финансисты изобретали все новые способы пополнить казну. Джон Ло был представлен герцогу Филиппу Орлеанскому. Тот был заворожен идеями шотландца. Согласно легенде, он выразился так: "Если вас послал Бог, то оставайтесь, если же дьявол, то не уходите". Но престарелый Людовик XIV отнесся к проектам Ло недоверчиво.

Страсть к игре и необыкновенное мастерство картежника навлекли на Ло подозрения. Он не был замечен в шулерстве. Тем не менее сочли за благо выслать его из Франции. Из-за границы он продолжал слать герцогу Орлеанскому свои записки. Наконец его час пробил. В 1715 году Людовик XIV, правивший 72 года, скончался. Герцог Орлеанский стал регентом при малолетнем правнуке усопшего монарха. Уже через два месяца после смены короля Джон Ло приступил к осуществлению своего проекта.

Теория Ло исходила из того, что денежные знаки не обладают неизменной стоимостью – их цена колеблется. Она зависит от состояния экономики государства, а та, в свою очередь, от твердости валюты. "Торговля и деньги находятся во взаимной зависимости, – пишет Ло в одной из своих записок. – Ценность монеты изменяется, когда торговля падает, а когда количество монеты уменьшается, тогда падает торговля". Отсюда следующий вывод: для успешного развития экономики следует обеспечить ее наличными деньгами.

Снабдить экономику наличностью должны банки. Откуда же они ее возьмут? А для этой цели, говорит Ло, существует кредит. Кредит как основная банковская операция был, конечно, известен и до Ло. Но шотландца осенила мысль о том, что кредитные обязательства банка вовсе не обязательно должны полностью обеспечиваться содержимым его сейфов: "Чем больше банк раздает ссуд, тем больше увеличивает он количество монеты, приносящей доход стране, потому что при этом дается занятие большему числу рук, торговля расширяется, займы становятся легче и дешевле и, наконец, сам банк наживает барыши". Звонкую монету должны заменить кредитные билеты.

В мае 1716 года Джон Ло получил патент на учреждение частного Banque Générale. Банк выпустил 1200 акций по 5000 ливров каждая – итого шесть миллионов. Шести миллионов у банка не было. Резервы банка не превышали полутора миллионов ливров, что составляло лишь четверть выпущенных акций. Остальная, бóльшая часть была внесена billet d’etat – долговыми расписками короля, они же государственные облигации.

Разумеется, без поддержки государства банкноты Ло не стали бы полноценным платежным инструментом. Циркуляр министра финансов обязал провинциальных податных чиновников отправлять в Париж деньги исключительно в виде банкнот, дабы тем самым удешевить и ускорить перевозку. В апреле 1717 года правительство обязало принимать банкноты в уплату всех видов налогов, пошлин, штрафов и других платежей в пользу государства. Банкноты мгновенно подскочили в цене, а курс королевских облигаций упал.

Но это было только начало. Джон Ло предложил своему покровителю основать новое предприятие – компанию, которая имела бы исключительное право на торговлю в Луизиане. Территория тогдашней Луизианы, входившей в вице-королевство Новая Франция, включала, полностью или частично, 15 нынешних американских штатов от Монтаны до Техаса и все течение Миссисипи. Считалось само собой разумеющимся, что в недрах заокеанской колонии таятся несметные богатства.

Западная компания (Compagnie d'Occident), или Миссисипская, как ее вскоре стали называть в обиходе, была учреждена в августе (точной даты под королевским эдиктом нет). Она эмитировала 200 тысяч акций по 500 ливров каждая. Акции были на все сто процентов оплачены государственными облигациями, которые принимались в уплату по их номинальной стоимости. Реальный курс облигаций к тому времени снизился настолько, что 500-ливровая акция обходилась в 140–160 ливров.

В декабре 1718 года банк Джона Ло был преобразован в Королевский, то есть государственный. Дела Миссисипской компании пошли в гору. Французам твердили о неминуемом и скором обогащении. Следующим шагом было поглощение Миссисипской компанией Ост-Индской и Китайской компаний – в июне 1719 года они были упразднены эдиктом короля. Вскоре к Компании Индий, как называлось теперь предприятие Ло (Compagnie des Indes), перешел и контроль за африканской торговлей Франции. Система Ло была построена.

Началась эмиссия акций новоучрежденной компании. Они эмитировались тремя выпусками, получившими названия "матери" (meres), "дочери" (filles) и "внучки" (petites filles). Срок торговли каждым выпуском был ограничен, в уплату принималась только звонкая монета, причем для того, чтобы купить одну "дочку", требовалось предъявить четырех "матерей", а для приобретения "внучки" – четырех "матерей" и одну "дочь". Таким образом, все три выпуска росли в цене, ажиотажный спрос усиливался. Теперь уже было совершенно неважно, какие сокровища могут быть добыты в долине Миссисипи – добывать их никто и не собирался, разбогатеть можно было на перепродаже акций.

Об ажиотаже, царившем сначала на улице Кенкампуа, а затем в парке гостиницы Отель-де-Суассон, где совершались операции купли-продажи акций Компании Индий, существует великое множество анекдотов, в которых нелегко отделить правду от вымысла. Утверждают, что аристократы проникали в апартаменты Ло через печные трубы, что дамы высшего света не почитали за грех пустить в ход свои чары в обмен на акции компании.

В 1790 году некий аббат Н*, прогуливаясь по Парижу с русским литератором Николаем Карамзиным, говорил ему:

"Жан Ла несчастной выдумкою банка погубил и богатство и любезность парижских жителей, превратив наших забавных маркизов в торгашей и ростовщиков; где прежде раздроблялись (то есть разбирались, анализировались. – В. А.) все тонкости общественного ума, где все сокровища, все оттенки французского языка истощались в приятных шутках, в острых словах, там заговорили... о цене банковых ассигнаций, и домы, в которых собиралось лучшее общество, сделались биржами".

