Движение саратовского, а теперь уже федерального политика Вячеслава Мальцева "Артподготовка", участники которого готовились к революции 5 ноября 2017 года, разгромлено. Число задержанных по всей стране было более четырех сотен, а в родном городе Мальцева сотрудники ФСБ возбудили дело о подготовке теракта. Основной обвиняемый по делу "Артподготовки" тоже из Саратова – несколько дней назад Сергея Рыжова перевезли в Лефортово. В Москве против сторонников Мальцева также возбудили дело о подготовке теракта, в Томске возбуждено дело о массовых беспорядках. Саратовский помощник Мальцева Сергей Окунев, которому, скорее всего, предъявили бы аналогичное обвинение, успел скрыться и оказался в Украине, где просит сейчас статус беженца. Мальцев оказался во Франции гораздо раньше задержаний своих сторонников. В последние несколько лет Окунев был, очевидно, самым близким Мальцеву человеком, сопровождал его во время предвыборной кампании, являлся соведущим популярного канала Мальцева на YouTube и был посвящен во все мероприятия "Артподготовки", в том числе в акции, которые должны были пройти 5 ноября.

Сергей Окунев ответил на вопросы Радио Свобода:

– Как вы познакомились с Вячеславом Мальцевым и начали сотрудничать?

– Все, кто так или иначе общественно-политической деятельностью в Саратове занимался, про Мальцева слышали и, естественно, я тоже слышал и знал его канал, хотя не смотрел долгое время. А потом в самом начале 2016 года я всё чаще стал натыкаться на его канал, на ролики и понял, что это безумно популярно. Для меня это был феномен: я не понимал, почему какого-то бородатого мужчину, просто сидящего с ноутбуком на коленках полтора-два часа, смотрит столько тысяч человек, в то время как, скажем откровенно, гораздо более качественный контент на YouTube не смотрит вообще никто. И поэтому сначала я начал его смотреть с точки зрения какого-то феномена, а потом понял, что это безумно интересно, то есть я реально подсел на этот канал. Смотрел выпуск сегодняшнего дня, он заканчивался, я смотрел вчерашний, позавчерашний и все, что пропустил до этого. Очень большой объем информации в себя впитал. В это время я потерял работу и решил, что надо что-то менять. Я знал Дмитрия Игнатьева, координатора партии "Парнас" в Саратове, который работал на тот момент с Мальцевым, я знал Эльнура Байрамова, который на тот момент был представителем Навального в Саратове. В марте мне позвонили и сказали: "Вячеслав Вячеславович хочет с тобой пообщаться". Мы встретились в кафе в Саратове, он сказал, что у него есть идея идти на выборы в Госдуму от партии "Парнас", будут праймериз, будут поездки по России, будет большое количество митингов и все прочее. Что сейчас он собирает команду ребят молодых, активных, которые не боятся, которые готовы тратить кучу времени на это. Я в это дело, конечно, вписался, это было очень интересно. Самая интересная предвыборная кампания. Ну или самый интересный кандидат из той предвыборной кампании 2016 года.

Подписывайтесь на нас в telegram

– То есть вы пошли заниматься именно выборной кампанией. Насколько все это было серьезно?

– Сначала моя работа ограничивалась Саратовом, то есть я стал соведущим программы Мальцева. Это что-то космическое было. Я эту программу три дня назад смотрел, а сегодня я уже ее веду. Это было реально очень круто. И параллельно занимался "парнасовскими" делами, организацией праймериз. Мы завели несколько аккаунтов в социальных сетях, где я общался с нашими сторонниками и разъяснял им, как правильно регистрироваться, голосовать. Выполнял техническую работу, связанную с праймериз. Потом они прошли, и я начал помогать нашим саратовским ребятам баллотироваться от "Парнаса", ведь у нас была идея еще представить свой список в Гордуму, куда были параллельно выборы. Мы собрали команду, кстати весьма неплохую, исходя из того, что имели. Естественно, ее не зарегистрировали. Думаю не надо объяснять, что все это было очень далеко от реальности. Список зарубили из-за "ненастоящих подписей", но среди них была моя, моей мамы, которая при мне ее ставила. То есть те подписи, в которых я на сто процентов уверен. Какое-то время мы занимались саратовским списком партии. А потом начались поездки по России. Это было очень серьезно в том плане, что мы реально там за неделю проезжали по два-три города, жили в машине, не потому что мы экономили, а потому что просто очень высокий темп был. Сейчас есть Алексей Навальный, у которого ежедневные митинги по 1000 человек минимум в каждом городе, тогда этого не было. Тогда после очень долгого затишья начались митинги Мальцева, которые собирали хотя бы по 300–500 человек. В Питере был самый яркий наш митинг, когда мы в пятницу в 9 часов вечера говорим о том, что завтра будем в Питере, и на следующий день там собирается около тысячи человек, это реально было очень круто. Все-таки мне кажется, что кампания была достаточно масштабной и интересной, как минимум. И все это в режиме постоянного ток-шоу, то есть у нас постоянно были включены камеры, все видели, как мы едим, как мы спим, как мы рассуждаем. Поэтому все эти разговоры о том, что Мальцев с кем-то согласовывал свои выступления на телеканале "Россия", мне это смешнее всех слушать, потому что эти фишки про дудку в эфире это все при мне рождалось, и эту дудку, в которую там дудели – я это придумал. То есть я прекрасно знаю, что это ни с кем не согласовывалось, придумывалось на ходу. Это было очень интересно.

