Кандидаты, поддержанные Владимиром Путиным, проигрывают выборы, его обращение к народу не помогает улучшить отношение людей к пенсионной реформе, – а в это время его бывший охранник, а ныне глава Росгвардии обретает публичность в качестве видеоблогера.

Константин Гаазе, социолог и приглашённый эксперт Московского центра Карнеги, объясняет происходящее тем, что "крымский консенсус" президента Путина мертв, а он этого еще не понял:

– Мы видели в опросах, начиная с 2014 года, что 86 процентов россиян поддерживают президента Владимира Путина. Что означает эта поддержка? Это не поддержка, которую можно рассматривать в терминах работающей демократии, – это ценностный консенсус: президент Владимир Путин выражает интересы российской нации, и, выражая ее интересы, он может позволить себе некоторое количество действий, которые краткосрочно делают россиян беднее. Вот это было смыслом "крымского консенсуса". Политический протест против Кремля [в этом смысле] являлся протестом против российской нации, но социальный протест был протестом не против Владимира Путина, а против местного чиновничества, нерадивого правительства и так далее.

Этого консенсуса больше нет. Результаты выборов говорят о том, что легитимации плохого качества государственной политики – и внешней, и внутренней, и экономической – через тезис, что Владимир Путин выражает исторические интересы российской нации, больше нет. В сильных социологических терминах можно сказать, что началась десакрализация режима Владимира Путина. Это долгий процесс, который не произойдет за неделю или две, но он, очевидно, начался. И теперь перекачка социального протеста в политический протест будет происходить все чаще, во все больших объемах.

​– То есть люди не готовы жить хуже ради величия России под руководством Путина.

– Величие России не есть общенациональный проект, который каждый раз получает поддержку с каждым следующим ходом. Величие России – это вексель. Мне кажется, с точки зрения большинства российских граждан, этот вексель уже обналичен. Произошло то, что произошло в Крыму, Россия ведет какую-то политику в Сирии. Должен быть какой-то знак "Стоп", который покажет: все ставки сделаны, дальше будем заниматься внутренними делами. Разве не это было главным посланием избирательной кампании Владимира Путина? Он же не с авианосца обращался к избирателям, а со сцены завода ГАЗ. Этот мандат был получен им под обещание вернуться домой и заняться образом будущего страны, заняться реформами, заняться качеством жизни россиян.

А это просто не то, что он продавал. То, что он продавал, он уже продал – это принесло ему 86 процентов, позволило закончить перестройку экономики и политической системы под абсолютно персоналистские лекала: заставить бюрократию прислушиваться "к дрожанию левой ноги", как Толстой описывает ("Дрожание моей левой икры есть великий признак", – говорит Наполеон в "Войне и мире". – РС). Это уже сделано. Дальше от него не столкновений в небе над Сирией хотят избиратели. Можно [про выборы губернатора Приморья] говорить, что: ну да, народ проголосовал за франшизу КПРФ, которая находится в руках у местных олигархов, и вся проблема в том, что Тарасенко (и.о. губернатора, кандидат "Единой России". – РС) не договорился с политическими покровителями Ищенко (кандидат от КПРФ. – РС). Но это совсем не то, что происходит.

– А что происходит?

– Делегаты Москвы в регионах принимают на себя все риски, все убытки от политики Москвы. Прогнозировалось, что выборы в Хакасии и во Владимирской области будут самыми беспроблемными.

​– То есть, если уж совсем в простых терминах: холодильник внезапно победил телевизор, хотя уже никто не верил в это. Но вот что странно: вы говорите, что Владимир Путин шел на президентские выборы, обещая дать послабление народу, обещая, что народ станет жить лучше. Но Путин делает прямо противоположное, немедленно проведя пенсионную реформу. Путин, побеждая на выборах, сам осознавал, чего народ от него ждет?

– Я считаю, что у него несколько искаженная картина мира, связанная с итогами президентских выборов, он не понимает природу своего мандата. Он считает, что Сергей Владиленович Кириенко (заместитель главы администрации президента, отвечающий за внутреннюю политику. – РС) и его ребята отлично поработали [в предвыборной кампании]: образ будущего, дети, лагеря – а дальше давайте вести дела как обычно. Путин не понимает, что вес поддержки давит на него, она не в его пользу, она против него сейчас работает. Конечно, это порождает искаженную картину мира, где важны какие-то совершенно другие вещи, а не адекватность социальных политик, не способность, например, остановить внешнеполитическую эскалацию, – а эскалация сейчас может ударить уже и по буржуазии, которая, как считается, Путина поддерживает. Но это все считается слишком мелкими заботами, которые под занавеской триумфальной победы на выборах делегированы куда-то вниз. Не делегированы – самолеты в небе над Сирией, заявления о "неадекватности американского руководства" и так далее. Как мне кажется, он просто считает, что победил по другому основанию, что это один большой 2014 год, растянутый во времени. А это уже не 2014 год совсем.

