С музыкантом Ромой Зверем мы встречаемся после концерта в Праге. Его группа "Звери" продолжает турне по Европе, впереди – выступления в США, затем в России. Состав существующей уже 18 лет группы три года назад обновился, а в 2018 году Рома Зверь и новый гитарист "Зверей" Герман Осипов получили на Каннском кинофестивале премию за лучший саундтрек к фильму "Лето".

В картине Кирилла Серебренникова Рома Зверь сыграл роль Майка Науменко. Во время съемок режиссер был арестован, и одна из главных тем разговора с Ромой Зверем – судьба Кирилла Серебренникова, который по-прежнему находится под домашним арестом и ждет приговора суда.

– Вы говорили, что последние шесть лет музыка – не самое главное ваше увлечение. А что сейчас на первом месте?

– Сейчас опять музыка. Всё ведь волнами происходит, сейчас вернулся к музыке. После смены состава стало интереснее работать с новыми ребятами. Мы каждые полгода выпускаем мини-альбом. Пишется материал, который хорошо будет смотреться в мини-альбоме, потому что песни похожи по настроению, по смыслу. Таким образом, вот уже года два выпускаем мини-альбомы. Нам пока нравится.

– "Друзья по палате", "Вино и космос"….

– Потом "Звери 10", и в мае еще один альбом будет.

– Вы объясняли, что группа называется так, потому что все люди – звери. Странно, ведь у вас такой романтический образ.

– Слово "звери" является не чем-то негативным и агрессивным, а хорошим и добрым: животные, звери.

– Вы не вегетарианец? Зверей едите?

– Нет, я ем все подряд. И зверей тоже.

– Вы говорили, что "Звери" – это группа про свободу. Что для вас свобода? Это слово может означать что угодно.

​– Да, для каждого свобода – что-то свое. У каждого есть границы внутренней свободы. Внешне нам помогает быть свободными культура, правила поведения в обществе, а внутри каждый свободен по-своему. Когда я говорил, что группа "Звери" – это про свободу, я имел в виду, что наша музыка доступна разным слоям населения, от самых простых до сложных, и богатым, и бедным. Палитра очень большая. Поэтому на наши концерты всегда приходит много людей. Собственно, эти люди и дают нам свободу от продюсеров, от телеканалов, от больших медийных корпораций, которые занимаются шоу-бизнесом. А мы независимы, нам не надо идти ни на какие церемонии, выступать на мероприятиях, где ведется агитация или реклама политических сил. Мы от этого свободны благодаря тем людям, которые приходят на концерты. Ну и свобода в плане того, что я пишу как чувствую, у меня нет плана, у меня нет графика, нет обязательств. Если есть вдохновение, пишется песня, если мне хочется чем-то заниматься, я занимаюсь, а если не хочется, нет сил, я не мучаюсь и не пытаюсь это исправить при помощи пиар-технологий. Это для меня свобода.

– Но аудитория тоже ограничивает свободу творческого человека. Тянет его назад, требует, чтобы он делал то, что делал когда-то. У вас тоже требуют "Районы-кварталы"…

​– Это понятная история. Они с этими песнями испытывали какие-то эмоции: первая любовь, юношество, познание жизни. Время уже прошло, они повзрослели, но хотят слышать "Районы, кварталы", "Рома, извини", "Все, что тебя касается", "До скорой встречи" и так далее, первые альбомы. Это все понятно, и у меня нет претензий к публике. Я не считаю, что она тянет обратно. Ты идешь дальше, развиваешься. Понятно, что не все люди идут за тобой и так же переживают с тобой новые эмоции, новые песни. Но нет в этом ничего страшного. Главное, чтобы ты менялся, а люди – это уже их дело, что они будут делать дальше. Но какой-то обузы от людей, которые слушают мое раннее творчество, нет.

– Вы перевоплотились в Майка Науменко в фильме "Лето", это фильм о моей юности, я группу "Кино" хорошо знал, ходил в ленинградский рок-клуб, и достоверность фильма меня поразила. Всё именно так и было, нет фальши. Как это удалось?

​– Мне кажется, все дело в режиссере, он отвечает за все. Это заслуга Кирилла Семеновича, что он смог заразить этим фильмом всех людей, которые над ним работали – от актеров до гримеров. Там подобралась уникальная команда. Кирилл позвонил два года назад в феврале и предложил встретиться, обсудить наше участие в этом фильме. Мы встретились, он начал читать первый сценарий Миши Идова, рассказал историю. Я офигел, сказал, что не готов к такому, потому что я не актер. Музыка ладно еще, а вот актер – никогда, тем более такая большая роль – это очень серьезно. Я очень не люблю быть не уверенным в своих силах, я крайне этого боюсь, для меня это табу. Какой-нибудь провал, позор – для меня это ужасно. Я очень болезненно отношусь к таким вещам. Когда мы вместе прочитали сценарий, я приезжал к Кириллу в Ригу, он ставил в Риге спектакль. Мы думали, во что это может превратиться. Уже фильм практически был запущен весной, но не было актера на роль Виктора Цоя, и это была большая беда. Но он каким-то чудом нашелся. Вообще весь фильм – это на самом деле чудо. Кирилл настолько заразил всех, что даже после его ареста фильм продолжал сниматься, что крайне необычно для кино. Как кинопроцесс может происходить без режиссера? Так что всё это заслуга Кирилла Семеновича.

