"Активизмом мы не занимаемся" – фраза, заслуживающая того, чтобы войти в тот же позолоченный фонд, что и фраза "экономика должна быть экономной", "никогда такого не было, и вот опять". Ведь "заниматься" – это всего лишь синоним слова "активничать". Если в первом акте на сцене ружьё, то оно не обязательно выстрелит (иногда не выстрелившее ружьё точнее попадает в цель, правы Махатма Ганди, Лев Толстой, да и Господь Иисус Христос). Обязательно другое: пьеса не одноактная. В одноактной пьесе нет первого акта. В истории с журналистами, которые "не занимаются активизмом", всех ошеломило, что заявлена была трёхактная пьеса: несправедливость, протест, освобождение. А состоялась пьеса из двух актов, потому что освободили лишь одного из многих – одного из многих журналистов, сидящих по ложному обвинению, одного из многих людей, которым подбросили наркотики.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Если бы за арестованного журналиста не призывали выйти журналистов других изданий, просто людей совестливых, нет вопросов. Так ведь призывали и радовались, что вышли люди, не состоящие с жертвой в одном цехе! Вышла готтентотская этика: хорошо, когда ради меня другие преодолеют ограничения, накладываемые профессией, статусом, обстоятельствами, плохо, если я ради других преодолею эти ограничения.

"Активизмом мы не занимаемся" – утверждение, которое может быть нравственным в определённой системе этики. При одном условии: оно должно относиться и к другим. Просить других заняться активизмом ради себя, но не заняться активизмом ради других – это классический двойной стандарт. Этот двойной стандарт есть попросту эгоизм, и его много было за годы относительной свободы и борьбы с нею. Забывали про журналистскую солидарность, когда закрывали "Экспресс-хронику" или лишали эфира "зарубежные голоса", но вспоминали про журналистскую солидарность, когда доходило до себя, любимых.

Двойной стандарт в истории с неактивистами дошёл до того, что для себя провозгласили жизнь по правилам, а от других потребовали – в защиту себя – выйти на несанкционированное, противозаконное шествие, да ещё в госпраздник, зная, что будут давить-винтить беспощадно и с законным основанием. Якобы законным. Потому что есть законы, а есть право, и бывают антиправовые законы и беззаконные правила.

На самом деле "активизмом не занимаемся", "активностью не активничаем" – утверждение более безнравственное, чем кажется. Оно исходит из идеи, что есть некий вид активности, который не для всех. Я журналист, следовательно, я не могу быть активистом. Но что такое "активизм"? Как и разруха, активизм не какое-то чудище. Активизм – это человечность в действии. Это #metoo. Не #ияжурналист, а #иячеловек.

"Деяния апостолов", между прочим, в прямом переводе с латыни – "Акты апостолов". Нет активности – нет апостольства. Как, впрочем, и "акты мучеников". Только в первом случае активны были апостолы, а во втором – мучители. Хотя сопротивление мучителям верою, а не ружьём – акт веры. В кремлёвских концлагерях был оборот "сактировать", идентичный военкоматскому "комиссовать". Событие-то одно: акт о пришествии человека в негодность пишется комиссией, и банда одна, но такая разросшаяся, что жаргоны тоже стали разниться. Идеология "неактивизма" есть выписка себя из человечества. Ничего "профессионального" тут нет. Корпоративная солидарность есть часть общечеловеческой солидарности, а не исключение из неё.

Проблема не в журналистах, конечно. Вновь и вновь, в течение десятилетий относительной свободы отдельные протесты в защиту своих профессиональных интересов, своего сквера, своего города не сливаются вместе, а вместе сливаются. Каждый раз все с надеждой вздрагивают, а особо нервные радостно вскрикивают, что Химкинский лес пошёл, Екатеринбург – колыбель революции, дальнобойщики долго терпели, но дально бьют, что сейчас корпоративная солидарность распространится. Не распространяется, не идёт, не колыбель! Потому что тут не корпорации, не солидарность, хотя бы скверная, а тут – кланы и клановость.

Кланы – это антицеха, антикорпорации, это единство паразитическое, воровское. Для защиты от воров и бандитов можно объединяться в кланы – журналистов, учёных, уборщиков – и тогда вместо защиты выйдет соучастие в воровстве, в долю войдут, пусть и небольшую и поганую. А можно объединяться просто в людей. В корпорацию немонстров.

Просто людям нет границ, они вступятся и за чеченцев, и за грузин, и за молдаван, и за нежурналистов. Гомосумчатые – на латыни ведь "гомо сум эт нихил хомини а ме алиениум путо", "я человек и ничто человеческое мне не чуждо". Не об эгоизме же и пьянстве речь! Ничьё страдание мне не чужое. Нету такой профессии, чтобы освобождала от человека-в-себе, либо это антипрофессия – вроде палача или обслуги палача – и всякая профессия подымает человека-в-себе до человека-для-других.

Яков Кротов – историк и священник, автор и ведущий программы Радио Свобода "С христианской точки зрения"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции