Яков Кротов: Наш сегодняшний гость - религиовед Константин Михайлов. Мы поведем разговор о новых религиозных движениях (НРД). Это замена слова "секта", которое долгое время царило в истории религии, а потом стало как-то неприлично говорить "секта", и появились "новые религиозные движения".

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Начнем с небольшого интервью с Михаилом Рощиным, который и сотрудник Института этнологии, и большой специалист по религиозным движениям на Кавказе XIX века, исламским, прежде всего, но в то же время - человек, знакомый с православием изнутри. Вот его мнение о том, что такое новизна и старина в религиозной жизни.

Михаил Рощин: Если мы будем брать разные религии, возьмем, скажем, традиционные, авраамические религии, такие как иудаизм, христианство и ислам, то увидим, что иудаизм - древнейшая из этих религий, христианство, может быть, не такая древняя, она появилась уже на базе развития иудаизма и дала свой вектор развития, а ислам в этом смысле еще младше, что не мешает ему тоже уже пользоваться определенным авторитетом, поскольку там все-таки уже набирается свыше полутора тысяч лет. Каждая религия двигается по-своему, и конечно, для тех, кто говорит о важности традиции, и возраст имеет значение.

В религиоведении есть такое понятие (оно лучше всего сформулировано в англосаксонском измерении): это не возрождение в чистом виде, как "ренессанс", а это revival, то есть происходит какой-то духовный revival, людям вдруг открывается что-то такое, чего они не знали раньше, и они начинают идти каким-то новым путем, это их привлекает. Еще привлекательным является то, что там нет в значительной мере авторитарного насилия, и каждый человек в состоянии искать самостоятельно. К чему это приведет? Я бы сказал даже, что это новая форма религиозного сознания, поэтому пока мы не совсем представляем, к чему оно приведет. Но, безусловно, разные течения new age становятся все более популярными, и это глобальный феномен.

Яков Кротов: Зачем в религиоведении говорят о новых религиозных движениях? В истории философии, например, есть аналитическая, идеалистическая, материалистическая философия, а так, чтобы новая и старая, такого нет.

Константин Михайлов: Я думаю, здесь две причины. Одна причина - избежать каких-то некорректных с научной и просто с человеческой точки зрения выражений. Вторая, может быть, более важная, - это проблема, связанная с течениями нового века, с современными формами религий, который не укладываются ни в старые, традиционные формы религиозности, ни в старые, выработанные религиоведением лекала и системные объяснения. Для них пока еще не придумано устойчивых терминов. И вот приходится говорить о новых течениях, потому что зачастую новизна - это то единственное, что мы в них уверенно можем констатировать. Новая эра, new age, формируется фактически на наших глазах. Наверное, в 60-х годах начали появляться новые движения...

Яков Кротов: А я думал, в 40-х годах XI столетия. Именно это столетие - одно из переломных в истории Европы, с него начинается новое время, когда возникают новые религиозные движения в городах на юге Франции.

Константин Михайлов: Для XI века они, безусловно, новые.

Яков Кротов: Чем Франциск Ассизский со своими монашками отличается от современных новых течений?

Константин Михайлов: Все-таки святой Франциск создавал свое учение в рамках уже существующего религиозного культа. Он, как мы знаем, испрашивал разрешение римского папы. Это было, может быть, неформатное, противоречащее общепринятому, но все-таки католическое течение.

Яков Кротов: А вальденсы, последователи Вальдо, купца из Лиона (XI век)? Они ведь тоже думали, что они в рамках, а потом их сожгли.

Константин Михайлов: Это бывает, даже и с современными религиозными движениями, которые полагают, что они христиане, и являются христианами с религиоведческой точки зрения, а другие христиане не готовы узнать в них своих собратьев.

Яков Кротов: "Аум Сенрике" в России всегда подавали как образец нового религиозного движения, а когда стали разбираться, оказалось, что там как минимум семь веков.

Константин Михайлов: Это достаточно традиционное ответвление буддизма. Вы правы, граница очень тонка, и критерий новизны, может быть, не самый удачный из всех возможных.

Яков Кротов: А это вы, как религиовед, проводите границу, или они говорят: "мы не хотим быть внутри прежних движений"?

