Умершую жительницу городка Центрвилль не забрали в похоронное бюро. Тело сторожит собиравшийся уйти на пенсию, да так и оставшийся на службе полицейский (Билл Мюррей). Он ночует в соседней камере с трупом женщины, которую, возможно, когда-то любил. Фильм Джима Джармуша "Мёртвые не умирают" открыл конкурс 72-го Каннского кинофестиваля. Мёртвые не болеют, не болят, не умеют, не живут. Когда из-за бурения корпорациями нарушится скорость вращения Земли, женщина, как и обитатели местного кладбища, превратится в зомби. Трупные дети пойдут искать конфеты, упыри постарше – незаменимые смартфоны и ксанакс. Почему-то никто не вспомнит своих любимых. Коллегу Билла Мюррея съест собственная бабушка.

Зомби-комедию Джармуша приняли прохладно, но она остается пока одним из лучших фильмов фестиваля. Жанр возвышенной банальности? Его апокалипсис – домашняя вечеринка любящих людей, знающих друг другу цену (в кадре – все знаменитости из его предыдущих картин). Он не проповедует и не делится мудростью. Да, пусть мир действительно в паршивом состоянии, тем ценнее сообщничество близких. В документальной картине Фредерика Уайзмана "Монровия, Индиана" фермерский городок напоминал обитель призраков, поскольку умирает сам этот образ жизни. Флегматичный напарник Мюррея в исполнении Адама Драйвера знает, что всё закончится очень плохо, поскольку "читал сценарий Джима". Но разве это повод не сыграть свою сцену самым достойным образом?

Смотри также

Ален Делон получил почетную "Золотую пальмовую ветвь" в Каннах

Из Центрвилля мы переносимся в бедный пригород Парижа в дебюте Ладжа Ли "Отверженные" и снова оказываемся в компании трех полицейских. У Джармуша они фланеры и созерцатели, а здесь "решалы", выстраивающие сложный баланс сил между местными криминальными группировками и этническими меньшинствами. "Никогда не нужно извиняться, полицейский всегда прав", – сообщает расист-полицейский по прозвищу Свин. Когда чернокожие дети похитят львенка из цыганского цирка, эта бравада приведет к катастрофе. Полицейские и сами не знают, почему местная школа названа в честь Виктора Гюго. Выходец из того же района Ладж Ли превращает хорошо знакомый ему, снятый с документальной достоверностью, мир – в романный, видит в нём "Отверженных". Признаться, героям с обеих сторон сложно сочувствовать, но им приходится, в отсутствие государства, самим осваивать основы построения цивилизации, слишком хрупок этот мир, всем приходится вырабатывать договоренности.

Сколь впечатляющие, столь и банальные "Отверженные" остаются в памяти прежде всего кадрами депрессивных панелек, снятых дроном с высоты птичьего полета. Он и станет двигателем сюжета, который приведет к резне. У Джармуша Центрвилль навещает летающая тарелка. Дрон в виде летающей тарелки – один из второстепенных героев следующего конкурсного фильма "Бакурау" Клебера Мендонсы Фильо, в прошлом бразильского кинокритика. Его "Водолей" показали в Канне в конкурсе три года назад. Недалекое будущее, "через несколько лет", как сообщает вступительный титр. В Центрвилле сбоила техника, в бедной деревне Бакурау, лишенной политиками доступа к питьевой воде, отключают электричество, сама она исчезает с электронных карт. Договорившись с местным мэром, группа иностранных туристов под предводительством Удо Кира приехала поохотиться на людей. Им помогает пара с богатого юга страны, презирающая бедняков. Им кажется, что они такие же белые, как охотники; те посмеются и достанут "винтажное" оружие, открыв счет убитым. Оборону города возглавляет не то ведьма, не то врач в исполнении Сони Браги.

Стилизованный под панковский вестерн категории "б" "Бакурау" страдает от родовой травмы жанровых фильмов, снимаемых синефилами-интеллектуалами. В первый день фестиваля чествовали великого Джона Карпентера. Чаще всего по-настоящему хорошее, "культовое" жанровое кино всегда работает с массовыми фантазмами и неврозами, то есть по природе своей оказывается политическим. Но оно не должно быть столь рассудочным, как растянутый до двух с лишним часов "Бакурау", это противно его природе. Впрочем, фильм всё равно останется ценным свидетельством о состоянии Бразилии после президентства Лулии, снятый к приходу ультраправого лидера Жаира Болсонару.