– Помните день его ареста? Как вы тогда его пережили?

​– Да, мы все помним этот момент. Накануне ужинали в Питере в компании Павла Каплевича, Александра Сокурова, художника Тани Долматовской, оператора Влада Опельянца. И наутро я выхожу из гостиницы, на съемочную площадку нужно выезжать, меня останавливает Паша Каплевич и говорит, что Кирилла арестовали, увезли в Москву. Так что никто никуда не едет, оставайтесь пока в отелях. Съемочная группа большая, мы все жили в разных отелях. Всем сообщили. Потом мы каким-то образом собрались в одном отеле… Это было какое-то безумие. Каплевич начал обзванивать всех артистов – от Киркорова до заслуженных, и из поп-среды, и из театральной, всех наших людей, которые находятся в общественных культурных советах, чтобы те начали подписывать петиции, поручительства, чтобы выпустили. Но ничего не помогло.

Смотри также

Политическое убежище в опере. "Набукко" Кирилла Серебренникова

– Отчасти помогло: все-таки домашний арест, а не тюрьма.

​– Не знаю, тут невозможно понимать, как это все произошло и почему. У всех свои версии, гипотезы. Но происходит то, что сейчас происходит: Кирилл уже сидит около 600 дней под домашним арестом, и этот цирк продолжается до сих пор. Это печально, очень печально.

– Вы встречаетесь с ним, ему же позволяют выходить?

​– У него прогулка два часа в день, он выходит на улицу. Мы встречаемся, потому что живем рядом, часто пересекаемся, общаемся, делимся, обсуждаем спектакли в "Гоголь-центре". Он живет отлично, если это можно назвать словом "отлично"… То, что он настолько плодотворен и трудоспособен, – это очень всех радует и вдохновляет.

– Он ведь создал целый мир. Кого ни спросишь – поэт ли, музыкант, художник, – все так или иначе что-то делали для его спектаклей или фильмов, всем Кирилл Серебренников помог.

– Да, в том-то и парадокс, что в мире знают Кирилла Серебренникова и, может быть, еще одного-двух театральных режиссеров из России. Кирилл Серебренников является визитной карточкой театральной культуры Российской Федерации. И именно он сидит под домашним арестом.

Смотри также

Тело потемнело как угли. Дионисийские ритуалы группы Shortparis

​– Вы были и продюсером саундтрека "Лета"…

​– Да, мы занимались звуком. Сначала, когда мы с Кириллом обсуждали сценарий, он предложил нам делать материал "Зоопарка", песни Майка Науменко. Но потом получилось так, что нам пришлось делать всё. Надо было изначально сразу так и делать, потому что мы неожиданно во время съемок поняли, что нам придется весь саундтрек собирать и песни Цоя записывать. Еще участвовал Антон Севидов, делал две аранжировки, питерские группы ГШ и Shortparis. Пришлось чуть-чуть повозиться на сведении, потому что ребята прислали разноплановые аранжировки по звуку и по качеству записи, было сложно все это собрать в кучу. Плюс, конечно же, Кирилл монтировал фильм уже под домашним арестом, связь с ним была не очень налажена, но какая-то связь была. Усложнился процесс, потому что было много вариантов монтажа, соответственно, от этого зависел монтаж всей звуковой дорожки. В кино же по-другому монтируется звук, там же кошмар. И озвучка была тяжелая. Потому что у меня южный акцент, я с преподавателем переозвучивал, некоторые сцены в фильме остались оригинальными, но большая часть переозвучивалась. Было тяжело на озвучке, очень тяжело. Я ругался, уставал. Борис Войт был звукорежиссером, отличный мужик. Всё время говорил: "Нет, Рома, это не так". Он в этой профессии специалист, а ты нервничаешь и думаешь: блин, как же выговорить правильно слова питерские? Да, вот так получилось, что парни с юга, из Ростова-на-Дону и Таганрога, рассказывают историю северных парней из Ленинграда.

​

– Серебренников перенес Брежнева из Ростова. Единственное, чего не было тогда в Ленинграде, – это огромной фрески с Брежневым. А как на Каннском фестивале вы себя чувствовали? Волновались?

– Я очень волновался, я вообще впервые был на таком мероприятии по масштабу и по значимости. Нет Кирилла, все фильм смотрят впервые, никто не видел до этого. Я видел, но все равно на Каннском фестивале заметил, что Кирилл сократил пару сцен, смонтировал по-другому. Он доделывал в последний момент. Мы, конечно, были очень впечатлены реакцией публики, которая так тепло восприняла фильм. Особенно французская публика восхищалась, потому что у них был похожий фильм "Жюль и Джим", они провели параллели.

– А как вдова Майка Науменко, по книге которой поставлен фильм, воспринимала вас в роли ее мужа? Нашли вы с ней общий язык?

– С ней консультировалась Ира Старшенбаум, которая ее играла. Она приезжала к Наталье Науменко в Тверскую область, у нее там домик, долго с ней общалась, проводила время. Со мной не было контактов вплоть до съемок. А когда мы снимали залив, приехала Наталья, а я уже был в костюме, в гриме, в очках, нас так познакомили. Она ушла в сторону сразу. Потом, спустя какое-то время, мы общались.

– Она довольна фильмом?

​– Да, она довольна. Она боялась очень. Но Кирилл умеет убеждать людей, поэтому спасибо, конечно, Наталье, что она согласилась. Страшно было, ведь черный пиар начался, что у нас Цой – гей, Гребенщиков сказал что-то про сценарий, когда еще фильм не был снят. Пошла волна грязи какой-то, и она очень переживала. Когда она увидела, что происходит, и доверилась Кириллу, все получилось.

– Не сомневаюсь, что после этого вы получили не одно предложение сниматься в кино.

– Дело в том, что я и до этого получал. Но надо же делать что-то хорошее, а не просто сниматься. Какой в этом смысл, сейчас любой блогер может сняться. Смысл же не просто в процессе: вот я снялся в кино, я написал книгу, я сфотографировал домик, одежду я шью и танцевать скоро начну где-нибудь на льду на коньках.

– Серфингом вы еще занимаетесь.

– Серфинг – это хобби, это борьба со своими страхами. Если, конечно, что-то будет стоящее, интересное, то буду сниматься в кино. Но не так часто снимается кино хорошее.

– Сейчас в российском кино, несмотря на общую плохую ситуацию, удивительный подъем.

– У нас всегда так с культурой: чем хуже, тем лучше.

– Опять же многое исходит из круга "Гоголь-центра", лучшие фильмы связаны с ним – "Кислота" и другие.

​– Вокруг "Гоголь-центра", да. Это единственная площадка. Туда приходят разные люди, но они все примерно одинаково свободны. "Гоголь-центр" сейчас стал платформой, которую можно сравнить с Таганкой Любимова, это не нафталин, не классический академический театр, это больше, чем театр. Кирилл притянул всех этих людей: режиссеров, драматургов, музыкантов, писателей, актеров. У них есть возможность ставить спектакли, делать концерты, читать лекции. Это самая интересная свободная площадка в Москве. Поэтому там все и всё.

– Какой ваш любимый спектакль "Гоголь-центра"?

– Мне нравятся "Мертвые души", "Метаморфозы", и из последних меня очень порадовал спектакль "Машина Мюллер", хороший спектакль Филиппа Авдеева "Море деревьев" для подростков.

– Вы театрал?

Смотри также

Искусство в наручниках. "Барокко" Кирилла Серебренникова

​– Я хожу в театры. Но сейчас уже не пойду в Ленком, потому что это старые, несовременные спектакли, не пойду во МХАТ, не пойду в "Современник", в Театр наций можно сходить, в "Сатирикон" схожу посмотреть Константина Райкина раз в год. А в "Гоголь-центр" приятно ходить. Разные спектакли, хорошие молодые актеры, все спектакли и Кирилла, и других режиссеров музыкальные. Это дает легкость, свободу. "Гоголь-центр" – театральный центр, где происходит много мероприятий, где можно встретить близких тебе по духу людей, пообщаться, посмотреть что-то, подумать. Для меня любой другой театр в Москве немного скучен.

– Вы сейчас готовитесь к путешествию на "Крузенштерне"?

​– Пригласили из клуба Михаила Кожухова принять участие. Они приглашают музыкантов и туристов, устраивают такие походы. Но, к сожалению, у них сейчас что-то произошло с кораблем, сдвигается поездка, а я не могу уже. Мы решили, что это произойдет в августе: приму участие в путешествии уже не на "Крузенштерне", а на "Седове".

– Какой маршрут?

– Из Литвы в Германию.

– Без экзотики.

– К сожалению. У них был маршрут на Тенерифе, где я часто бываю летом, было бы прекрасно приехать на паруснике к себе на остров, на дачу. Я бы даже шляпу себе купил со шпагой.

– Много путешествуете?

