Югославия, зима 1971 года. Шесть неприглядных бомжей обретают спасителя. Режиссер Желимир Жилник приглашает их в свою двухкомнатную квартиру и предлагает устроиться на ночлег. Жена режиссера в растерянности, от гостей дурно пахнет, и ведут они себя бесцеремонно. Жилник ходит по улицам с микрофоном и спрашивает прохожих, как следует поступить с бездомными. Никто не дает внятного ответа.

"Черный фильм", печальный роман о бомжах и интеллигентном благодетеле, продолжается всего 14 минут, но за ним стоит грандиозная история, которую участники и исследователи рассказывают по-разному. В 60-х годах в Югославии (равно как и в других странах соцлагеря – Чехословакии, Польше, Болгарии) случился расцвет авторского кинематографа. Одним из центров новой волны стала студия "Неопланта" в городе Нови-Сад. Именно здесь готовились самые радикальные картины – "Ранние работы" Желимира Жилника (1969, "Золотой медведь" Берлинского кинофестиваля) и "ВР: Мистерии организма" (1971) Душана Макавеева.

"Ранние работы" были названы в честь сборника статей Маркса и Энгельса, в титрах "основоположники" именовались авторами диалогов. Юные персонажи поначалу говорят лозунгами и пытаются агитировать крестьян и рабочих, но их идеализм тонет в неприглядных лужах реальности, и в финале разочарованные юноши ритуально убивают свою подругу по имени Югослава. Надежды на социализм с человеческим лицом разбиты. Фильм снимался в 1968 году, когда в Белграде и других городах Югославии прошли акции протеста студентов – первые массовые выступления после установления режима Тито. В Чехословакию вошли советские танки, а югославский диктатор хитроумно одобрил бунтующих студентов на словах, но позднее расправился с их лидерами. Жилник – автор единственного кинодокумента о белградских событиях июня 1968 года, фильма "Июньские беспорядки".

Режиссер и сейчас живет в городе Нови-Сад. После того как фильмы новой (или "черной", как ее окрестила партийная критика) волны стали запрещать, он уехал в Германию, потом вернулся и по-прежнему снимает революционные, анархические докудрамы.

Смотри также

Отрубленная голова все еще влюблена. Карпо Година и Душан Макавеев

Карпо Година, режиссер и оператор, снимавший "Ранние работы" и "Черный фильм", и Душан Макавеев (1932–2019) делились с Радио Свобода своими воспоминаниями о расцвете и закате "черной волны". С Желимиром Жилником я встречаюсь на фестивале GoEast в Висбадене, где он представляет фильм из трилогии о похождениях цыгана по имени Кенеди.

– Господин Жилник, ваше движение парадоксально называют "черной волной". Как это определение возникло и как вы сняли "Черный фильм"?

– В середине 60-х ситуация в югославском кинематографе была вполне открытой и либеральной. В первую очередь это было связано с тем, что наша государственная киностудия участвовала в совместном производстве картин с западными странами. В Белграде и Загребе работали немецкие продюсеры, делались крупные постановки по романам Карла Мая…

– Конечно же, в СССР мы смотрели эти фильмы про Виннету…

– Да, а в Словении снимали фильмы о Римской империи. Так что возникла хорошая атмосфера для нас, режиссеров авторского кино. Я уже принадлежал ко второму поколению, был на 10 лет моложе Макавеева и Саши Петровича. В конце 60-х годов в наших фильмах появились конфликтные темы. Нельзя сказать, что нас напрямую поддерживали сверху, но можно было высказаться, устроить дискуссию. Звучали разные мнения, но не было запрещенных фильмов. Конечно, существовала государственная цензура, но с нею позволялось спорить. Иногда они просили, скажем, вырезать 30 секунд. В этой комиссии было 8 человек, в основном режиссеры и кинокритики.

– И ваши первые фильмы показывали, даже фильм о студенческих беспорядках?

