Октябрь семнадцатого года, безусловно, важнейшая веха в российской истории, и главный вопрос, которым будет мучиться еще не одно поколение – что было бы, если бы власть тогда взяли не большевики? И что помогло ее удержать: кровавые расправы или усталость от бедности и голода? В школьных учебниках события и факты перечисляются в нейтральном тоне, несколько уроков – и вот уже НЭП. Однако эффект октябрьского переворота продолжает работать и сегодня – российские граждане по-прежнему живут в бесклассовом обществе, утратив право на восстание, словно исчерпав его.

В 2017 году Россия продолжает традиции революционной люмпенизации, духовной во всяком случае. Не случайно бомжи и парламентарии, как показало исследование социологов НИУ ВШЭ, имеют единые представления о патриотизме и прочих гражданских ценностях. Революционный террор и десятилетия репрессий уничтожили не только слои населения, но и способность к рефлексии, привычку размышлять и анализировать. Возможно, современные технологии и доступность информации со временем изменят эту ситуацию, но только в индивидуальном порядке, поскольку система школьного образования берет обратный, в советское прошлое курс.

Остается надежда на гражданскую сознательность, прирост демократии на народном уровне, о чем, кстати, печётся и нынешняя власть, в надежде увлечь граждан борьбой за местное благополучие, "малыми делами". Не надо только забывать, что такая естественная для крестьянской, живущей по общинным принципам России форма, как Советы народных депутатов, довольно быстро превратилась в пустую фикцию, которую начали заполнять нужными людьми еще в преддверии октябрьской революции.

Embed share

Олег Будницкий о терроре

Embed share

Текст скопирван

---

width px height px

---

The URL has been copied to your clipboard

No media source currently available

0:00 0:02:15 0:00

Скачать медиафайл

• 270p | 5,4MB
• 360p | 6,8MB
• 720p | 21,5MB
• 1080p | 51,4MB

Историк Олег Будницкий - о терроре и других способах смены власти

Очевидны аналогии и с деньгами, на которые делаются революции – это всегда помощь из-за границы – немецкие деньги для поддержания революционного пламени сто лет назад, и "американские печеньки" для нынешней оппозиции. Мотив подкупа, как отсутствие принципов, в этом случае противопоставляется верности патриотов, выводя за скобки убеждения и гражданские права. Однако, революция в России случилась бы без всякого Ленина и без всяких денег, считает историк Олег Будницкий:

- Деньги, внешнее финансирование, если мы говорим о периодах масштабных революций, или никакой роли вообще не играют, если они были, или играют совершенно ничтожную. Мы видим колоссальные проблемы, которые накопились тогда в российской империи. Мы знаем – и знаем точно! – что в конце 1916 года в России не хватало 5 тысяч паровозов и 30 тысяч вагонов. Например, главные заказы, которые делало российское правительство в США, – рельсы и паровозы, а не что-нибудь другое. Война привела к тому, что рухнуло несколько империй, не только Российская – рухнула Османская империя, рухнула Австро-Венгерская, Германская империи. И что – там тоже кто-то проплачивал из-за границы? Это все конспирологические теории нашего времени, которые не имеет ничего общего с реальными причинами и ходом революции. Просто Россия была ближе всего к революции, и именно в России эта революция случилась.

Можно сколько угодно гадать, каким другим образом Россия могла бы выйти из экономического и политического кризиса, но только протестные настроения подкреплял опыт подпольной работы и террора, и принципы, изложенные Нечаевым в "Катехизисе революционера", изданном еще в 1862 году в Женеве, перестали быть только принципами. "Поэтому, сближаясь с народом,- значится в параграфе 35, - мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России". Кроме того, писал Нечаев, революционер — "человек обреченный" и для него нравственно все, что способствует торжеству революции.

Сила хаоса и готовность принести в жертву не только себя, но и других, подкрепленная к тому же солдатской привычкой к войне, помогли большевикам не только взять власть, но и удержать после октябрьских событий. Сегодня трудно представить, как люди, зачитывавшиеся романом "Что делать", те самые разночинцы, превращались в отъявленных революционеров. Сам Чернышевский, надо сказать, недооценивал роль рабочего класса, больше полагаясь на революционеров-демократов. Молодые активисты сегодня продолжают верить в народ и Конституцию.

Владимир Журавлев, активист "Левого блока":

- На мой взгляд, вопрос о том, насколько жесткие, насильственные методы в ходе смены власти допустимы, можно и нужно обсуждать в публичном контексте. Другое дело, что мы этот вопрос по сути-то и не решаем. Если исходить из левой повестки, то решить его может только сам народ. И если народ избирает такой путь борьбы, то его решение становится законом. Просто потому, что никакие организации, никакие третьи силы, например, Госдеп или кто угодно, не могут на этот процесс никак повлиять. Поэтому, если народ будет готов все делать мирно, в соответствии с конституционными законами, то я его поддержу. Если же он пойдет по-другому пути, то, опять-таки, придется идти вместе со всем народом.