Константин Михайлов: Возможен и такой, и такой подход, в зависимости от того, с какой позиции мы смотрим. Если мы говорим о new age, то, безусловно, тут важна рефлексия некоторой новизны, некоторого противостояния с тем, что обозначается как традиционное течение.

Яков Кротов: А неопятидесятники?

Константин Михайлов: Здесь уже более сложный вопрос, потому что у большого количества протестантских групп, которые многие религиоведы запишут в новые религиозные движения, нет никаких претензий на новизну, наоборот, это возвращение к Евангелию, к истокам, к двухтысячелетней древности.

Яков Кротов: Да, отец Александр цитирует Священное Писание – о том, что Церковь Христова вечно обновляется.

Константин Михайлов: Коллега совершенно правильно вспомнил слово revival, что по-русски называется пробуждением. Традиционно тенденция к вечному обновлению христианства очень заметна, и она очень древняя. Особенно с конца XVIII века это начало очень резко проявляться в протестантизме, и мы видим это на примере множества самых разных групп.

Яков Кротов: А оптинские старцы, Серафим Саровский?

Константин Михайлов: Честно говоря, они не кажутся мне тенденцией к обновлению, но я понимаю, что здесь есть некоторое пространство для дискуссии.

Яков Кротов: Серафим Саровский и его католический современник, Арский кюре, которого так замечательно описал Бальзак, - в чем они совпадают с баптистами конца XVIII века? В том, что они адресуются к личности, работают помимо иерархии и оперируют на уровне "от сердца к сердцу", минуя авторитеты, предлагают людям диалог, основанный не на букве, а на духе?

Константин Михайлов: Да, в этом смысле сходство есть, но очень значительное различие условий вряд ли позволяет здесь точное сравнение. Одно дело - движение от сердца к сердцу в условиях синодальной Церкви конца XVIII - начала XIX века, а другое дело - движение к простому прихожанину в условиях того многообразия религиозных течений, которые существовали в Великобритании или тем более в США в это же время. Обстоятельства слишком сильно различаются.

Яков Кротов: Я вижу в книжных магазинах отдельные отсеки - христианство, а рядом new age, и это, насколько я понимаю, воспроизведение западного деления книжных полок. Но в России я не вижу new age. Или он есть, просто замаскировался?

Константин Михайлов: New age вокруг нас. Я знаю, сколько сейчас в Москве центров по занятию йогой, и число их стремительно растет.

Яков Кротов: А йога - это обязательно new age?

Константин Михайлов: Не обязательно, занятия йогой могут быть совершенно не религиозными, они могут быть формой гимнастики, но занятия йогой могут быть и занятием индуистской философией. И занятие йогой может быть современной формой нового религиозного движения, если мы видим, что там есть духовная составляющая - стремление установить связь с высшими силами. Это повод задуматься о том, не с новым ли религиозным движением мы имеем дело.

Яков Кротов: А движение типа "Новый акрополь"?

Константин Михайлов: Это, может быть, пограничная форма, но нечто общее, думаю, здесь есть.

Яков Кротов: А движение вокруг "Розы мира"?

Константин Михайлов: Если бы не некоторая изолированность Советского Союза от остального мира, думаю, что учение Андреева было бы одним из классических образцов раннего new age, более того, оно могло бы очень сильно повлиять на становление new age, но, увы, этого не произошло.

Яков Кротов: Гурджиев?

Константин Михайлов: Тут можно добавить и Блаватскую, столь же характерную фигуру. Вопрос в том, к какому периоду мы относим Гурджиева, считаем ли мы его частью того, что в современном религиоведении называется оккультным ренессансом конца XIX века, или мы уже относим его к каким-то более новым формам. Я бы отнес Гурджиева скорее к предшествующим феноменам.

Яков Кротов: А когда, скажем, Бердяев в 1903 году публикует сборник статей под названием "Новое религиозное сознание и общественность", это относится к новым религиозным движениям?