Бакурау – это ещё и птичка козодой. Маленьким Джо называют выведенный в лаборатории новый цветок в одноименном англоязычном дебюте австрийского режиссера Джессики Хауснер. Цветок нужно любить и оберегать, разговаривать с ним. В благодарность он делает людей счастливыми. Его пыльца содержит окситоцин – гормон, вырабатываемый при грудном кормлении детей. Создательница цветка – Элис, мать-одиночка и трудоголик, её мучает совесть из-за того, что она недостаточно много времени проводит со своим сыном Джо. Придумав цветок, она допустила неестественную генную мутацию: он стерилен, не способен к размножению, одному из главных жизненных инстинктов. Не постарается ли цветок подчинить себе людей, чтобы спастись и сохранить себя?

Элис верит, что коварный цветок инфицируют людей, передает вирус, влияющий на подкорку мозга. Хауснер с недоверием относится к генной инженерии и научным экспериментам, но особенно остроумный выпад она делает в сторону психотерапии, ставшей сегодня новой религией. В чем особенность зловещего цветка? Люди остаются такими же, как были, только становятся счастливее – разве не в том смысл анализа, к слову, изобретенного австрийцами? Вирус цветка воздействует на связи в подкорке мозга, влияя на эмоции, что похоже на эффект от психологического лечения. Подчинившиеся цветку люди возражают Элис: что такое подлинность чувств и эмоций, как её можно доказать? Хауснер сохраняет двусмысленность, доподлинно мы так и не знаем, поработил ли цветок человечество или всё это воображение главной героини? Психотерапевт героини считает, что дело в её подавленном желании разорвать связь с сыном. Амбивалентность сохранена и в авторском отношении: быть может, и правда будет лучше, если все будут счастливы? Не говоря уже о ценности технического прогресса. Паранойя, словно в фильме ужасов, поддерживается здесь невероятной звуковой партитурой: режиссер использовала музыку Тейджи Ито, композитора Майи Дерен. "Маленький Джо" – пусть и декоративное, но все же подлинное высказывание о страхе материнства, о чувстве вины, конфликте между собой и биологическим долгом. Меняются ли люди, стали ли они более чужими и отстраненными или это проекции наших страхов? Что значит быть хорошей матерью? Может быть, Джо просто взрослеет и естественно от нее отдаляется? Единственную реплику цветка озвучил сын режиссера.

Смотри также

В Каннах прошла премьера фильма о любви в Ленинграде после блокады

Мати Диоп, племянница сенегальского классика Джибрила Диопа Мамбети, – первая чёрная женщина в конкурсе Каннского фестиваля. Её "Атлантика" – сновидческая сказка о призраках Дакара. В городе возводят величественное стеклянное здание, но рабочим не платили много месяцев. На лодке они отправляются по Атлантическому океану в Испанию и, видимо, гибнут в пути. Их привидения возвращаются обратно требовать свои долги. Среди них был и Сулейман, возлюбленный главной героини Ады, которая выходит по расчету за богатого мужчину из религиозной мусульманской семьи. На их свадьбе кто-то поджег супружеское ложе. Знакомые видели Сулеймана вернувшимся в город. Дело расследует полицейский, страдающий от обморока. Всей истории "Атлантики" хватило бы на короткий метр (у Диоп так и называлась её короткометражка). Хронометраж набирается за счет поэтических кадров и сновидческого ритма. Тысячу раз восходит солнце над океаном. Про "Атлантику" не сказать ничего плохого, но слишком уж она похожа на искусственно выведенный в фестивальных лабораториях цветок. Что ж, может быть, и его пыльца кого-то осчастливит.

"Боль и слава" Педро Альмодовара – пока что общепризнанная (наравне с новыми фильма Корнелиу Порумбою и Терренса Малика) вершина конкурса, отчасти автобиографическое, даже исповедальное кино. Постаревший Антонио Бандерас, с прической под Альмодовара, играет Сальвадора, режиссёра в кризисе. В детстве он пел в церковном хоре и был освобожден от занятий, стал неучем. Географию изучал по показам своих фильмов на фестивалях, анатомию – по болезням, искусство – по трагической несчастной любви. Богемный постфранкистский Мадрид стал для возлюбленного ловушкой, подчинив героину, пока Сальвадор всё больше снимал кино. Много лет спустя он уже сам глушит душевную и физическую боль героином. Во время наркотических приходов к нему возвращаются образы детства. Ели с матерью хлеб с шоколадом, жили в пещере-катакомбе, словно ранние христиане. Учил мускулистого соседа грамоте, положив на его огромные руки свои маленькие ладошки.

​

Фильм открывается потрясающей анимацией, сопровождающей перечень болезней и недугов, от которых страдает Сальвадор. И тут же он сообщает, что не всё возможно проиллюстрировать. Утраченная любовь, гибель контркультуры, уход матери. "Боль и слава" – практически эссе о попытке перевода собственной жизни в художественное произведение, будь то фильм (воспоминания), живопись (мальчиком его нарисовал всё тот же сосед), театр (постановка по мемуарному тексту Сальвадора). Кино – возможность ещё раз поговорить с матерью. Кино Альмодовара наследует классике, его умение снимать лица актеров, диалоги, пространство, создавать мизансцены – почти что ушедшее из современного фестивального кино искусство, где давно слова, игру и истории заменили многозначительные паузы и долгие проезды камерой вслед затылкам героев. Не всё возможно проиллюстрировать, но можно попытаться перевести на язык кино. Поговорить с умершей матерью, сняв про неё фильм.

