Сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний России находятся под "колоссальным психологическим давлением". Об этом заявил заместитель главы ведомства Валерий Максименко. По его словам, это происходит из-за того, что работникам колоний и СИЗО приходится постоянно общаться с преступниками и получают они за эту работу небольшие деньги.

"Недавно правозащитник Андрей Бабушкин сказал, и я с ним согласен, что, посещая колонии и СИЗО, он видит моральную усталость и моральный износ сотрудников, даже молодых. В их глазах такая тоска, такая безнадега", – заявил Валерий Максименко в большом интервью агентству "Интерфакс". По его словам, сотрудникам ФСИН приходится за небольшую зарплату каждый день взаимодействовать с преступниками: "социально неблагополучными, обозленными на жизнь и проецирующими свои чувства и эмоции на окружающих", и поэтому они испытывают "колоссальное психологическое давление". Замначальника ФСИН отметил, что психологи в 2018 году провели более 180 тысяч индивидуальных консультаций с сотрудниками ФСИН и свыше 360 тысяч обследований.

Еще одна серьезная проблема для работников исправительных учреждений и следственных изоляторов – рост числа нападений со стороны заключенных, считает Максименко. По его словам, отчасти это связано с тем, что сотрудники не хотят применять спецсредства, когда это необходимо, поскольку потом им придется обосновывать это перед следователями и прокурорами, а "ещё и под уголовное дело можно попасть".

По мнению руководителя юридического департамента Фонда "Русь сидящая" Алексея Федярова, работники исправительных учреждений добровольно выбирают себе такую работу, любят ее и едва ли могут испытывать эмоциональное выгорание. Юрист считает, что за этими заявлениями Валерия Максименко стоит задача получить средства на расширение психологической службы ФСИН.

– Расскажу одну историю. Было это в 2015 году в ИК-13 Нижнего Тагила (Федяров был осужден на 4,5 года по обвинению в мошенничестве и отбывал наказание в колонии Нижнего Тагила. –​ РС). Один из "нарядчиков" (а "нарядка" – это отдел организации труда заключенных, туда берут относительно грамотных людей) приходит утром, работал в ночную смену, завтракает, и тут объявляют обход руководства. Смотрим в окно барака – за 120 килограммов далеко ушли, огромные. Он смотрит на них и говорит: "Смотри, я теперь знаю, почему они такие. Они стресс заедают". Я говорю: "Какой стресс?" А он, оказывается, всю ночь писал для одного из сотрудников, который учился в академии на тот момент, реферат на тему "Эмоциональное выгорание сотрудников ФСИН". Видимо, был такой выгоревший, что даже написать сам не мог.

Эта тема модная, да, они любят об этом поговорить. Но какое эмоциональное выгорание? Они все там работают добровольно. Выгореть можно на работе, которую ты ненавидишь, но на которой вынужден работать. А они приходят туда, работают 12–15 лет и становятся пенсионерами. Они за свое место держатся, они переживают, если их увольняют. Это любимая работа, а на любимой работе невозможно выгореть. Но, зная высказывания Максименко, я просто их отслеживаю уже давно, за каждым подобным высказыванием стоит рациональное зерно, это очень умный человек. Я думаю, сейчас у них стоит вопрос о выбивании бюджета для сотрудников психологической службы и они хотят расширить этот штат.

– И это чтобы как-то прикрыть шум после истории в Ярославле?

– Какой шум? Вы думаете, кого-то волнует во ФСИН сейчас история в Ярославле? История была, расследуется. Кого-то сняли из них? Нет. Проверка прошла, установили, что их вины нет. Что-то поменялось в системе? Да нет, конечно! Посмотрите, что в Омске творится. Людей просто уничтожают. Стали возбуждать дела, может быть, более массово по пыткам? Нет! Все абсолютно так же. Более того, намного сложнее стало возбудить дело в Следственном комитете, потому что сейчас следователи СК говорят: "А вы нам дайте видео. Вы же в Ярославле смогли дать видео, нам тоже дайте, тогда мы возбудим". Эта история отыграна и ушла в прошлое, осталось только наказать этих вот почти 20 человек, тех, кого привлекли к ответственности. И все, никаким жупелом она не стала. И вы даже не думайте, что кто-то в руководстве ФСИН из-за ярославской истории выгорит.

