• В советские годы паспорт сделал головокружительную карьеру: от непризнания как "орудия закрепощения трудящихся" до возведения его в чин "сверхдокумента".
• В раннее советское время в результате отмены паспортов была разрушена вся система контроля и учета населения.
• После паспортизации 1932 года этот документ получали только "социально близкие" советской власти, им обладало меньшинство населения.
• В 30-е годы в паспорте ставились отметки о прописке, месте работы, пребывании в местах лишения свободы.
• Паспорт до сих пор является самым главным документом человека, живущего в России.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Алексей Юдин: Сегодня мы будем говорить о том, зачем был нужен паспорт советскому человеку, как следовало с ним обращаться и как он помыкал своим владельцем.

Корреспондент: "Изготовить паспорт не так просто, как сделать человека. Человека можно сделать где угодно, в два счета и без всяких разумных на то оснований, а паспорт – поди попробуй!" – так говорят герои пьесы Бертольда Брехта "Разговоры беженцев".
Изобретенный в Европе в XV–XVI веках как средство борьбы с преступниками и бродягами, он по сей день остается одним из важнейших документов "человека и гражданина". В России слово "паспорт", равно как и сам документ, утвердилось только в начале XVIII века, со времени Петра I.

Когда большевики пришли к власти, паспортная система была объявлена наследием проклятого царского режима и надругательством над народом. В результате была разрушена не только паспортная, но и вся система контроля и учета населения. Долгое время люди пользовались старыми паспортами, мандатами, различными справками, что создавало неразбериху и путаницу, особенно при выдаче и учете продуктовых карточек. Затем лидирующие позиции в иерархии документов заняли трудовые книжки. А с 1923 года начали выдаваться удостоверения личности, но они были не обязательными.
Вновь вернуться к паспортной системе большевиков заставил глубокий продовольственный кризис начала тридцатых годов. Масса сельских жителей хлынула в города. Понадобился специальный механизм, способный рассортировать людей на "своих" и "чужих", то есть отличить от всех остальных тех, кто получит право жить в крупных городах и специальных паспортных зонах.

Согласно новой системе (с 27 декабря 1932 года) паспорт не имели права получать ряд категорий: к примеру, кулаки, перебежчики, рабочие, приехавшие без приглашения.

За короткое время паспортизации население Москвы уменьшилось на 578 тысяч человек, Ленинграда – на 300 тысяч. Вся страна в скором времени была поделена на зоны, в каждой из которых действовал свой особый режим.

Сельские жители начали получать паспорта только в 1974 году, и их выдача продлилась до начала 1980-х.

Первый советский паспорт, образцом для которого, по всей видимости, послужил паспорт Российской империи, был без фотокарточек, и вместо графы "вероисповедание" была введена графа "национальность". С 1937 года в паспортных книжках появились фотографии, стали использоваться специальные чернила, особая мастика для печатей и штампы. К сороковому году паспорт обрастает новыми метками: о работе, учебе, семейном положении и детях, а национальность становится наследственным признаком и определяется по национальности родителей. В начале семидесятых отметки об учебе и работе из паспорта исчезают и появляются отметки об алиментах. А во время перестройки в паспортах даже делались отметки о выдаче продовольственных талонов.

Постсоветская Россия не стала повторять ранний опыт России советской, и 1 октября 1997 года появился паспорт гражданина Российской Федерации. Однако советские паспорта, выдаваемые бессрочно, действуют и по сей день.

Алексей Юдин: У нас в студии профессор кафедры отечественной и всеобщей истории Пермского государственного гуманитарного педагогического университета Андрей Суслов и писатель Денис Драгунский.

А что было с паспортами в Российской империи?

Андрей Суслов: Помимо тех документов, которые могли называться паспортом, существовали другие. В Средние века существовали разные прохожие, проезжие грамоты. Основной смысл этих документов был и в том, чтобы защитить города от бродяг, и в том, чтобы следить за теми, кто должен платить подати: не дай бог, они убегут. Простолюдины должны были иметь паспорта, иначе они рисковали, их могли поймать. Знатный человек в этом не нуждался, поскольку его положение, даже одежда показывала, что подозревать тут нечего. Это касалось и Европы, и Российской империи.