– Кто финансировал эту кампанию?

– Я деньгами не занимался, у меня кредо такое: чем меньше я знаю о деньгах, тем я спокойнее сплю, но в данном случае все-таки я знал, конечно. Мальцев потратил очень большую сумму личных денег. Это задекларированная сумма, которую он предоставил в избирком. Тогда многие начали говорить: "Вот Мальцев говорит, что он народник, а у самого три миллиона рублей или около того в декларации". А у некоторых кандидатов "Единой России" было указано по двести тысяч. Но на самом деле, мало кто знает, что Мальцев перед этими выборами, и это очень легко проверить, продал вообще все свое имущество, все свои машины, которые у него были. У него только у сына осталась машина, вот сын возил его по городу, потому что второй машины у Мальцева уже не было. Он продал все свои машины, он продал земельные участки, недвижимость какую-то и большую часть этих денег вложил в предвыборную кампанию. Ну, и конечно, партия "Парнас" какую-то сумму предоставила, но я могу сказать абсолютно честно, это ничтожная сумма и с точки зрения самой цифры, и с точки зрения процента от потраченного. Вся кампания обошлась в миллион рублей. Один миллион рублей, включая оплату ребят, которые с нами ездили, которым надо было что-то кушать, включая машину, которая отняла процентов 70 средств. Я считаю, что, исходя из той работы, которую мы выполнили, это весьма скромная сумма.

– Согласен. И в общем, неважно, сколько задекларировано кандидатами "Единой России", тратят-то они как раз гораздо больше.

– О чем и речь. Если у нас в Саратове на выборы в Гордуму один из кандидатов потратил 32 миллиона рублей. И вот спроси, кто этого кандидата знает? Вообще никто не знает. Там какие-то просто фантастические деньги, я не знаю откуда они берутся: из одних кампаний переводятся в другие, печатаются какие-то листовки, на самом деле, конечно, вообще не печатаются или делаются меньшим тиражом. В общем, это целая наука – как отмыть деньги на выборах. Но у нас абсолютно точно ничего подобного не было, да и отмывать-то на самом деле, было нечего, то есть у кого будет отмывать деньги Мальцев? У самого себя?

– Выборы прошли. Что было после них?

– Во-первых, у нас остался канал. И сразу после выборов появилось предложение организовывать свою партию. То есть либо создавать свою, либо, была такая мысль, и это не тайна, найти уже имеющуюся, зарегистрированную, активной деятельности не ведет, но которую можно было бы на каких-то условиях получить и заниматься реальной политической борьбой. Не срослось по ряду причин. Людей, конечно, пугала позиция Мальцева. Он человек абсолютно бескомпромиссный, поэтому когда приходят люди и говорят: "Ну да, мы вам, конечно, партию дадим на определенных условиях, но у нас ключевое условие – это не деньги и не что-то там еще, не лоббирование наших интересов, а чтобы вы вот про этого человека плохо не говорили. Мы же не будем с ним ругаться, правильно?" Речь, прежде всего, шла про Вячеслава Викторовича Володина, и еще нескольких людей.