– Вы сказали, что люди, которые идут работать во ФСИН, делают это сознательно и с радостью. То есть это склонность какая-то психологическая, садистская?

– Это обычные люди. Вы читали Ремарка "Искру жизни"? Вот бюргеры. Сегодня они сидят и пью пиво, а завтра становятся нацистами, послезавтра они становятся той частью нацистов, которая работает в концентрационных лагерях и сжигает людей в печах. Потом они выходят на пенсию и доживают как-то свою жизнь. Каждый человек способен на это, в каждом человеке есть фашист. Они идут работать туда, потому что это, чаще всего, регионы очень бедные, где зарплата в 20–30 тысяч рублей считается хорошей, где на нее можно прожить, где о пенсии в 35 лет мечтает каждый заканчивающий школу подросток. И конечно, они туда идут, это абсолютно осознанный и добровольный выбор. И если на этой работе нужно иногда кого-то побить и попинать, так, конечно, они побьют и попинают, потому что все так делают. Измените эту систему, так чтобы там не били и не пинали, – они не будут бить и пинать, потому что все так делают. Они приходят работать в систему, которая насквозь, в корне прогнила и которая допускает только такие методы работы.

Я писал, что господину Максименко, который утверждает, что сравнивать ФСИН и ГУЛАГ нельзя, нужно просто уйти на оперативное внедрение на месяц. Посидеть на "центральной" пару недель и проехаться этапом до Тагила, пройти свердловскую ИК-20, понять, что такое этап, когда тебя выводят в туалет три раза в сутки, и когда в помещении стандартного купе едут 12–15 человек с баулами и в зимней одежде, ощутить на себе отношение конвоиров, ощутить на себе отношение в пересыльной тюрьме, потом – в карантине, где ему разъяснят, какая должность сколько стоит. Но он нам, прошедшим это все, рассказывает, что то, что мы видели, что мы испытали, не существует. Когда, к примеру, едешь этапом в этом купе, туда загрузили 10 человек, они друг на друге сидят, женщины пожилые, девушки, им ехать двое-трое суток, и выпускают их в туалет три раза в сутки, и когда больной женщине, например, нужно выйти, это что от эмоционального выгорания конвоир ее материт, костерит и всячески обзывает, предлагает ей сходить под себя? Это эмоциональное выгорание? Нет, это просто вот такой человек в такой системе. При этом всегда рядом стоит кто-то старший, рядом еще двое-трое человек, и никто никогда не сделает замечание. Это что, эмоциональное выгорание происходит? Нет, это такие люди. Но там есть реально адекватные люди, с которыми можно общаться, которые понимают, что все это не может так функционировать. Но они же сами таких коллег терпеть не могут, – считает Алексей Федяров.

Адвокат Вера Гончарова, представляющая интересы осужденных омских колоний, рассуждает о том, каков психологический и социальный портрет сотрудников Службы исполнения наказаний и почему люди, работающие в этой системе, избивают, унижают и пытают заключенных.

– Мне часто приходилось видеть, находясь в ожидании во дворе 7-й колонии в Омске, как толпятся кандидаты на должности сотрудников на собеседование или подают документы. У них полная определенность, они знают, куда идут, зачем идут, и я бы не сказала, что какая-то тоска или безнадежность в их глазах или в их мыслях прослеживалась. Наоборот, это удобное, надежное место, это место, где небольшая выслуга лет позволяет рано уйти на пенсию. В Омске многие таксисты рассказывали, что работали там, поскольку в Омске колоний очень много, и сейчас они – молодые люди вполне – и пенсию получают, и занимаются другими какими-то вещами. Понятно, что это работа нелегкая, но они идут туда сознательно. Однажды у меня был разговор с сотрудником колонии, мы говорили о том, что неплохо было бы иметь какую-то психологическую разгрузку, какую-то реабилитацию, перерыв в работе с заключенными, но это необходимо ровно так же и любому другому человеку. Например, адвокату, который так же работает и с осужденными, и с сотрудниками ФСИН, что тоже, в общем, непростой контингент.

Единственный человек, с которым я сталкивалась, у которого была даже не тоска, а боль в глазах, – это человек, который когда-то работал в системе исполнения наказаний, но достаточно быстро оттуда ушел, потому что морально не смог с этим справиться. Он до сих пор боится. Боится и правосудия, боится и мести со стороны бывших коллег. И когда он рассказывает, он плачет. Он ходит в церковь, он после увольнения очень сильно пил, потом лечился. Живет он без всяких ферм, катеров и коллекций часов, оружия и чем там еще славятся начальники учреждений. Живет он в полной нищете, на пенсию по инвалидности и на помощь друзей.

