Верховный суд Ингушетии 25 июля оставил под арестом журналиста Рашида Майсигова. Его обвиняют в хранении наркотиков в особо крупном размере. История Майсигова – очередная в серии дел, которые открывают на Северном Кавказе против местных журналистов и активистов по обвинениям, связанным с наркотиками.

Майсигова задержали 12 июля, во время обыска в его доме обнаружили пакет с белым веществом – как выяснилось позже, с героином – и листовки про Грузию. Рашид Майсигов вину отрицает. По словам адвоката, после задержания его подзащитного пытали: привязывали "что-то к ушам", били током. Ранее журналист говорил, что получал угрозы из-за своей работы – в частности, он освещал протесты против соглашения о чечено-ингушской границе.

Дело Рашида Майсигова – далеко не первое дело о наркотиках на Северном Кавказе. В 2016 году к трем годам колонии был приговорен журналист "Кавказского узла" Жалауди Гериев за хранение наркотиков в крупном размере. В 2018-м по аналогичному делу отбыл наказание глава грозненского "Мемориала" Оюб Титиев. А одним из первых в череде этих дело стало дело президента Ассамблеи народов Кавказа Руслана Кутаева. В 2014 году его приговорили к 3 годам и 10 месяцам колонии за хранение наркотиков. Но фактически, как убежден он сам и его защитники, дело было сфальсифицировано. За несколько дней до ареста, 18 февраля 2014 года, Кутаев организовал конференцию, посвященную годовщине начала депортации чечено-ингушского народа 23 февраля 1944 года. Дата этого мероприятия была не согласована с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым, который перенес траурный день на 10 мая.

В интервью Радио Свобода Руслан Кутаев подробнее рассказал о фальсификации своего дела и о том, почему на Северном Кавказе нередко используют наркотики как способ расправы с неугодными.

– Дело в отношении меня сфабриковали беспардонно и нагло. Героин, который мне вменяли, я в глаза не видел. Они даже мне его и в карман не клали и из кармана не вынимали. Когда мне приговор объявляли, я у председателя суда попросил, чтобы мне хоть показали, что вменяют. Касаемо того, насколько очевидны были факты фальсификации: свидетели из числа оперативных работников давали показания и говорили настолько несуразные вещи, что даже прокурор смеялся. К примеру, допрашивают группу задержания. У одного спрашивают: "Вы понятого привели или привезли?" Один говорит: "Мы его привезли". Второй говорит: "Он проходил рядом – подошел". Третий говорит: "Мы просто попросили его подойти". Настолько было очевидно, что дело фальсифицировано. Но судья на эти вещи не смотрел.

Там были более глубокие вещи, которые надо было приобщить, например, пытки. Привезли меня в больницу, делают снимок – а у меня все ребра переломаны. Это они не приобщают. При мне следователь звонит кому-то, а этот говорит: "Выбрось этот снимок, не надо его приобщать к делу". Нагло, беззастенчиво, не стесняясь, улыбаются тебе в лицо, когда пытают током и избивают, – так строилось мое дело. Я не помню, чтобы до меня к кому-то из политических оппонентов применяли статью 228, часть 2 – это хранение, употребление наркотиков. Вот после меня начали – по крайней мере в Чеченской республике. Это и дело корреспондента "Кавказского узла" Жалауди Гериева, дело Оюба Титиева из "Мемориала". Потом и в других регионах начали – дело Михаила Савостина, представителя Ассамблеи народов Кавказа по Ставропольскому краю. Я думаю, это спущенная в России установка таким образом преследовать по политическим мотивам.

– Я так понимаю, что изначально была установка возбудить дело против вас из-за конфликта с Рамзаном Кадыровым по поводу конференции о депортации чеченского народа. Действительно ли это послужило причиной?

– Конечно, без всякого сомнения! Некоторые полагают, что это частный случай, но и до этого у меня были проблемы. В 2000 году меня украли, увезли – шесть суток где-то держали, я даже не знаю где, потом еще двое суток. В 2007 году тоже сутки держали. В Нижнем Новгороде задерживали, в Иванове двое суток держали. Преследовали меня за мою активную политическую и правозащитную деятельность и на Кавказе, и в других регионах России. Она никогда не прекращалась, поэтому то, что я как соломинка в глазу у них всегда был, совершенно однозначно. Но конференция 18 февраля 2014 года, которую мы провели, явилась ослушанием. Когда руководитель Чеченской республики запретил любое упоминание об этой траурной дате, а тут ни с того ни с сего в государственном учреждении проводится международная конференция, где на связи Нью-Йорк, Париж, Лондон, очень известные юристы участвуют. Это все, конечно, было той точкой кипения, когда они приняли решение – "закрыть" меня.

– Что могло в вашей работе раздражать чеченские власти?

– Было много случаев, когда людей похищали. Например, в канун 2013 года, буквально 29 декабря, исчезают трое мальчиков. Отец одного из этих подростков приезжает ко мне и говорит: "Ты – последняя надежда. Да, я буду собой рисковать. Давай это дело обнародуем". Я повсюду начал трубить об этом деле – приводить, рассказывать, как работник МВД пас этих пацанов. Выяснилось, что дети ранены: у одного три автоматных выстрела, у второго, еще один ранен. И этих пацанов выдали. А забрали их фактически, чтобы перестрелять, одеть в камуфляжную форму и под Новый год сделать результат. И вот таких случаев много. Сколько раз я вмешивался, сколько раз я приходил, требовал, чтобы выдали... С 2000 года идет эта борьба с прокурором Чеченской республики, с генералом ФСБ. Борьба была открытая, без забрала, я обвинял их в убийствах, в похищениях, и делал это абсолютно обоснованно. Поэтому, конечно, с точки зрения властей, это был достаточно серьезный раздражающий фактор.

– Как вы сейчас работаете? Испытываете ли вы какое-то давление?

– Я работаю в Чечне, на Кавказе. Работа не прекращается, в том числе и правозащитная, я делаю все для того, чтобы защитить, кого могу. Никто на меня от имени властей не давит, никто мне ничего не говорит, но мы все понимаем, что давление всегда есть. У тебя на хвосте катаются и не скрывают. Это такое незримое присутствие вокруг меня, оно всегда есть.

– С вашей точки зрения, почему выбрали такой метод расправы с неугодными – подбросить наркотики?

– Власть, спецслужбы, правоохранительные органы себя не утруждают проводить что-то выверенное с точки зрения закона. Наркотики – уже накатанная схема. А кроме того, на Кавказе наркотики с точки зрения морали и нравственности мусульман – серьезный проступок. Человек лишается не только поддержки, но и доверия. Со мной, на самом деле, произошел прокол, потому что все мои друзья и в России, и за рубежом знали, что я никогда в своей жизни даже ради шутки в зубах сигарету не держал, и ни одна капля спиртного не побывала в моем организме. Если бы они подложили оружие – понятно, что да, мужчина, кавказец, чеченец, но с наркотиком они прокололись.

– Почему сейчас продолжаются преследования правозащитников, журналистов? Неужели власти Чечни настолько ничего не боятся, что могут настолько топорно, настолько открыто устранять тех людей, которые их критикуют?

– Я бы сказал, что здесь власти Чечни являются всего лишь производной властей РФ. Это установка Путина, его окружения. Это они спустили. Они охраняют свою власть, они пытаются создать незыблемость своего режима, а дальше все зависит от того, с каким рвением и в каком регионе спущенная установка исполняется, – считает Руслан Кутаев.