А Мальцев в ответ говорил: "Мне неинтересно, цензура ваша мне неинтересна". Когда доходило дело до переговоров, Мальцев был бескомпромиссен, поэтому какую-то партию со стороны найти не получилось. Появилась идея формировать свою партию не с точки зрения формальной, хотя, конечно, хотелось бы и зарегистрировать, но формировать реально действующую структуру по всей России, в рамках которой можно собирать людей, заниматься политической борьбой. Сейчас активно тиражируется образ Мальцева как какого-то террориста: он хотел сделать революцию, какие-то бомбы у кого-то находят. А на самом деле Мальцев всегда говорил о том, что мы занимаемся легальной открытой политической деятельностью, и ни о каком строительстве подполья речи не шло. Я вообще неоднократно присутствовал при разговорах с рядом людей, которые как раз говорили, что нужно подполье, а Мальцев прямым текстом говорил: "Я не делаю подполье, я делаю открытую организацию и занимаюсь политикой открыто. В нашем мире заниматься какой-то закрытой структурой практически невозможно, сейчас не семнадцатый год".

Поэтому в октябре-ноябре появилась идея создать "Партию свободных людей". В ноябре у нас родилось такое название, идея "Партии свободных людей", в регионах начали появляться отделения. Где-то это было более серьезно, где-то менее, где-то люди загорались и говорили: "Да, вперед, мы будем делать", а потом пропадали. Но в некоторых регионах были действительно интересные организации, с действующими активистами. Где-то десятки людей, где-то около сотни, около двух, где-то побольше, но в любом случае, это не пять человек. Партия фактически существовала до октября 2017 года, то есть почти год.

– А цель-то какая у партии была, конечная? Кроме организации структуры, борьбы за власть легальным путем, который декларировал Мальцев, что с помощью этой партии пытались добиться?

– Формирование критической массы людей, которая может реально что-то менять в этой стране, потому что понятно: в нынешних политических условиях что-то в России можно делать исключительно путем давления. Даже, наверное, шантажа в нормальном смысле этого слова. То есть на уровне ультиматума. Навальный, например, сейчас очень хорошо эту модель использует: вы нам не согласовываете митинг в Питере, да Бога ради, мы выведем в три раза больше человек, они не будут стоять, огороженные каким-то железным заборчиком, они будут ходить там, где им это интересно, и кричать то, что они хотят кричать. Это называется ультиматум. Либо вы нам согласовываете, либо мы выходим без согласования. Примерно так. Но для этого, конечно, необходимо иметь какую-то серьезную массу, если это сто человек – это никому не интересно. Они сразу окажутся в двух автозаках, или десять окажутся в автозаках, а остальные разбегутся. Поэтому задача ставилась – формирование критической массы. Совершенно очевидно, что есть какое-то количество людей в России, которое протестно настроено, но разбросано. Кто-то в системной оппозиции, например, в КПРФ, где есть большое количество приличных людей, кто-то в мелких партиях типа "Яблока", есть еще демшиза и вот это все. Но не было какой-то силы, которая реально могла бы всех объединить. Я сейчас тривиальные вещи говорю, потому что об этом говорит любой оппозиционный политик: об объединении протеста, но под его руководством. Это самый главный тезис оппозиционной политики, что да, конечно, давайте объединяться, но главный – я.

Мальцев хотел создать систему, где не будет какого-то главного, а будет сама организация, и, на мой взгляд, это одна из его ошибок.

– А он сам себя не рассматривал в качестве лидера?

​– Не рассматривал так, как это предполагается с точки зрения политика. То есть понятно, что если бы, например, Мальцев захотел идти на президентские выборы и захотел бы эту партию использовать как площадку, зарегистрировать ее, собирать подписи или идти самовыдвиженцем, то конечно, он бы позиционировал себя как лидер "Партии свободных людей". Но разница в том, что не было абсолютно никакого, это я абсолютно точно могу сказать, никакого партийного главенства в Москве, то есть это, может быть, хорошо, а может быть, и плохо, но это абсолютно точно. В регионах люди сами определяли свою политическую повестку, сами занимались тем, чем им было интересно заниматься, и в условную Москву, в окружение Мальцева они обращались сами, если им необходимы были какие-то советы, или сообщали: "У нас готовится митинг". Но никогда такого не было, что Москва может кому-то что-то запретить, что очень часто, кстати, происходит с другими партиями. Мне очень смешно на это смотреть, на примере какого-нибудь "Яблока". "Яблоко" в Саратове говорит: "Нам запретили приходить на митинг из Москвы". Все три члена партии не идут на митинг, потому что им запретил Явлинский. Такого у Мальцева никогда не было, поэтому его главенства в том виде, в котором это можно увидеть в других партиях, не было. Оно по-другому выражалось.