Заметьте, что пропаганда не распространяется сама по себе. Большевики не имели возможности приехать в каждый из городов Российской империи или сел, объятых восстанием и внушить конкретному крестьянину, что нужно идти с топором на барина. Люди делало это не потому, что кто-то вселил им в голову эту мысль, а потому что они поняли, что какой-то ограничитель в виде охранки, в виде царя - исчез. И, я думаю, что значительная часть тех, кто так или иначе применял насилие, не только под эгидой большевиков, анархистов, эсеров, левых, правых, они все сами для себя решили, им никто пальцем не показывал.

Если говорить про ограбление банков, то, что такое ограбление банка по сравнению с его основанием? Вопрос в другом – можно ли грабить награбленное? Когда мы видим, что какое-то лицо или группа лиц нагло воруют у подавляющего большинства населения, то забрать то, что эти люди отняли у народа и вернуть обратно в народ, вполне допустимо.

Другое дело, что России сегодня нужны не революционеры, а оппозиционеры. Революционеры понадобятся, когда все законные методы воздействия на власть будут исчерпаны, а пока, как мне кажется, до этого еще далеко.

Александр Менюков, активист партии ПАРНАС:

- Мне кажется, что значение слова "революция" очень сильно изменилось за последние три года из-за известных событий в близкой нам стране. И подавляющая часть населения сегодня воспринимает термин "революция" именно как вооруженный переворот, где непонятно, что происходит, где обязательные есть жертвы. И, самое главное, чего добилась сегодняшняя власть - она заставила людей воспринимать революцию как событие, в результате которого ничего не происходит, все остается как и раньше, просто старые институты преобразовываются, один человек меняется на другого, а система остается прежней. На мой взгляд, революция – это когда вся система, весь строй, наоборот, меняется. А вопрос жертв, вопрос насилия – вопрос второстепенный.

Я считаю, что не нужно уподобляться властителям. И даже если речь идет о том, чтобы "грабить награбленное", мы должны действовать исключительно в рамках российского законодательства и законодательства международного. Переход власти в РФ должен осуществляться исключительно демократическим путем в предусмотренных Конституцией рамках. Если этого не происходит, то, например, в ООН существует такое понятие, как право народа на восстание.

Драйверы протестов

Алексей Гаскаров, гражданский активист:

- Люди, рожденные после СССР, имеют совершенно другой жизненный опыт, по-другому воспринимают политическую реальность. Поэтому они сейчас и являются основным драйвером этих протестов. Когда я находился в оппозиции, я вел себя точно также. Было удивительно, когда 7 октября на акции в Москве все традиционно разошлись, а толпа студентов и школьников осталась на Манежной. Многие спрашивали: "Что вы там делаете? Вы что, не понимаете, что это ничего не изменит?" И так говорили те, кто уже прошел Болотную и имеет некую историю политическую. Но так же, в принципе, развивались и события на Украине. Когда Янукович объявил о том, что он отказывается от евроинтеграции, вышли студенты, остались на улице на ночь. Их избил ОМОН. После этого те, кто скептически ко всему относился, включился в протесты. Поэтому разница между, казалось бы, невинными акциями и серьезными политическими событиями, на самом деле, не такая большая.

Понятно, что сейчас власть пытается историю революции представить в нужном ей свете. Это история не про то, что власть не слышит, не реагирует, и поэтому люди вынуждены действовать, а про то, что революция – это всегда заговор, катастрофа. Но важно понимать, что во всех революциях в первую очередь всегда виновата власть, которая не слышит людей. А какие есть возможности до нее достучаться? В том числе выход на улицы. Хотя я уверен, что большинство людей не хочет этого делать. Находиться на митингах неинтересно. Все бы, наверно, с удовольствием этого избежали, если бы были другие каналы обратной связи. Возьмите существующую Госдуму – кто в ней представляет людей, которые сейчас учатся в университетах или заняты в каком-то бизнесе? Таких людей там нет. Поэтому, конечно, нарастают противоречия.

Когда я в 2004 году поступал в Финансовый университет, еще было бесплатное образование. Не было необходимости уже со второго курса искать себе работу. А сейчас я принимаю молодых людей на работу, и понимаю, что они являются жертвами той системы, которая сложилась в стране, уже на социальном, на экономическом уровнях! Ты теперь должен с третьего курса работать. А когда ты начинаешь работать, ты не успеваешь за учебной программой, не успеваешь сдать диплом. И ты выходишь на рынок как специалист, который не до конца доучился.

Еще интересный момент. Если вы посмотрите ауидозаписи разговоров студентов с их преподавателями, которые призывают не ходить на митинги Навального, последние вообще никак не могут аргументировать свою позицию. Потому что любому, кто учится в ВУЗе, рассказывают про разделение властей, про честные выборы, а он видит, что в России все совершенно по-другому. И когда он выходит на улицы, он знает, что его действия обоснованы.