Главный герой Альмодовара никогда не верил в бога, но молился за любимых актрис на киноэкране. Это не помогло ни Натали Вуд, ни Мэрилин. Главный герой "Незаметной жизни" Терренса Малика Франц Егерштеттер был причислен к лику блаженных. Австрийский фермер из деревни Санкт-Радегунд не жертвовал деньги нацистской партии, а после призыва в армию отказался принести присягу Гитлеру и Третьему рейху. В 1943 году его казнили в Берлине. Лауреат "Золотой пальмовой ветви" за "Древо жизни" давно отошел от классического повествования, снимая, в сущности, многобюджетное экспериментальное кино. Его "Незаметная жизнь" гораздо строже, чем недавние "Рыцарь кубков" и "К чуду", но всё равно способна вызвать сильную аллергию у зрителей, не принимающих стилистику и, главное, тематику его поздних работ. Возможно, Малик – один из последних религиозных режиссёров современного кино, пытающийся найти объяснение божественному даже не в словах, но изображениях и монтаже (всё ли возможно проиллюстрировать?). Жену Франца везде сопровождает ослик. Изначально называвшаяся "Радегундой" в честь деревни Егерштеттера и знаменитой святой, "Незаметная жизнь" снята в Австрии и Германии, отчасти в самой Санкт-Радегунд. Неподалеку родился Гитлер, так любивший горы вокруг, как и главный герой. Малик впервые использует хронику, в том числе и из горной резиденции фюрера. В "Незаметной жизни" сыграл свою последнюю роль Бруно Ганц. Название фильма вдохновлено последним предложением романа английской писательницы Джордж Элиот "Миддлмарч": "И если ваши и мои дела обстоят не так скверно, как могли бы, мы во многом обязаны этим людям, которые жили рядом с нами, незаметно и честно, и покоятся в безвестных могилах".

"Свистуны" Корнелиу Порумбою – трактат о природе кинематографа, снятый с присущей только этому румынскому режиссеру легкостью и остроумием. Оригинальное название – "Гомера", один из Канарских островов, где появился "гомерский свист", "сильбо гомеро" – свистящий язык. Именно на этот остров под песню Игги Попа приезжает полицейский Кристи в гости к банде преступников, которая планирует его научить тайному языку, чтобы избегать прослушки. "Свистуны" разделены на серию эпизодов, каждый из которых посвящен одному из героев оказывающейся все более и более сложной вселенной фильма. Порумбою во всех своих картинах, особенно в "Полицейском, имя прилагательное", интересовался лингвистикой и природой языка, в "Свистунах" он рифмует любимую тему с киноязыком. Кристи – трижды актер: он играет в фильме Порумбою, как "крот" играет роль полицейского и обманывает коллег, появляется в кадре следящих за ним камер наблюдения. Фильм решен в постоянно меняющихся разных жанрах, регистрах и эстетиках. Действие заводит героев и в синематеку, и в выстроенную для съемок декорацию фильма. Перед нами проходит история кино: сцены из "Искателей" Джона Форда и "Комиссар полиции обвиняет" Серджиу Николаеску (приятнее всего, насколько Порумбою отказался в "Свистунах" от всего того, что превратило так называемую новую румынскую волну в самопародию), постоянные цитаты из Альфреда Хичкока и фильмов нуар, наконец, саундтрек, где звучит песня актрисы Фассбиндера Ингрид Кавен и вступление к одной из песен Жанны Балибар. Но "Свистуны" далеки от того, чтобы быть всего лишь синефильской игрой. Он всё о том же – зачем мы смотрим кино, зачем его снимают, почему Терренс Малик ищет бога именно с помощью кинокамеры? В одной из сцен проливается намеренно неправдоподобная, похожая на томатный сок кровь, ещё один из приемов режиссерского отстранения. Как же Порумбою удается при этом своем умелом дистанцировании вызывать сильные эмоции?

Метаповествование – один из сквозных мотивов конкурса. И Джармуш, и Альмодовар подвергают сомнению кино, чтобы тем самым ещё больше утвердить его ценность. В "Мертвые не умирают" полицейские обсуждают сценарий и комментируют специально сочиненную для фильма кантри-певцом Стерджилом Симпсоном заглавную песню. В "Боли и славе" Альмодовар буквально превращает воспоминания в съёмочную площадку фильма. Кинотеатры детства Сальвадора, а значит, и режиссера, пахли мочой, жасмином и морским бризом. Такие запахи не выводят селекционеры.