– Ну, то есть это какая-то нецентрализованная горизонтальная структура получается, не связанных друг с другом ячеек партии?

– Абсолютно верно. Еще был интересный формат – так называемые "прогулки свободных людей", к которым сейчас очень скептически многие относятся и предъявляют в качестве одной из основных претензий Мальцеву: год гуляли по пять человек, а теперь революцию собираетесь делать. Но на самом деле это был интересный формат. Понятно было, что есть большое количество людей, которые смотрят Мальцева, и большое количество, которые Мальцева не смотрят, но обладают каким-то протестным потенциалом. Эти люди не знают, куда им идти. Человек сидит, смотрит на YouTube Мальцева, и что ему делать? Идти сразу на митинг он, может быть, не готов, и поэтому где-то в январе появилась идея проводить по всей стране "прогулки свободных людей". То есть человек, в каком-нибудь условном Альметьевске сообщает нам в московский штаб партии, что хочет организовать у себя прогулку на главной площади, конечно, Ленина в 12 часов, в воскресенье. А мы в эфире перечисляем все города, которые нам написали. То есть это просто встреча соратников. В Саратове оказалось огромное количество политически активных людей, про которых мы вообще никогда в жизни не слышали, которые никогда не приходили ни на какие митинги, ни в чем не участвовали, а оказывается, они существуют, готовы и хотят заниматься политической повесткой. Они приходили на прогулки. Это был уникальный, на мой взгляд, опыт. Где-то более успешный, где-то менее, но в феврале был пик популярности, у нас гуляло 123 города. Где-то это было, в каком-нибудь Уренгое, 5 человек, но опять же эти пять человек неделю назад друг друга вообще не знали. А сейчас эти пять человек познакомились, обменялись контактами, и они могут уже что-то в этом Уренгое хотя бы впятером делать. А если это Саратов, если это сто человек, то это уже хоть какая-то организация, какая-то сила.

– Вам кажется, что с таким потенциалом можно было достичь целей организации и самого Мальцева?

​– Сейчас, в ноябре 2017 года, я уже все узнал, все осознал, сижу и понимаю, что, конечно, нельзя было. Тогда был ряд ошибочных действий. Стратегически был выбран не тот путь, и он привел к тому, что мы имеем на сегодняшний день. Сейчас Мальцева ругают абсолютно все: и путинские, и навальновские, и бывшие мальцевские, коих теперь очень много, да, и бывшие его лучшие политические друзья сейчас тоже о нем высказываются. Я, наверное, единственный, кто не критикует Мальцева. Почему? Потому что я знаю, в чем была ошибка Мальцева. Ключевая его ошибка была в том, что он поверил в людей. Он реально думал, что в России есть миллионы, которые хотят перемен, и если им предложить какой-то понятный и ясный путь этих перемен, то их можно добиться. Он в этом был уверен и именно так размышлял. А сейчас я понимаю, что это было ошибкой. Для кого-то может показаться смешным, что я понял это только сейчас, но тогда казалось, что какая-то протестная сила может появиться. Один пример: в феврале у меня было какое-то апатичное настроение, потому что прошло уже несколько месяцев после выборов, отток людей шел постоянно, волна пошла вниз, а не вверх. Я себя убеждал сначала, что это влияют новогодние праздники, потом долгие каникулы, а в феврале понял, что оправданий никаких нет и людей действительно очень мало. Тогда появились сомнения в серьезности организации. А потом случилось 26 марта, которое показало: мы знаем далеко не всех людей, которые не согласны с этим режимом хотя бы в Саратове. Ночью 25 марта мы сидели в штабе Навального и меня спросили: "Ну как ты думаешь, сколько выйдет народу?" Я ответил, что если выйдет человек триста, я буду рад. Мне сказали: "Ну, наверное, триста – это все-таки многовато. Наверное, 200–250, и это будет здорово". Я говорю: "Да, действительно!" Митинг на 200–300 человек в Саратове – это достаточно мощно. На следующий день вышло 3500. Для меня это было что-то космическое и запредельное, мой пессимизм ушел. Ну блин, если, оказывается, что есть какие-то люди, о которых мы не знаем, то все-таки можно раскручивать эту движуху.