– Очень, иногда устаешь, но для бешеной собаки сто верст не крюк и волка ноги кормят. С годами начинаешь понимать, что, кроме путешествий, тебя ничего не может так развлечь и утешить. Ты судорожно впитываешь общение, картинки, воздух, людей, ощущения, всё вокруг. Сейчас уже без фотоаппарата, потому что раньше вместо глаз был объектив.

– Какая у вас камера?

​– У меня очень много камер. Когда я увлекся фотографией, я начал изучать аналоговые фотографии, а потом уже цифровые. Цифровая, что там – есть у тебя камера, и ты фотографируешь. А вот аналоговая – был долгий интересный процесс. Потому что есть любимые фотографы, ты начинаешь думать, как бы мне сделать так же, хочу такую же картинку. Начинаешь смотреть, кто на что фотографировал, соответственно пытаться воссоздать атмосферу, энергетику автора. Таким образом я скопил много аналоговых фотоаппаратов, начиная от "Хассельблада", "Роллейфлекса", "Лейки" до каких-то мыльниц. Все это у меня было, на все это я фоткал. Действительно видно, что это камера одного человека, а это другого человека, заметно, есть разница, когда ты в материале. А потом я перешел на цифровую технику. Я знаю всё обо всех фирмах, которые выпускают фотоаппараты, слежу за новыми технологиями, которые упрощают тебе жизнь, выбираю модели, которые мне по душе.

– А кто ваши любимые фотографы?

– Робер Дуано, Гарри Виногранд из классических, из русских – Зотов. Он крут тем, что фотографировал Цоя и фотографирует девочек для "Плейбоя". Вообще такой позитивный мужик, хороший.

– Сейчас у вас успешное турне. А был когда-нибудь ужасный концерт: аппаратура вырубилась, рухнул потолок, пришли менты и всех повязали?

– Был страшный концерт: так обстоятельства сложились, что было всё плохо. Это где-то было в Улан-Удэ, а потом был Иркутск, склейка двух городов. Я как южанин не понимаю, как люди могут жить в таких климатических зонах – это просто кошмар. Мы были в туре в этом регионе: Улан-Удэ, Чита и Иркутск. Пили мы очень сильно, как обычно после концерта, до концерта я никогда не пью, потому что однажды у меня еще в молодости был случай: это была не группа "Звери", а моя таганрогская группа, я выпил перед концертом, и тяжело было, одышка сильная, чуть не сдох. После этого я никогда перед концертом не пил, а после мы всегда пили. Был какой-то ужасный переезд, в каком-то автобусе сидя ехали ночью часов шесть-семь, приехали и продолжили в отеле пить какое-то пиво, омуля с Байкала достали, потом водка. В общем мы, не спавши, поехали на саундчек, там все разваливается, гитариста бьет током от микрофона, у него дымятся усы. Приехали какие-то фанатки из Монголии, потому что там недалеко. Зал жуткий, звука нет, ничего не слышно, все гремит, у всех такие головы. Это был самый жуткий концерт на моей памяти, потому что никто ничего не понимал, это был ад просто. Но это очень было давно, это было начало.

– Но сейчас все в порядке. Как вы объясняете свой успех? Кто-то объясняет вмешательством высших сил, кто-то собственным талантом, кто-то стечением обстоятельств…

​– Может быть, по чуть-чуть из всего этого. Это некие кубики, отсутствие одного может нарушить всю цепочку, и ничего не получится. Я пытался заниматься музыкальным продюсированием и часто наблюдал в людях отсутствие какого-то простого качества и наличие всего остального, и ничего не получалось, вообще ничего. Я не мог понять, как же так, вот же всё есть, должно работать. Не работает. Поэтому, наверное, может быть стечение этих паззлов. Плюс, наверное, любовь к труду и любознательность – это очень немаловажные качества, без которых ничего не получится.

– Есть ощущение покровительства свыше: что кто-то за вами следит и помогает?

– Я не суеверный человек, поэтому, наверное, нет. У меня больше, как у Толстого, совесть на первом месте, я от нее отталкиваюсь, а с совестью всё просто.

– Слышал, что у вас есть татуировка с Фаиной Раневской и надписью: "Меньше пафоса, господа!"

– Да, землячка моя, из Таганрога. У меня татуировки на одной руке состоят из женщин – супруга моя и Фаина.

– И Чехов тоже из Таганрога.

– Чехова я не набиваю, он мальчик все-таки. В принципе, можно и Чехова набить на груди, почему нет?

30 марта Рома Зверь за роль в фильме «Лето» получил премию «Ника» в номинации "открытие года".​ "Хочу сказать спасибо Кириллу Серебренникову, что находясь под домашним арестом, монтировал эту картину. И всей команде фильма, которые помогли сделать это кино", – сказал Рома Зверь, получая награду.​