– И поэтому он, делая этот ошибочный вывод, решает лично агитировать за пенсионную реформу? Считает, что сможет переубедить?

– Или когда он говорит Тарасенко: "Думаю, все будет в порядке" (Путин произнес эти слова на встрече с Тарасенко перед вторым туром. – ​РС). Это что такое вообще? Что нужно о себе думать? Такого раньше он себе не позволял. Я сам, когда был чиновником, принимал участие в "вытаскивании" губернаторов, лидеров списка "Единой России" тет-а-тет с президентом, но так, чтобы между первым и вторым туром президент сказал: "Я думаю, все нормально будет"? Ядро поддержки президента Путина скоро схлопнется с ядром поддержки партии "Единая Россия". А вся наша политика была построена на том, что есть гигантский гандикап, что Путин может отдавать часть рейтинга и вытаскивать "Единую Россию". А вот нет. Сейчас это 64 процента, завтра будет 46, послезавтра – 30 процентов.

​– Но при всем шуме в Приморье поддержать своего кандидата-коммуниста на улицу вышли не многие тысячи, а сотни людей. Не выглядит это угрозой для власти.

– Конечно, это не 2008 год, когда подмосковный ОМОН самолетами посылали во Владивосток из-за протестов против повышения пошлин на импорт праворульных автомобилей. Но сейчас протест уже другого качества. Тот протест был: Владимир Владимирович, вы там в Москве, пожалуйста, не перебарщивайте. А нынешний протест уже: а чего "не перебарщивать", понятно, что они переборщат, понятно, что они не тем занимаются. Для меня в этом смысле очень показательна история с Хакасией. Вот вам "тяжеловес", "никаких других сил в регионе", за неделю до первого тура губернатор Зимин Владимира Владимировича просит построить хоккейный дворец – "все построим, все будет". И что? (Кандидат от "Единой России" Зимин проиграл более 10 процентов голосов кандидату от КПРФ Коновалову. – РС).

Традиционный набор технических финтов для организации локальных побед, который внутренняя политика и "медийка" Кремля могут использовать и который с 2000 года не меняется, уже не работает. До концентрированного протеста по сценарию, описанному Евгением Гонтмахером в колонке "Новочеркасск 2009", еще очень далеко. И, скорее всего, он не такую форму примет. Но когда у вас весь арсенал технических средств, благодаря которым вы побеждали на выборах, ломается и не дает результата, на который вы рассчитываете, что вы будете делать?

– По всей видимости, у Кремля какие-то силовые варианты: если не получается уговаривать общество, его можно контролировать с помощью силовиков.

– Уж они-то все нам рассказали про то, как они хотят это делать, про то, как у них есть и средства, и силы, и цели, и все, что угодно. Да, это тоже правда. Истории про шпионские дела довольно жалкие, хотя некоторые ужасные, но они сидят и ждут, что президент им подмигнет. К сожалению, ситуация к этому катится: если у Кириенко не получается, может быть Бортников с Патрушевым попробуют.

​– Вы имеете в виду, что если у Кириенко не получается контролировать население традиционными средствами внутренней политики, то силовики будут придумывать разные шпионские дела, раскрывать "заговоры"?

– Заговоры, да. "Новое величие", только не 20 детишек, а 200. Что-то такое, да.

– Вы пишете в статье, что Путин, чтобы поддерживать благосостояние своего окружения, для которого бизнес неразделим с государством, вынужден обирать народ налогами.

– Все, что он мог дать им из бюджета, он уже дал. То, что сейчас планируется в качестве цифровой экономики, – это называется экономика цифрового оброка. Все эти начинания: метки на товары, проверка подлинности торговых марок и так далее, в конечном итоге будут оплачены за счет роста цен внутри страны. И всем этим будут заниматься Усманов, Чемезов, Ротенберги. Все обо всем договорились, все поделили, все хорошо. А поделили они, грубо говоря, доходы от включения налогового пресса. Налоговый пресс уже нельзя включить на крупный бизнес, весь крупный бизнес в индивидуальных отношениях с властью. Это налоговый пресс, который ударит только по России, только по гражданам, как президент любит говорить, по обычным простым людям.