– Эта вера в людей, которую вы называете основной ошибкой Мальцева, это что такое – наивность, самообман, что это?

– Это вопрос, наверное, к психологам. Но я хочу сказать, что Мальцев – это абсолютно простой человек, понятный. Многие сомневаются в его искренности, потому что люди не привыкли, что политик может быть простым и понятным, что если он говорит, что пятого ноября я сделаю революцию, то он действительно верит, что пятого ноября сделает революцию. Глупо это, или наивно, или это на уровне психического расстройства, или чего-то еще – это уже оценка, но Мальцев реально в это верил, и не было никакого двойного дна, не было никакой подставы, которую он готовил, не было никакой договоренности с администрацией президента, это все чушь. В какой-то степени это было вызвано наивностью, в какой-то степени завышенной самооценкой, она у него есть, и он это не отрицает. У него есть определенное самолюбие, к сожалению. Хотя может к счастью. У политика должно быть самолюбие, потому что ну что это за политик, который скажет, ну я вообще-то фиговый, я вообще-то не очень, но вы за меня голосуйте. Такого не бывает. Наверное, да, это может быть определенная наивность.

– А как тогда оценить то, что сравнительно большое число людей ему верили, в том числе что пятого числа произойдет революция?

– Для меня это до сих пор является загадкой. Вот вы когда-нибудь смотрели его программу вообще?

– Я смотрел из спортивного интереса один или два раза, чтобы оценить, как вы говорите, феномен. Я его не понял, закрыл и больше не возвращался до пятого ноября.

– Да-да-да, я понял. Я могу сказать, что в октябре этого года, когда для меня уже было совершенно очевидно, что ничем хорошим вся эта история не закончится, когда уже начались первые уголовные дела, когда уже реально очень плохая аура веяла над всем нашим обществом, а я до этого несколько месяцев не смотрел Мальцева не потому что обиделся или разуверовал, но так складывалось, что я его не смотрел, и потом впервые дней за пятьдесят включил передачу уже с большим уровнем скепсиса к нему и к тому, что он говорит. Посмотрев одну передачу, я вдруг понял, это наверное, очень смешно сейчас прозвучит, но тем не менее, что он обладает каким-то уровнем гипноза. Я включил с огромным уровнем скепсиса: "Ну, давай Мальцев, рассказывай нам, какая там революция на пять человек. Из них троих сейчас посадят". А потом я смотрю его настрой, бешеную энергетику, которую он излучает, доводы, которые в октябре умудряется приводить в пользу того, что что-то получится. Конечно, одним эфиром он меня не убедил, что революция произойдет, но я понял, что, если смотреть каждый день, пропитываться этой энергетикой, уверенностью, этой абсолютной бескомпромиссностью, посылом, который он выдает абсолютно линейно, то есть в лоб говорит, что революция будет, сто процентов, никакого вообще не может быть сомнения, какие-то приводит даже относительно адекватные доводы, думаешь: "Блин, значит, действительно люди, которые это смотрят ежедневно, в это верят". Это абсолютно фантастический уровень убеждения.

Изначально, когда еще в далеком марте 2016 года общались про дату "5 ноября", я это представлял следующим образом: к 5 ноября будет создана какая-то критическая масса людей, не меньше ста тысяч по всей России. Люди выйдут на единовременную акцию протеста, и это будет такое количество людей, с которыми не считаться уже будет нельзя. Мы надеялись, что сработает принцип домино, когда выйдут люди в огромных количествах, с которыми не считаться нельзя и которых просто по автозакам раскидать тоже уже не получается. А потом подтянутся и сотрудники полиции, рядовые, которые тоже не очень хорошо живут, если честно, особенно в каком-нибудь условном Саратове. Потом какие-нибудь военнослужащие и, может быть, чиновники, почему нет, какого-нибудь мелкого, естественно, уровня. Такая была картина фантастическая, тогда примерно такой план был. Когда все подошло ближе к дате, началась серия ошибок. Во-первых, Мальцев, и это одно из немногих, за что я могу его винить, сказал всем ехать в Москву. Это был изначально провальный план, потому что смысла в этом не было абсолютно никакого. В регионах к октябрю-ноябрю осталось по 20, по 30, в лучшем случае, по 50 человек и даже, если бы они все из всех регионов приехали, то это было бы ну хорошо если тысячи две-три. Что нужно было делать именно в октябре-ноябре, я не знаю, я не Мальцев. Понятно, что если бы он в один прекрасный вечер сказал: "Вы знаете, ребята, чё-то у нас ничего не получается, давайте, наверное, отменим"; это тоже было бы глупо, и может быть, никого бы не спасло, но и призыв ехать в Москву был самоубийственный. Насколько мне известно, люди должны были выйти 5 ноября на Театральную площадь в том количестве, в котором они есть, и постараться оттуда не уходить, организовать какой-то долгосрочный протест. Разбить протестный лагерь и ожидать какого-то развития событий в других городах, в частности, в Москве. Как все получилось на самом деле, мы знаем.