– Конечно. Запрещены были такие вещи, как подрыв конституционного строя, распространение порнографии и межнациональной розни. Их беспокоило только это. А главой комиссии был Антоние Исакович – хороший писатель. И некоторые наши фильмы, например "Три" Александра Петровича, были сняты по его сценариям. Такая была атмосфера в 1969 году, когда я снял "Ранние работы"…

– И это был первый югославский фильм, получивший главный приз в Берлине…

​– Да. Но тогда Берлинский фестиваль был не в феврале, как сейчас, а в июле. И в июле же был фестиваль в Пуле, там меня тоже наградили, и на этом фестивале показали несколько таких спорных картин. И именно тогда впервые прозвучала политическая оценка наших фильмов. Появилась статья члена сербской комиссии по культуре и идеологии Йовичича "Спорные подходы в новом югославском кино": он писал, что мы смотрим на мир через черные очки.

– То есть это было до “Черного фильма”.

– Да. И вот так появилось выражение “черная волна”. Потом ситуация перешла на уровень низовых партийных организаций. Мое дело рассматривалось на партийном собрании в Нови-Саде после кинофестивалей в Берлине и Пуле летом 1969 года. И меня исключили из партии. Была открытая дискуссия. Мне сказали, что программа компартии предлагает свободу художественного высказывания, но "вы, Жилник, зашли слишком далеко". Первым делом меня обвинили в троцкизме. На что я сказал: "Сперва переведите книги Троцкого, дайте нам их прочитать, и мы решим, троцкисты мы или нет. Я не говорю по-русски, не говорю по-испански, я Троцкого не читал. Я знаю только, что он создал Красную армию, так что вы сможете назвать меня троцкистом, только если поймаете с оружием в лесу". Затем они объявили, что я попал под влияние Руди Дучке и Даниэля Кон-Бендита. Я сказал: "Правда, что я встретил Руди Дучке на Берлинском кинофестивале, но говорил я, а он меня слушал, потому что его интересовали студенческие протесты в Югославии". Так что произошла такая перепалка, и они решили меня исключить за анархо-либерализм. Но это всё еще не было официальной политикой. Мы продолжали снимать, и некоторые наши фильмы получали награды в Пуле.

Несколько лет назад я встретил Крсто Папича, который снял прекрасный фильм "Наручники", самым неприглядным образом показывающий бюрократию и догматизм. И я спросил его, как ему удалось получить в 1971 году главный приз в Пуле. И он сказал: "Тито попросил показать ему самые критические фильмы. И вот ему показали "Наручники" – фильм о том, как арестовывали людей, поддерживавших Сталина. И Тито сказал: "Крсто, ты все смягчил. Мы действовали намного жестче. Хороший фильм!" И ему дали главный приз.

Всю эту историю нужно рассматривать в более широком контексте – того, что тогда творилось в социалистической части мира. После оккупации Чехословакии югославские лидеры испугались, что наша очередь будет следующая. В начале 70-х годов Тито и Брежнев вели переговоры, Тито ездил в Москву, и Брежнев пообещал ему, что вторжения не будет, но Югославия должна покончить с антисоветской пропагандой, в том числе и в кино.

Десять лет назад я был в Москве, и Наум Клейман сказал мне, что мой фильм был в списке антисоветской пропаганды вместе с "Мистериями организма" и картинами Саши Петровича. И вот в 1972 и 1973 годах было принято решение изъять из проката несколько фильмов, в том числе и получивших награды. Я, Павлович, Макавеев, Зафранович стали писать письма протеста, но их не публиковали. Тогда я решил, что должен сделать что-то как режиссер. В то время я снимал короткометражку о женщинах-гастарбайтерах, которые возвращаются в Югославию из Германии в январе на православное Рождество. И я решил прервать съемки и сделать ответ на пропаганду против нас. И мы сняли "Черный фильм" за три дня и показали его на фестивале короткометражек в марте 1971 года. Возник скандал. Это ведь даже не фильм, а своего рода памфлет, хеппенинг.

– И название "Черный фильм" было шуткой?

– Да, это шутка. Нас обвиняли в попытке изменить общество, повлиять на политику, а я показывал, что кино на это не способно. Кино изображает персонажей, их горечи, их экзистенциальные проблемы, их увядание и смерть. Фильм живет дольше, чем человек... Я хотел поднять такие метафизические вопросы. Когда фильм показали за границей, были очень интересные отклики критиков, но в Югославии его восприняли как мою реплику в этой дискуссии.