Система Ло и впрямь оживила промышленность и ремесла. Париж утопал в необыкновенной роскоши. В лихорадочной поспешности, с какой нувориши обзаводились дворцами и обставляли их драгоценной мебелью, чувствуется смутное ощущение угрозы: "финансовый кран" – robinet des finances – всякую минуту мог иссякнуть.

Теперь, когда в обороте находилось два миллиарда акций, и обращались они с необыкновенной быстротой, для сделок с ними потребовалась дополнительная наличность. Когда в твоих руках Королевский банк, нет ничего проще: за эмиссией акций последовала эмиссия бумажных денег. Звонкая монета стремительно исчезала из обращения. Обладатели баснословных состояний спешили конвертировать бумажные деньги в золото и бриллианты и по возможности вывезти их за границу.

На эти "происки" Джон Ло и регент ответили изданием репрессивных законов – сначала о запрете крупных платежей золотой и серебряной монетой, затем – о запрете на владение драгоценностями. Для всякого предмета золотой и серебряной посуды был установлен предельный вес. Наконец появилось ограничение на владение наличной монетой – не более 500 ливров (в 1 ливре было 7,69 грамма серебра, золотая монета луидор – Louis d’or – равнялась 24 ливрам). Разница подлежала конфискации. Малолетний король уполномочил Компанию проводить обыски в любых помещениях, не исключая и его собственных дворцов.

Джон Ло оправдывал драконовские меры заботой о благе общества: "Именно в таких случаях чувствуется благотворное действие деспотической власти, – писал он. – Власть необходима, чтобы спасти людей от них самих". Он всеми силами оттягивал неизбежную развязку. Но она все-таки наступила. Предоставим слово русскому агенту в Париже Алексею Юрову. В июле 1720 года он доносил в Петербург:

"Франция пришла в великую скудость, понеже ни у кого денег нет ничево, а ходят только билеты банковые, которых в коммерцию нихто не берет, отчего много помирало з голоду. А в банке не платят больше десяти гульденов, а ныне и ничего не дают. Но когда платили оные по десяти гульденов за билеты, тогда множество великое приходило народу, и от тесноты и от жажды великой, чтоб иметь деньги, нахаживали мертвых человек по 30 и по 40 в день в банке..."

А вот слезное письмо русских студентов Каргопольского, Постникова и Горлецкого из Парижа:

"...мы приняли на нынешний на 1720-й год деньги бумагами, а ныне тем бумагам ходу нет по их цене, для того, что которые были по сту ливр, ныне те только ходят по двадцати ливр, а которые были по десяти ливр, те только ходят по две ливры и меньше. Також де и другие по пропорции умалились, ради которого случая мы имеем нужду и препону к науке велику".

Регент позволил Ло тайно уехать из Парижа – в противном случае ему грозила если не расправа толпы, то арест и суд. Это произошло в декабре 1720 года. А в начале следующего его отыскал в Генуе посланец русского царя – француз на русской службе, асессор Берг-коллегии Габриель Багарет де Пресси.

Петр I внимательно следил за реформами Ло по донесениям русских дипломатов. В ближайшем окружении царя был горячий сторонник системы Ло – князь Иван Андреевич Щербатов. Он перевел и поднес Петру трактат Джона Ло, а затем и собственное сочинение о пользе введения в России бумажных денег. Оно писалось тогда, когда Ло был еще далек от краха, однако же предусмотрительный Щербатов рекомендует царю ввести ограничения при размене банкнот на звонкую монету:

"Ежели кто похочет по банковым письмам взять деньги из банку, дабы повелено было управителем банку платить деньги по тем письмам так скоро, как спрошено будет, только б сверх ста рублев одному человеку вдрук не платить".

После бегства Ло из Франции русский посол в Париже барон Шлейниц доносил Петру: "Лаус с позволением и паспортом от регента через Женев в Рим поехал, дабы свою особу в совершенную безопасность привесть".

Невзирая на постигшую Джона Ло неудачу (некоторые исследователи полагают, что царь тогда еще не знал о его бесславном бегстве), Петр распорядился пригласить его в Россию и самолично отредактировал наказ де Пресси. Документ содержал необычайно щедрые посулы: княжеский титул, чин обер-гофмаршала и действительного тайного советника, орден Андрея Первозванного, 2000 дворов крепостных "в наилутчих землях", право построить город близ Каспийского моря "и оной иностранными мастеровыми и ремесленными людьми населить". Однако Ло от приглашения в Россию отказался.

Бумажные деньги были введены в России Екатериной II в 1769 году. Вскоре императрица была вынуждена писать в собственную канцелярию: "С крайнейшим удивлением слышу, что государственные ассигнации дворцовая канцелярия отказывается принимать от частных людей. Один мужик принес бумагу, а ему сказали, принеси денег. Разве мои установления недействительны в дворцовой канцелярии, или подъячие шалят для своего прибытка мерзкого, для того, что на ассигнации прочета нету?"

Несмотря на эти гневные окрики, вследствие огромных объемов эмиссии ассигнации быстро дешевели, и в 1786 году государство прекратило оплачивать их звонкой монетой. В Российской империи установилась двойная денежная система: серебром и ассигнациями. И лишь в 1839 году при Николае I ассигнации ("катеньки") стали опять конвертироваться в серебро по курсу 3,5 рубля ассигнациями за 1 серебряный рубль.