"Осторожно, дети"

Надо понимать, что выход на улицу, митинги – это нормальный институт любого демократического общества. Мы один раз проголосовали за депутатов, и потом четыре года они сами по себе живут. Возникают проблемы. Да, люди проходят через определенные стадии – кто-то подписи собирает, петиции в Интернете вывешивает. Но когда реакции нет, люди выходят на улицы. В любой нормальной стране на протесты населения власть реагирует, не пытаясь представить их как это чьи-то козни или что-то в этом роде.

А у нас даже по новым делам 26 марта и 12 июня сразу одна статья – 318, которая относится к категории средней тяжести. Она даже не предполагает, на самом деле, заключение человека в колонию. Это на усмотрение суда остается. Но власть последовательно это делает, посылая сигнал. Хотите – выходите на митинги, но стойте в загонах и никаких действий не совершайте. Потому что они понимают, что действуют нелегитимно, и люди рано или поздно могут решиться на какие-то поступки. Чтобы это предотвратить, власть занимаются репрессиями, запугивает.

Здесь нет такого, что человек, который участвует в протестной деятельности, должен набраться мужества – совершить поступок. Это совершенно необязательно. Ты можешь просто отреагировать на абсолютно нормальную ситуацию – омоновец напал около тебя на кого-то, ты заступился – все! – этого достаточно, ты пойдешь в суд. Таким образом власть пытается аннулировать базовое право на свободу собраний.

Другие русские

Антон Красовский, журналист:

- Разница между Россией начала ХХ века и Россией начала XXI века заключается в том, что в России начала ХХ века было огромное количество людей, подавляющее большинство, которые во что-то верили, в самые разные вещи. А сейчас подавляющее большинство русских людей не верит ни во что. И в этом кардинальная разница. Потому что люди, которые голыми руками строили мосты через сибирские реки, люди, которые бросали в Петербурге особняки и уезжали в город Тобольск учить безграмотных крестьян, люди, которые шли на эшафот только потому, что верили в будущее России, очень мало общего имеют с людьми современными, это вообще другой народ.

Даже если взять Нечаевский "Катехизис" - на самом деле, это монашеский устав. Это устав отречения и принесения в жертву некоему будущему, в которое ты веришь. А сейчас этого нет физически, русские люди не верят ни во что, хотя бы и православные. Вы не спрашивайте человека – верит он в Бога или не верит. Вы, на самом деле, посмотрите на реальность – готов он ради этого Бога пойти на плаху, например? Нет, не готов.

И если вы проанализируете историю русского народа, то увидите, что вообще другие люди до революции были. Женщины садились в кибитку и ехали через всю эту уродливую, ужасную, холодную страну за своими мужьями в нерчинские рудники. Тогда расковывали каторжников за Иртышем, потому что за Иртышем некуда было бежать физически. Люди сами прибегали в эту каторгу. И в такой стране эти люди основали весь Дальний Восток. А сейчас мы находимся в ситуации, когда люди не готовы, на самом деле, не то, что пожертвовать своей жизнью, а они не готовы пожертвовать своим полдником в ресторане "Уголек".

Ситуация 80-х действительно напоминала в каком-то смысле ситуацию 1916 года - просто нечего было жрать физически. "А когда тебе нечего жрать", как пелось в песне Александра Вертинского, "и начнем голодать", то довольно отчетливо проявляется революционная ситуация. Сейчас жрать людям есть чего. Более того, сейчас людям жрать есть столько, сколько никогда раньше в истории России не было. В России голодающих людей не больше, чем в любой большой развитой стране. И я бы нынешнюю ситуацию сравнивал с 1904 годом, когда формируется сытая, обнаглевшая, омерзевшая элита, которая начинает раздражать так называемые думающие слои публики.

Понятно, что не было ни одного человека, с которым мы бы сейчас сидели вместе в одном ресторане, экстраполируя на 1904 год, который бы пил и ел с губернаторами, банкирами, камергерами двора и так далее. Это были совершенно разные, не пересекающиеся миры – мир приличных людей и мир людей, которые тогда управляли страной. Поэтому я совершенно не вижу предпосылок для того, чтобы сейчас власть кому бы то ни было упала в руки.

Я умру, вы все умрете, а Путин все еще будет президентом. Будут следующие кандидаты – Путин, Явлинский, который избирается даже дольше, чем Владимир Владимирович. Будет Геннадий Андреевич Зюганов, который тоже дольше Путина избирается. Владимир Вольфович Жириновский, который тоже дольше. На их фоне Владимир Путин просто молодой кандидат. И будет Ксения Анатольевна Собчак. Вот такой будет набор. И президентом в 2018 году станет Владимир Владимирович Путин. И будет президентом до 2024 года. А в 2024 году он сам, как и сейчас, в 2018 году, решит – пойдет он снова или нет. И я уверен, что пойдет.