Константин Михайлов: Я бы отнес это к тем же религиозно-оккультным тенденциям пробуждения конца XIX - начала XX века. Различие, с одной стороны, хронологическое, а с другой стороны, что очень важно, поколенческое. Мне представляется, что new age - это все-таки в первую очередь явление, связанное с поколением бэби-бумеров, это послевоенные тенденции, предполагающие отказ от старых форм. Можно, конечно, ходить в христианскую церковь, но это нетипичное поведение для человека new age, во всяком случае, вряд ли можно ходить только в христианскую церковь, ему нужно будет подкрепить ее еще чем-то. Конечно, в случае new age невозможно говорить о твердых критериях, суть new age в их отсутствии.

Яков Кротов: Это относится ко всем новым религиозным движениям?

Константин Михайлов: Если мы смотрим на новые религиозные движения как на new age, вероятно, да. Если же мы включаем в состав новых религиозных движений всякого протестанта или всякого буддиста, движение которого возникло в ХХ веке, конечно, нет.

Яков Кротов: В 1997 году был принят закон, потом, по-моему, отмененный, по которому одно время в России действовал срок, по-моему, 15 лет, когда движение считалось новым и было по этой причине дискриминировано и лишено целого ряда прав. Причем в дискриминированные попали весьма почтенные движения типа мормонов, которые существуют с начала XIX века, квакеров, "Армии спасения", которой 200 лет в обед. И наконец, самый горячий вопрос на сегодняшний день - это, конечно, Свидетели Иеговы, у которых за спиной полтора века. Когда публицисты типа Александра Дворкина, консультанта при МВД, говорят о них "новые религиозные движения", мне кажется, что слово "новые" употребляется совершенно сознательно, чтобы очернить эти движения. В этом смысле они близки к старообрядцам. Подразумевается, что все новое плохо там, где речь идет о вере. Есть такая позиция в религиозном ассортименте?

Константин Михайлов: Особенно в России она хорошо заметна. У нас вообще существует, наверное, и не только в религиозной сфере, некоторая тенденция к архаизации. Посмотрите, как строятся сейчас в России православные храмы. Есть типовой проект православного храма, неожиданно отсылающий нас к средневековому зодчеству, в железобетонной конструкции. Почему в ХХ веке должна возрождаться эта в свое время интересная архитектурная традиция? Когда в XIX веке в России строился православный храм, его строили по традиции XIX, а не XIII века. А теперь мы вдруг возвращаемся в XII век.

Яков Кротов: Это интересный момент. До освобождения крестьян это чистый ампир и классицизм, а после освобождения крестьян с Запада идет мощная волна псевдовизантийского стиля - собор Святого Саввы в Белграде, а в России это Храм Спаса на Крови, отчасти и Храм Христа Спасителя. То есть это ориентация не столько на Средние века, сколько на регион - Византию.

Константин Михайлов: Да, но все-таки все это делается с некоторыми элементами модерна и еще чего-то, то есть мы видим, как постепенно обновляется храмовая архитектура. Я не хочу сказать, что все наши храмы XIX века были шедеврами архитектуры: были получше, были похуже, - но это была какая-то попытка следить за формами современного архитектурного высказывания. А сейчас...

Яков Кротов: Я слышал это и от архитекторов.

Константин Михайлов: Пример архитектуры - частный, но он отражает общую тенденцию: в духовной сфере у нас - чем старше, тем лучше.

Яков Кротов: Вот эта архаизация и старание быть древним религиозным движением - мне кажется, здесь есть интенция к безопасности, потому что все новое неизвестно.

Константин Михайлов: Страх, связанный с новым и непривычным, в значительной степени объясняет многие процессы в современной России, и в религиозной сфере - едва ли ни в первую очередь.

Яков Кротов: Между традицией и безопасностью есть некий зазор, потому что старообрядцы ради сохранения старины воевали, шли и на костер, и в ссылку. Мне кажется, проблема в том, что идея религиозной безопасности, которая продолжает ряд жилищной, продовольственной или медикаментозной, это не идея истинности, а идея трусости, страха. "Новые религиозные движения" - это стало термином, годным в полицейский протокол. "Новый" – это само по себе нарушение.

Константин Михайлов: Проблема нашего правоприменения в том, что какой бы термин ни придумали, рано или поздно он станет пригоден для милицейского протокола. (смеются) И никакая фантазия не поможет этого избежать. В русском языке НРД - не более чем перевод устоявшегося западного термина, который совершенно лишен полицейских коннотаций, с одной стороны, а с другой стороны, фиксирует некоторую сложившуюся ситуацию.