– Когда вы почувствовали, что угрожает опасность и нужно уезжать?

– Я вдруг понял, что практически все люди, с которыми я работал на канале, находятся в СИЗО. Стало очевидно, что уровень политического заказа, а это именно политический заказ в отношении движения, не имеет вообще никаких границ. Вопрос встал так: либо тюрьма, либо миграция. Меня очень стимулировал тот факт, что 2 ноября в штаб Навального приходят полиция и СК и ищут уже меня, потом ко мне домой приходят полиция и СК. Я понимаю тогда, что всё, обратно дороги нет. Решение об эмиграции принималась, ну я не знаю, за 30 минут. Я остался в том, что на мне было, в одном комплекте одежды, только с российским паспортом, семьюстами рублей, ключами от дома, одним телефоном и сим-картами, которые у меня просто в карманах всегда валяются, и все, больше у меня ничего не было из ценностей, только мусор еще в карманах.

–​ Как вы уехали в Украину?

– Я не могу говорить все, но если я когда-нибудь пойму, что моим близким и друзьям ничего не угрожает, очень хотел бы снять приключенческий фильм о том, как я оказался в Украине, потому что это точно стоит того. Я уверен, что мы соберем невероятную кассу: это будет и комедия, и фильм ужасов, и фантастический фильм. Как только я получил информацию о том, что меня разыскивают, буквально, наверное, минут через 20, люди, которые мне помогали, через левый телефон на другом конце города забронировали "блаблакар" до Москвы. Я выехал, когда следователи еще не вышли из моей квартиры. На следующий день я оказался в Москве, без каких-либо контактов, выходить на связь было небезопасно. Я просто пошел по квартирам, которые я помнил. Помню, что мой товарищ живет примерно там-то, просто захожу в этот подъезд и начинаю звонить в каждую квартиру. Таким образом я нашел человека, который мне помог, потом по такой же схеме нашел адвоката, который мне тоже помогал. Просто пришел к нему на работу без звонка и сказал: "Здрасьте!" Это абсолютно спонтанно происходило. Мне наковыряли какую-то микросумму денег, я организовал себе машину в Белоруссию. Моя задача была просто добраться до украинских пограничников, которым, я почему-то был уверен, я смогу все объяснить. Так оно и получилось. Часть пути я ехал на телеге, запряженной лошадью. На одном из пограничных пунктов Украины я подошел к первому попавшемуся пограничнику, которого увидел, с желанием расцеловать и обнять, и сказал: "Здрасьте, я Сережа Окунев и преследуюсь по политическим мотивам". Не было вообще никакого плана, если кто-то думает, что меня там кто-то сопровождал, или кто-то готовил мой отъезд, или кто-то в Украине мне помогал, вообще ничего такого не было. Я увидел первого попавшегося пограничника, пришел и сказал: "У меня такая ситуация, я пришел у вас просить статус беженца, давайте с вами сядем и спокойно это обсудим". Надо сказать, что пограничники оказались очень приличными людьми. Естественно, мы открыли ноутбук, забили мою фамилию, нашли миллион ссылок о том, как меня арестовывали, штрафовали, нашли ссылки о том, что я участвовал в проукраинских мероприятиях в России. На границе я провел много времени, но я без претензий. Потом меня повезли в миграционную службу в одном из украинских регионов. Забрали российский паспорт согласно процедуре, положили его в сейф, отдали мне опись о том, что он изъят на хранение, дали документ о том, что я нахожусь в процедуре по признанию беженства и могу законно здесь находиться. Я вышел из миграционной службы: я в Украине – классно, в относительной безопасности, но у меня нет никого здесь, вообще нет ни одного знакомого, у меня в кармане 4 гривны, стою посреди одного города, даже не Киева. Ну и я начал вспоминать людей, которые имеют отношение к Украине и которые чисто теоретически могут мне помочь. Оказалось, что есть много людей, которые меня знают и которых не знаю я, которые очень быстро откликнулись. Нашелся человек, который меня совершенно бесплатно приютил, накормил, нашлись люди, которые смогли выделить мне хотя бы небольшую сумму денег, чтобы я не умер с голоду и ездил в метро и на автобусе. Так начался мой украинский путь.