​– Предположим, окружение президента относится к народу как к ресурсу для извлечения выгоды. Но в такой ситуации опорой режима становятся только силовики. Когда Золотов опубликовал видеообращение к Навальному, это дало повод к миллиону шуток, и одна из них была сравнением главы Росгвардии с латиноамериканскими военными, которые приходили к власти. И может получиться, что Золотов – первое явление народу силовиков как главного действующего лица будущего, потому что других отношений с народом не получается.

– Вы знаете, мы вот с коллегами уважаемыми, с Дмитрием Орешкиным в эфире "Дождя" обсуждали и могли не сходиться по 10 позициям, но сходились всегда в одном – в финальной фазе, в фазе полного вырождения это должно представлять собой как некое подобие латиноамериканской хунты. Что такое хунта? В Венесуэле это имеет вполне конкретные политические формы, когда президент Мадуро подписывает указы, которые делегируют право распределения продовольствия Министерству обороны. Понятно, что этот конкретный формат хунты детерминирован экономической ситуацией в Венесуэле, но, значит, у нас это как-то по-другому будет.

Я напомню, Золотов не просто человек, и даже не просто генерал, и даже не просто глава силовой службы, – если президент Путин завтра в стране объявляет чрезвычайное положение, вся полнота государственной власти оказывается в руках у президента Путина и главы Росгвардии. Это обсуждение – мужик, тельняшка, фуражка, воспитанный он, невоспитанный – не так важно. Это человек, который теоретически может получить такие полномочия, которых правительство никогда не видело. Это совсем не смешно. Дело не в том, кому он угрожает, дело в том, что он хочет выглядеть именно так: в этой фуражке, в этой тельняшке он здесь власть. Это некоторая классика политфилософской мысли: где диктатура, там чрезвычайное положение. Ну вот. От "жидкого" чрезвычайного положения, – то контртеррористическая операция, то дороги перекрываем, то не можем рассказать, где у нас президент живет, – скоро перейдем к "твердому" чрезвычайному положению, в котором Росгвардия будет осуществлять всю полноту государственной власти.

​– То есть Золотов выступил, по большому счету, потому что у силовиков хотят признания, хотят себя показать?

– Силовики хотят. ФСБ через дело "Нового величия" и шпионские процессы, генерал Золотов через обращение к Навальному хотят сказать: политическая субъектность у нас, а у вас "номер 245, на телогреечке – печать". Почему эти люди вообще считают возможным выступать с политическими заявлениями? А они считают. 10 лет назад, когда я начинал журналистскую карьеру, говорили: что там в Совете Безопасности написали, чушь какую-то? Все так говорили: и правительство, и Кремль. Но меняются статусы площадок, институций внутри системы. Кого сейчас волнует, что считает Орешкин, что там Набиуллина (министр экономического развития и глава Центробанка России. – РС).

– То есть внутри элиты силовики хотят признания их роли, а "системные либералы" этим недовольны?

– Уже нет истории про недовольных. Есть история, что существуют некоторые технические полномочия, которые надо осуществлять, пока не забрали. В политике Центрального банка, в этом резком повышении ставок все уже заложено, все плохие прогнозы, – и внешнеполитические, и внутриполитические – во имя того, как Центральный банк понимает общественное благо (Центральный банк несколько дней назад внезапно повысил базовую ставку кредита, что должно снизить опасность инфляции и укрепить рубль. – РС). Слава богу, в Центральном банке сидят люди, понимание которых общественного блага хоть как-то сопоставимо с тем, как оно понимается в других странах мирах. Центральный банк независимо себя повел. Слава богу, пока что они это еще могут делать.

– Тут нужно пояснить, что означает это решение и почему оно важно. Считается, что низкий курс рубля выгоден экспортерам, и соответственно, окружению Путина, а для населения и ориентированного на внутренний спрос бизнес это тяжелое бремя. Повышение ставок ЦБ, которое повышает курс рубля, – в пользу населения России за пределами Кремля.

– Да, это народное решение в данный момент. Связка рубль-нефть уже разорвана. Понятно, что интересы экспортеров и интересы бюджета совпадают. Чем дешевле рубль, тем больше объем валовый валютной выручки, тем лучше бюджету и экспортерам, а все остальное пусть умрет. Центральный банк выступил против этого.