– По вашим словам, большая часть сотрудников ФСИН идёт туда работать сознательно. Как бы вы могли охарактеризовать, кто эти люди по своему социальному статусу, происхождению, по каким-то психологическим характеристикам? Или это для кого-то бывает вынужденная работа?

– В таких местах, где, кроме колоний по большому счету, негде работать, например, как в Мордовии, – это вынужденное место работы. В системе исполнения наказаний работали отцы, деды, работают практически все родственники. В таких местах, как Мордовия, очень распространена семейственность, и потому что это дело семьи, и потому что больше негде работать. И работа там дает определенный социальный статус. В таких местах, как в Омске, где много колоний, тоже распространена семейственность и преемственность поколений в этой работе. Но не знаю, насколько это вынужденно, потому что Омск – это все-таки достаточно цивилизованное место, и там есть ещё где работать при желании. Можно получить другое образование, поехать в другой город.

Когда мы узнаем о том, что сотрудники начинают применять всякие недозволенные методы воздействия, тогда рождается вопрос: насколько люди, поступившие туда, имеют психическое нормальное здоровье и меняется ли оно и как, по мере работы со спецконтингентом. То, что рассказывают осужденные, иногда вызывает вопрос: насколько вообще нормальные в плане психики работают там люди? Я не могу дать ответ на этот вопрос. Либо это люди, которые пришли туда и имели предрасположенность, которая не была диагностирована при поступлении на работу, либо это что-то приобретенное в связи с влиянием среды, причем среды как осужденных, так и коллектива сотрудников. То, что необходима психологическая, психиатрическая помощь многим сотрудникам, – это факт.

– Вы имеете в виду эти случаи избиений, унижений, пыток?

– Да. Это случаи избиения, унижения, это ведь и угрозы сексуальным насилием, иногда воплощаемые угрозы. Это различные обряды унизительные, тоже связанные с сексуальными вещами. Этого очень много. Были бы важны и нужны исследования специалистов на эту тему, как так получается: это нормальные люди такими становятся или это люди, уже имея предрасположенность, идут именно туда и там воплощают свои какие-то комплексы, болезненные желания? И в связи с тем, что это безнаказанно, в связи с тем, что это поощряется молчанием и содействием других людей, оно приобретает чудовищные формы. Люди, которые испытали на себе такие угрозы сексуальным насилием или само насилие, они с этим живут дальше, и это не забывается. Мало того, что сотрудник, который это делает, он сам явно с покалеченной психикой, он калечит психику еще и другим людям. И потом этот человек живет рядом с нами, и трудно сказать, как отреагирует на какое-то слово, событие или действие такая искалеченная психика человека, побывавшего там, во что это выльется в нормальном обществе. Это страшно, – заключает Вера Гончарова.

В 2018 году особое внимание привлекла ситуация в Ярославской колонии №1. В июле "Новая газета" опубликовала видеозапись того, как сотрудники ФСИН избивают заключенного Евгения Макарова. Следственный комитет возбудил уголовные дела о превышении должностных полномочий против сотрудников колонии, по делу проходят более 15 человек. Заключённые и правозащитники жаловались на пытки и в других учреждениях системы ФСИН, в частности, во Владимирской и Омской областях. В октябре в омской колонии №6 произошёл бунт, как утверждается, в связи с жестоким обращением с заключёнными. Бывшие осужденные из этого региона рассказывали, как их избивали, подвешивали, угрожали изнасилованием, мочились на них, подсоединяли к телу и гениталиям провода и пускали ток.

Заместитель директора ФСИН Валерий Максименко заявлял, что, несмотря на многочисленные обвинения в издевательствах над заключёнными и ущемлении их прав, его ведомство некорректно сравнивать с существовавшим в советские времена ГУЛАГом. По его мнению, "те времена давно канули в Лету" и сейчас не наблюдается массовых репрессий, расстрелов, неправосудных приговоров и пыток. По словам Максименко, если кто-то из сотрудников ФСИН бьёт заключённых, речь идёт не о наследии ГУЛАГа, а о том, что "мозгов нет у конкретного работника" и от таких работников служба "бескомпромиссно избавляется".