Яков Кротов: То, что вы описываете как НРД… Вы делаете акцент на new age, и это же вообще не ловится полицейскими сетями, и в интернете не ловится, и российские борцы с сектами не очень на это наседают.

Константин Михайлов: Суть new age в его аморфности. "Аморфность" - в данном случае не негативное суждение, это отсутствие жесткой иерархии,структуры. Там, где нет жесткой структуры, очень сложно схватить за уголок этой жесткой структуры и потянуть.

Яков Кротов: Бахаи относятся к new age?

Константин Михайлов: Бахаи - это течение, существующее с середины XIX века, достаточно старое, и я бы сказал, что по многим позициям они схожи с new age, но бахаи все-таки очень твердо опираются на Священное Писание, на монотеистическую традицию, более того, даже на авраамическую традицию, хотя они обращаются к индийскому опыту.

Критерий очень прост: если мы видим, что учение требует, чтобы я ходил строго по пятницам (или по вторникам, или по воскресеньям) в конкретное духовное учреждение, здесь нет new age. New age предполагает, что я иду туда, куда считаю нужным и когда считаю нужным идти, поскольку это необходимо для пробуждения моего внутреннего потенциала. Вот главный миф new age - я пробуждаю нечто скрытое в себе, и это скрытое - не Христос, а именно некоторое мое внутреннее начало.

Яков Кротов: То есть системы координат, в отличие от прежних религиозных движений, не социальные, а это очень эгоистическая система координат.

Константин Михайлов: Я бы так не сказал, потому что здесь речь идет о другом подходе к социальности. Мне кажется, что все-таки new age, такие важнейшие формы современной новой религиозности, возникают в 60-х. Можно ли назвать хипповскую коммуну формой эгоизма? Нет, едва ли, наоборот, это коллективизм, некая групповая деятельность.

Яков Кротов: Эскапизм.

Константин Михайлов: Да, эскапизм в социальном смысле.

Яков Кротов: Очень распространенное явление в те же 60-е годы: люди скрывали, что ходят в церковь, они приходили туда, видели своих знакомых и делали вид, что не знают друг друга. Это же тоже своего рода асоциальное христианство, тоже новое религиозное движение внутри старого. Власть это приветствовала и дозволяла в таком виде. И диссидентство разрешалось в таком виде - асоциальном, такой кукиш в кармане.

Константин Михайлов: Я думаю, сравнение возможное, но все-таки new age - это явление западного генезиса и совершенно не предполагает кукиша в кармане. Наоборот, я бы сказал, это кукиш демонстративный, глубоко публичный.

Яков Кротов: Но если все станут выбирать среди множества религий, никто не станет ходить в одну какую-то церковь, то, в конце концов, исчезнут все эти храмы.

Константин Михайлов: А вот житель Древнего Рима, который перестает ходить в храм Юпитера и начинает выбирать - то ли к Исиде, то ли к Митре, то ли к Христу, то ли еще куда-то... Если вспомнить жития многих раннехристианских деятелей, то их побросало (тот же Блаженный Августин с его манихейским бэкграундом): все это было гораздо более текуче. Разъедали ли эти религии старый мир? Да, конечно, о культе Юпитера мы и не вспоминаем.

Яков Кротов: То есть new age - это не раковая опухоль, а, наоборот, такая питательная среда?

Константин Михайлов: Да, может быть, это генезис новой религии. А может быть, как считают некоторые исследователи, новая форма постмодернистской религиозности, которая просто не нуждается в структуре, в твердых формах. Может быть, потребность ходить плечом к плечу не так актуальна для духовной жизни.

Яков Кротов: Новые религиозные движения не таят в себе ничего опасного и деструктивного. Они нарушают строй, но строй нарушать правильно, чтобы дух Божий и дух свободы, который один и тот же дух, мог прорываться в сердца, имеющие привычку окостеневать и уходить на пенсию. В Евангелии сказано: "Сердца ваши засклерозились, покрылись известкой". Для этого, наверное, и нужно терпеть тех, кто не ходит ни в один храм, чтобы ходить в свой храм с большим пониманием того, какая же это драгоценность.