В 1972 году чиновники начали составлять список "черных фильмов". Он не был большой, всего 8–10 игровых картин и 20 документальных. Многие говорят, что принадлежали к этой черной волне, но это было не так. В списке были Макавеев, Петрович, Павлович, я, один фильм Гордана Михича, один фильм Джордже Кадиевича, вот и всё.

– А архивы титовских времен открыты? Вы можете посмотреть секретные документы тех лет?

– На самом деле почти всё публиковалось в газетах. У меня в архиве около тысячи статей. Дискуссия была открытой, и к тому же у нас было 6 республик, так что то, что отказывались публиковать в Сербии, печатали в Хорватии и так далее. Но и архивы открыты. Немецкий исследователь Борис Канцлайтер защитил в Берлине диссертацию о нашем студенческом движении. Он исследовал документы ЦК Компартии Югославии. Но, когда я читал его книгу, я обнаружил, что три четверти информации уже знаю из газетных статей. Не публиковались только вещи, касающиеся международных отношений, как, например, недовольство в Москве тем, как СССР изображен в фильме Макавеева. Но на самом деле важно другое…

– То, что вам запретили снимать дальше.

– Да, то, что государство запретило нам продолжать в том же духе. И для всех, кто стал жертвой этой кампании, это был эмоциональное потрясение. Такой великий режиссер, как Петрович, уже не снимал так хорошо, как раньше…

– А что случилось со студией "Неопланта", на которой вы работали?

– После того как вышли "Мистерии организма", к директору, Светозару Удовицкому, пришел региональный министр культуры и сказал, что он совершил преступление и должен уйти в отставку. Я при этом присутствовал. А Светозар ответил: "Я был партизаном во время Второй мировой войны. Какое я совершил преступление? Я – лучший в стране продюсер. Я на скромные деньги смог сделать все эти выдающиеся фильмы". Тогда этот министр сказал: "Вы уже 15 лет получаете деньги как человек с высшим образованием, а где подпись на вашем дипломе из актерской академии?" Удовицкий был в шоке: "Но мой профессор Боян Ступица умер и не подписал его!" И они заставили его уйти в отставку. Пришел другой директор, который лишил нас работы, мне он вообще запретил появляться на студии. Но он погубил компанию, потому что по совету политиков решил снимать дорогие картины о партизанах. Известный режиссер Велько Булайич делал очень затратные проекты, и студия погрязала в долгах, больше 5 миллионов долларов. В 1985 году "Неопланта" разорилась и в январе 1986-го была закрыта.

– Вы снимали студенческие протесты в июне 1968 года, потом протесты 1989 года, потом демонстрации против Милошевича в 1996-м, митинги рабочих в 2009 году (фильм "Старая школа капитализма"), и вот опять в Сербии идут акции протеста – против президента Александра Вучича. Вы на стороне протестующих или поддерживаете Вучича?

– Конечно, я не поддерживаю Вучича и его окружение, потому что эти люди участвовали в подготовке к войне, используя яростную националистическую риторику. В те времена Вучич занимал важный пост в Радикальной партии, основанной Воиславом Шешелем, и в самой грубой форме пропагандировал раздор между этническими группами в Югославии. Шешель выпустил двадцать книг речей и манифестов, полных риторики ненависти, а Вучич, который был вторым человеком в его партии, писал к ним предисловия, прославляя Шешеля. Министр иностранных дел Ивица Дачич во времена Милошевича был пресс-секретарем Социалистической партии, а потом стал ее председателем. Точно так же, как его начальник, он занимался разжиганием войны. Третий человек в его правительстве – министр обороны Александр Вулин – был одним из создателей партии жены Милошевича, Мирианы Маркович, и, помимо разжигания розни, участвовал в разграблении национальных богатств. Нельзя забывать и о десятках других функционеров, которые вместе с ними пришли к власти и не были привлечены к ответственности, в отличие от Шешеля, осужденного в Гааге. Когда пал режим Милошевича и война была проиграна, Вучич и его люди решили создать новую партию, теперь уже не Радикальную, а Прогрессивную, и убедить мировую общественность в том, что только они способны решить все послевоенные проблемы. Демократические политики, которые тогда пришли к власти, пытались решить косовский вопрос, не признавая полностью независимость нового государства. Они продержались у власти больше десяти лет, допустили множество ошибок. Об одной из них я рассказываю в "Старой школе капитализма" – фильме о процессе, который начался еще во времена Милошевича, когда стал возникать класс капиталистов, разграблявших национальные богатства. Все эти ошибки в 2014 году привели к власти Вучича. И вот теперь начались протесты в разных городах Сербии.