Алексей Юдин: Такая ситуация была накануне революции. Но при этом были еще и заграничные паспорта. Фраза из доступной литературы того времени: "Жорж, дайте дворнику пять рублей, пусть выправит нам заграничные паспорта, мы едем в Ниццу".

Денис Драгунский: В рассказе Чехова "Супруга" героиня, женщина легкомысленная, изменница, которая хочет ехать в Ниццу к своему любовнику, сама не может выправить себе заграничный паспорт и просит мужа, чтобы он пошел в полицию: она жена такого-то, и муж не возражает против ее поездки за границу. В "Белом пуделе", замечательном рассказе Куприна, старик говорит: "А вдруг как спросят: а пачпорт у тебя где? А пачпорта-то у меня нет". Отца Сергия в финале тоже арестовали, судили как беспаспортного, когда он говорит, что "паспорта у меня нет, а я раб божий". Его направили на семь месяцев в острог, а потом он уехал в Сибирь и стал жить в деревне.

Алексей Юдин: При этом в обыденное время паспорт был необязательной бумагой.

Андрей Суслов: Еще любопытная деталь: и в России, и в других странах паспорт в то время был мужским документом. Жену и детей вписывали в этот мужской паспорт. Это тоже существовало у нас вплоть до революции.

Денис Драгунский: Правда, у женщин определенного поведения были паспорта, так называемые билеты: "Она по билету ходит". Это был паспорт с портретом, фотографией.

Алексей Юдин: Раннее советское государство отменило паспорта как орудие закрепощения пролетариата. Это был революционный романтизм или какая-то продуманная государственная стратегия?

Денис Драгунский: Я полагаю, революционный романтизм: сломать все. Никакой государственной логики в полной отмене паспортизации населения, конечно, не было.

Когда нас, детей, заставляли учить "Стихи о советском паспорте" Маяковского, мы не знали, что речь идет о заграничном паспорте. Мы думали, что он показывает свой паспорт, и нас не смущало "краснокожая паспортина", хотя наш паспорт был змеиный, серо-зеленый (это 1929 год). Кроме того, мы начинали думать, что такие же паспорта есть во всех странах: американский паспорт, английский, шведский, польский... Это замечательное стихотворение!

Андрей Суслов: Полагаю, что отмена паспортов была революционным шагом – мы обеспечим полную свободу! Но это идет от общей непродуманности стратегии лидерами большевиков, от общего непрофессионализма. Навести учет нормальным образом в то время не удавалось. Существовало множество документов, которыми люди подтверждали что-либо, да и деньги до реформы 1922 года были разные: ходило все что угодно – и царские деньги, и керенки, и соцзнаки.

Алексей Юдин: Деньги в том хаосе сохраняли свою стоимость – может быть, и старые документы сохраняли?

Андрей Суслов: Люди пользовались совершенно разными документами, могли использовать удостоверения, которые вводились в 1923 году, или метрические свидетельства, любые документы, имперские в том числе.

Алексей Юдин: Представим себе ситуацию того же 1922 года. Вам говорят: "Предъявите документы!" Вы даете мне бумагу – и что я в ней читаю?

Андрей Суслов: Например, это мог быть мандат.

Алексей Юдин: А как я могу понять, что это ваш мандат?

Андрей Суслов: Вы могли найти там мое имя, мои полномочия, кем он выдан. А вот фотографию вы там не увидите, меня точно не идентифицируете. Если же вы предъявите старый имперский паспорт, то там могут быть описаны приметы: рост, цвет волос.

Денис Драгунский: Однажды в музее я видел паспорт Шопена, который был выдан ему на въезд во Францию. Он был размером с газетный лист, и там сбоку были написаны приметы: нос, глаза, зубы, усы, уши, – все было описано, просто огромнейший словесный портрет. И написано: разрешено велением короля посещать такие-то города... Я видел паспорт Ленина с особыми приметами, там тоже было написано: усы, борода, лысина.