​– А чего он такой смелый, хочется спросить?

– Есть некоторый объем технических полномочий, который пока могут исполнять. Как только они не смогут исполнять, я надеюсь, что госпожа Набиуллина уйдет в отставку, ей мужества не занимать в этом смысле. Центральный банк прогнулся под 700-миллиардный займ "Роснефти", который качнул валютный рынок в декабре 2014 года, Центральный банк не стал мешать сделке по ВТБ, сделке по самовыкупу "Роснефти", но сейчас Центральный банк сказал: хватит. Вы хотите одновременно устраивать внешнеполитическое обострение, проблемы на рынках, усиление оттока капитала, и еще канал – через инфляцию, рост цен – в каждый холодильник? У нас президента показывают в каждом доме в телевизоре и в холодильнике: в телевизоре через Соловьева, а в холодильнике через цены. Так что здесь Набиуллина пока может это объяснить президенту как действие, направленное скорее на стабилизацию ситуации, а не на ее раскачку.

– С одной стороны у Путина есть люди, на которых он может опереться в трудную минуту, – его друзья и силовики, с другой – "либералы", которым он доверял экономикой управлять. Но сейчас он вроде увеличивает налоговое бремя на население в пользу друзей, при этом от "либералов" такие отчаянные крики раздаются.

– Это парадокс зрелого авторитаризма: для того, чтобы что-то раздавать, нужно, чтобы что-то было. А без компетентной высшей бюрократии ничего не будет, раздавать будет нечего. Поэтому с одной стороны мы видим, что новую экономику режут буквально по живому – "это тебе, это тебе, это тебе", – с другой стороны, президент не делает ничего, чтобы хоть как-то во внешней политике смягчить ситуацию, – но с третьей стороны мы понимаем, что теперь ему от "либералов" уже точно никуда не деться, потому что такие чудеса на виражах могут показывать только очень компетентные бюрократы. Когда у тебя – вспышка справа, вспышка слева, тут наш самолет сбили, а тут у нас новые враги, а тут у нас старые враги, а тут мы со старыми врагами помирились – нужно быть подготовленными людьми, чтобы при этом при всем как-то еще экономику удержать. Я бы сказал как раз наоборот: чем хуже, тем больше нужда в технически либеральном, квазилиберальном правительстве. Такая парадоксальная история. Если Пиночет, то чикагские мальчики, одно без другого не бывает, потому что когда одно без другого – это Венесуэла.

​– И куда эта ситуация может вывезти, учитывая, что формально это последний срок президента?

– В краткосрочной перспективе – наступлением силовиков на российское общество. В долгосрочной перспективе затрудняюсь сказать. Распад такого масштаба системы очень плохо моделируется и в смысле социологических ожиданий, и в смысле политических прогнозов. Половина – это чисто психологические вещи, которые связаны с искажением картины мира президента из-за результатов выборов, его представлений об исторической миссии и так далее. С другой стороны, демпфером этой искаженной картины мира работает, условно, правительство. И "друзья" тоже демпфером работают: для того, чтобы что-то делить, нужно, чтобы было что делить. Я не буду фамилии называть, но они не за эскалацию, они в этом смысле в одной упряжке с теми, кого вы называете системными либералами. Если завтра этот поезд будет в огне, ведь все же сгорят. Усманов сгорит вместе с либералами и правительством, Сечин сгорит вместе с Медведевым.

– С вашей точки зрения, Путин по-прежнему является верховным арбитром всей этой группы людей?

– Если мы говорим о том, что будет ли за Путиным последнее решение о кандидате в президенты 2024 года, то пока да. Вопрос в том, насколько это решение будет вынужденным.

– Но кто сейчас обладает влиянием на президента? С одной стороны Золотов, который выступает с видеообращением, с другой стороны Ротенберг, который дает интервью об отношениях с Путиным и отвечает на вопросы, как тот его треплет по волосам.

– Потому что тоже страшно, сегодня треплет, а завтра не треплет. Это балансирование на канате. Есть двор, но не двор Рюрика с дружиной, это совершенно другое образование. Многие говорят о том, что президент с кем разговаривает, так и думает иногда. Сегодня с этим поговорил – думает так, завтра с этим поговорил – думает по-другому. Да, там есть какое-то количество людей, которые регулярно [к нему] попадают, регулярно что-то говорят. Да, большинство из них не работают ни в правительстве, ни в кремлевской администрации, вообще непонятно, чем заняты эти люди. Но называть их высшим руководством страны я бы не стал.