– В городе Нови-Сад, где вы живете, тоже проходят демонстрации?

– Конечно! Они идут в пятидесяти городах. И главная причина – авторитарный стиль правления Вучича. Его постоянно показывают по телевидению – до пяти часов в день. Он управляет Сербией как султан. И его режим вынуждает госслужащих принимать участие в демонстрациях в поддержку его партии. Это уже почти как в Северной Корее.

– А вы участвовали в протестах?

– Несколько раз, когда был в Сербии. Но нужно учитывать, что в оппозиции находятся разные силы. Там не только демократы, но есть и крайне правые, которые категорически выступают против любого обсуждения статуса Косова, являющегося, по их мнению, неотъемлемой частью Сербии. Есть там и люди, которые фальсифицируют историю, обеляют времена фашистской оккупации Сербии. В антифашистском движении были разные силы, не только коммунисты, – были и христиане, и панслависты, и представители Аграрной партии. Когда я пошел в школу в 1949 году, там висела не только фотография Тито, но и других членов правительства. Например, среди его министров был Эдвард Коцбек – профессор католического университета в Любляне. Министром внутренних дел был священник – Владо Зечевич. Председателем президиума скупщины был Иван Рибар, который во времена монархии возглавлял Парламентскую ассамблею. А теперь крайне правые политики говорят, что не было никакой альтернативы: только коммунисты или оккупанты. Это просто не соответствует историческим фактам.

– Стало быть, когда Вучич называет своих оппонентов фашистами, у него есть основания.

– Да, в этом есть доля истины. Но, когда я участвовал в демонстрациях, мне понравилось, что люди не давали говорить политикам, а приглашали интеллектуалов, известных людей, которые выступают против абсолютизма и диктатуры.

–​ Вас выступать не приглашали?

– Приглашали, и я участвовал в дискуссиях со своими коллегами, кинорежиссерами, в университетах.

– Но вы не снимаете эти события, не делаете новую докудраму?

​– Нет, сейчас ведь совершенно другая ситуация. На каждой демонстрации из десяти тысяч человек как минимум тысяча снимает на телефоны. За 20 лет все изменилось. Большие демонстрации против Милошевича проходили в 1996–97 годах, 80 дней в середине зимы. И тогда друзья сказали мне: "Желимир, почему бы тебе это не снять?" Я приехал в Белград и не мог пройти в центр от автобусной остановки – так много было людей, сотни тысяч. И я снял, как люди швыряют яйца в правительственные здания. И это оказалось очень важным, потому что больше никто из журналистов этого не сделал. И мы за два дня смонтировали короткометражный фильм, он распространялся на видеокассетах. Я не знаю, послужил ли он главной искрой, но вскоре протесты начались по всей стране, и режим Милошевича пошатнулся.

Когда в 1968 году я снимал студенческие демонстрации в Белграде, ситуация была похожей. Я сам тогда был студентом, уже сделал несколько короткометражных фильмов. И меня спросили коллеги, не могу ли я найти на "Неопланте" 35-миллиметровую камеру. И так мы сняли фильм "Июньские беспорядки". Это единственный документ, в котором отражены эти события. В прошлом году в Триесте был фестиваль фильмов о том, что происходило в 1968 году в разных странах. И из всего нашего региона нашелся только один этот маленький документальный фильм и еще мои "Ранние работы".

Но для того, чтобы фиксировать сегодняшние события, я уже не нужен.