Несколько дней назад я получил предварительное положительное решение миграционки. Я в этом плане был несколько наивен, но уже на границе понял, что все будет совсем не так, как представлялось. Изначально, я надеялся, что приду на границу, смогу убедить какого-нибудь начальника отряда, что я политический беженец, мне тут же дадут беженство и всё, хеппи-энд. На самом деле, это все длится очень долго, иногда годами. Здесь я уже успел пообщаться с некоторыми людьми, которые тоже получали беженство и получали его по три, по четыре года, хотя радует, конечно, что их отсюда вообще не выбросили. Надеюсь, конечно, что у меня до этого не дойдет. На данном этапе есть предварительное положительное решение миграционки. В то же время я обратился в ООН, в комитет по беженцам, чтобы там тоже началась процедура по признанию меня беженцем. И тоже на прошлой неделе получил подтверждение, что я подпадаю под категорию "политический беженец". Это не значит, что меня уже признали беженцем, но это очень хороший признак, потому что многие даже на этом этапе сталкиваются с проблемами.

–​ Вы поддерживаете связь с Мальцевым, знаете, как у него дела, как он устроился во Франции?

– Он, конечно, знает, что я тут, поздравил меня, удивился, что я смог все это провернуть без какой-либо помощи. У него все хорошо. Как могут быть дела у человека, который находится во Франции, все здорово, плюс 23, море… Ну я не знаю, море холодное, наверное. В общем, у него все нормально, он получил статус беженца не так давно. Я это, кстати, из СМИ узнал. Я за него только порадоваться могу, что он не в тюрьме, как и я.

Сегодня такая смешная история произошла: ко мне домой пришли люди, сказали, что из службы спасения и я им позвонил и заявил, что нахожусь по этому адресу и меня убивают, после чего повесил трубку. Они пришли и говорят родителям, что им обязательно нужно попасть в квартиру, чтобы проверить, что они не убивают своего сына. Мои родители, которые со мной там прописаны, говорят: "Мы вас, естественно, никуда не пустим, тут никого не убивают, и его вообще здесь давно нет и можете его здесь не искать". Они отвечают: "Не, это вы его убиваете, поэтому пытаетесь это скрыть, нам обязательно нужно пройти". Естественно, их никто не пустил, но вот такие интересные, креативные попытки зайти в мое жилище, давление на близких людей. Скромно, пока мне окно взрывчаткой не взрывают (окно взорвали во время операции по захвату Сергея Рыжова. – Ред.), но я, конечно, не исключаю, что это может произойти. Я даже подумал, что в твиттере можно запустить тотализатор: какое уголовное дело на меня в итоге возбудят. Мальцев уехал, но все равно против него дело возбудили, чтобы он уже точно не вернулся. Можно запустить тотализатор, что будет: найдут у меня взрывчатку или наркотики, или, может быть, это 280-я по моим каким-нибудь интервью, или 282-я, или что-нибудь такое интересное придумают, что ух! Если к этому не относиться с какой-то степенью самоиронии и черного юмора, тогда можно реально с ума сойти, потому что близкие люди сидят в тюрьме, и ты понимаешь, что они будут сидеть очень долго, очень долго. Не один год, не два, не три, а может быть, даже не пять, больше. Понимаешь, что у тебя бабушка престарелая, которая, скорее всего, умрет, и ты даже не сможешь ее похоронить. Ну как к этому относиться? Стараюсь не погружаться окончательно в пессимизм. Но я абсолютно уверен, что никому не стало бы лучше, если бы я оказался в тюрьме. Уж точно, ни моей бабушке, ни моей маме, ни моей девушке, ни кому угодно. И мне уж точно не стало бы легче от этого, поэтому я о своем решении не жалею.