Алексей Юдин: Мы видим, что в ранние советские годы пока еще была некая свобода: какой есть документ, такой и есть, им и пользуюсь. Но скоро наступят серьезные перемены. Новый поворот нашей темы дает историк Ирина Карацуба.

Ирина Карацуба: Первоначально паспорта вводились для очень небольших категорий населения, можно сказать, для меньшинства. Это жители Ленинграда, Москвы, Харькова с прилежащими районами – то, что называлось "режимные районы" и "приграничные районы". А две трети – это же деревня, и большинство населения оказалось беспаспортным. У крестьян была такая горькая шутка: что такое ВКП(б)? Это второе крепостное право большевиков.

Этот режим только ужесточался. Он ужесточался в 30-е годы, потому что возрастало количество тех, кому не положены были паспорта, или не положено было брать на работу без паспорта. Крестьяне, особенно во время Голодомора, пытались бежать из деревни, но тут государство встало грудью. Затем ужесточались правила получения паспортов: с 1937 года – обязательно фотография и так далее. Послесталинская хрущевская оттепель на это не повлияла. Введение паспортов для колхозников, для большинства жителей страны (к тому времени почти уже половины: в районе 1960–61 года в СССР сравнялось городское и сельское население) началось только с 1974 года и растянулось фактически до 1989-го. Это к вопросу о том, когда у нас было ликвидировано крепостное право. Получается, что его отменил даже не Хрущев, а Брежнев, что мы с вами лишь какие-то 30–40, а то и 50 лет назад вышли из крепостного права со всеми соответствующими последствиями. До сих пор паспорт – один из наших главных документов.

Алексей Юдин: Что это такое – паспортизация 1932 года?

Андрей Суслов: 1932 год – это голод и хаос. Произошла коллективизация, "раскулачивание", происходили процессы, которые практически прикрепляли к колхозам тех, кто остался на месте, и к спецпоселкам – тех, кто был оттуда выселен. Голод на разных территориях ощущался по-разному, но он был почти везде. Голодные люди стремились в города, где надеялись найти продовольствие, хотя надежды не всегда сбывались. Массовая миграция сельского населения в города обостряла проблему с продовольствием и там. В городах вводились талоны для рабочих, распределялись по предприятиям. Началась массовая подделка талонов, нормального учета рабочей силы не было. Люди пробивались в рабочие столовые за счет поддельных пропусков и блата. С этим тоже надо было как-то разобраться. Кроме того, появились и беглые – в основном спецпоселенцы: они считались преступниками, их нужно было каким-то образом фильтровать. Старые проблемы с обычной преступностью тоже оставались.

Алексей Юдин: Все это вместе породило те причины, по которым в 1932 году советское государство ввело паспорта. Что это была за бумага?

Андрей Суслов: Это паспортная книга, пока без фотографий. Там указывалось место рождения, прописка. Прописка появилась в 1925 году, но она не имела существенного значения, можно было получить прописку при использовании любого документа. В паспорте же это стало вещью чрезвычайно строгой, эту прописку ставили в паспортных столах, которые подчинялись НКВД, милиции.

Алексей Юдин: Паспорт 1932 года – это привилегия или наказание?

Андрей Суслов: Конечно, привилегия, ее получали только "социально близкие". Социальное положение – это новшество советского паспорта в сравнении с имперским. Раньше там могло указываться сословие, но сословия отменили, сословие поменялось на социальное положение, вероисповедание – на национальность. Но социальное положение проверяли уже до того, как выдавали паспорт.

Алексей Юдин: А как его проверяли до выдачи паспорта?

Денис Драгунский: В трудовой книжке. Социальных положений было всего несколько – рабочий, служащий, лицо свободной профессии.

Алексей Юдин: То есть интеллигенции как прослойки пока не было?

Денис Драгунский: Только служащие.