​– Налицо какое-то обнажение власти.

– Налицо обнажение теневых механизмов отправления государственной власти, которые не то что показывать нельзя, в наличии которых признаваться нельзя. А мы уже сейчас это все прошли – это такая само-Гаага. Мы сами все, что можем о себе плохого нарыть, достанем и покажем. Уже все очевидно. Что, кто-то хочет, чтобы было как на Кубе? В том-то и дело, что никто. Но у кого-то одни интересы, у кого-то другие. Кому-то кажется: сейчас "пятую колонну" замочим и что-то от этого получим. При этом тот, кто мочит "пятую колонну", может иметь долларовый депозит, тоже переживать: ой, курс как скакнул. Раньше большие кампании в общество вбрасывал Кремль, и вокруг этих больших кампаний начинали собираться силовые линии внутриэлитных конфликтов. Сейчас мы видим только силовые линии внутриэлитных конфликтов, ничем не прикрытые, абсолютно бесстыдно обнаженные. Высшее руководство страны сейчас парадоксальным образом – это костяк чиновников в правительстве и Центральном банке, которые еще способны принимать какие-то ответственные решения и думать о перспективе, выходящей за выборы в Соединенных Штатах и наступление осенне-зимнего периода в Сирии, когда воевать опять можно, не жарко.

​– Больше о происходящем в стране никто не думает?

– Нет, никто про это больше не думает, это совершенно технические вещи. Как-то же оно едет, вот пусть дальше и едет. А мы сейчас будем говорить о том, что Сечин пойдет к Козаку, будет договариваться про новые льготы и так далее, – бесконечная попытка сшить восемь шапок из одной. Реальный процесс управления государством, он как был в руках 20–30 профессионалов с 2014 года, так он и там и есть. Эти люди уже все видели в принципе, их уже вспышкой справа не напугаешь. Выходит глава государственного банка и начинает провоцировать валютную панику. (Председатель правления банка ВТБ Андрей Костин выступил несколько дней назад с планом по отказу от доллара США. – ​РС). Это нормально? Где это видано? Он сходил к президенту в июле и сказал: у нас есть предложения по недолларовым финансовым инструментам. Он думает, что если российское общество напугать, а потом предложить эти недолларовые инструменты, то всем это понравится? Есть процесс регулярного государственного управления, а есть элита. Сейчас элита – главный враг процесса государственного управления, если говорить просто и без экивоков.

​– То есть Костин решает свою какую-то локальную задачу?

– Какую-то свою, какие-то готов делать финансовые продукты, я не знаю, с Катаром, с Саудовской Аравией, с Гонконгом… Может, он хочет доллары конвертировать куда-то, может быть он рубли хочет куда-то. У него есть свои задачи, которые связаны с банком, который он считает своим собственным банком. Для того, чтобы это все сделать, он выходит и начинает разжигать панику на валютном рынке на фоне обострения санкционной борьбы, на фоне внешнеполитического обострения. Потому что его не интересует, что там делает Набиуллина, что делает правительство, ему можно. Я бы сказал, что в какой-то момент начнется исход. Уже можно говорить о том, что есть министерства, захваченные людьми кого-то. Например, Минтранс – известно, кто у нас занимается дорожным строительством. И когда верхушка бюрократии скажет: да идите вы в пень, хотите недолларовые инструменты? – давайте, – хотите валютную панику разжигать? – давайте, – в тот момент и начнется что-то типа венесуэльского сценария. А сейчас элита, которую создал Путин, является главным врагом системы государственного управления, которую создал Путин.

– И варианты – Чили или Венесуэла?

– Когда либеральные экономисты придут и скажут: проблема заключается в следующем, – поскольку мы сидим не на нефти, а на людях, у нас люди – новая нефть, вы давайте откручивайте это, это и вот это, иначе вам, уважаемые силовики, нечем будет платить пенсию, когда вы будете в 45 лет на нее выходить. И тогда "либералы" из правительства садятся с Кириенко и начинают думать о том, как это все откручивать. Это чилийский вариант. И второй вариант, когда Министерство обороны или Росгвардия, или Национальный антитеррористический комитет, или Совет Безопасности будет садиться и определять учетную ставку. Это венесуэльский вариант.