Андрей Суслов: Самым важным при выдаче паспортов было то, что граждане должны были сами доказывать какими-то документами, чего они достойны. По поводу социального положения человек должен был предъявить какие-то документы, которые показывали, что он работает на заводе или, допустим, служит в конторе. 1932–33 годы – это пока очень хаотично складывающаяся система. Старые документы использовались для того, чтобы идентифицировать возраст и место рождения. Еще можно было принести справки из загса, но они были не у всех.

Алексей Юдин: Что такое "национальность"? Советское государство тогда уже имело какую-то концепцию национальностей?

Денис Драгунский: К тому времени произошло некоторое официальное сокращение номенклатуры этнических групп. Например, по докладу Академии наук 1924–26 годов, этнических, национальных групп в СССР насчитывалось порядка 140, если не больше, включая самые маленькие. Но после в докладе, посвященном принятию конституции, Сталин сказал, что в стране живут около 60 наций, народностей и национальных групп, то есть меньше половины от академических представлений. Это число – около 60 – как раз вписывалось в этнополитическую конструкцию Советского Союза: союзные и автономные республики, автономные области и округа – это получалось примерно 45 или 50 разных национальных групп. Эта иерархия в 1936 году была выстроена в конституционной концепции, все были записаны в сталинской конституции.

Андрей Суслов: В 30-е годы к графе национальности не было такого пристального внимания, как потом. Сталин, как мы знаем, был большим специалистом в национальном вопросе, и даже несмотря на то, что ученые установили какое-то количество национальных групп, сами люди в то время часто себя так не идентифицировали. Большая часть людей особо не задумывались, какой они национальности. Отсюда в первых паспортах могли появляться, как и раньше, записи типа "православный", "иудей" и так далее. Национальность не проверяли по отцу или матери, человек мог сам себя заявить, то есть у власти не было желания идентифицировать национальности. Как ни удивительно, в 30-е годы национальность еще не была чем-то исконно присущим населению, как считают наши сегодняшние патриоты.

Денис Драгунский: Я когда-то занимался национальными, этнополитическими проблемами. До конца XIX века большинство населения России и Европы не могло ответить на вопрос о своей национальности. Говорили: "мы местные", "мы здешние".

Алексей Юдин: По своему опыту могу сказать, что некоторые представители европейских народов до сих пор не могут. "Кто ты?" – "Я миланец, я римлянин". – "Ты же итальянец?" – "В общем, да".

Что в себя включал ранний паспортный портрет советского человека? Мы увидели графу "социальное происхождение", "национальность", а вот приметы, индивидуальность там была проявлена?

Андрей Суслов: В первых паспортах мы не видим четких идентификаторов. Главный идентификатор – это прописка и место работы. Поскольку надо было отсечь своих от чужих, это стало главными пунктами для фильтрации. Чужие, у кого не было прописки, не могли находиться в городах и на режимных территориях.

Денис Драгунский: Знаменитый советский милицейский пинг-понг, который дожил чуть ли не до 90-х годов: мы вам дадим прописку, как только вы устроитесь на работу. А на работе говорят: ну, как мы вас примем на работу без прописки?

Алексей Юдин: А была какая-то классификация чужих: кто они такие – чужие раннего советского периода?

Андрей Суслов: Те, кто не считался общественно полезным в городе.

Денис Драгунский: Крестьяне, лишенцы, которые были лишены избирательных и политических прав, – это духовенство, дети дворян, бывшие "эксплуататорские классы".

Андрей Суслов: Большая часть лишенцев – это зажиточные крестьяне.

Денис Драгунский: Лишенцев отменили в конституции только в 1936 году.

Алексей Юдин: Эти чужие могли как-то легально наладить свою жизнь по каким-то документам? Какие-то документы у них были?

Андрей Суслов: Если им удавалось каким-то образом, легальным или нелегальным, подделывая документы, что-то сделать, то да, могли. У них не было реального пути это сделать, надо было искать лазейки в этой системе, и многие находили. Особенно в начале 30-х, когда предприятия испытывали нужду в рабочей силе, многие закрывали глаза на то, что эти люди не имеют официальных документов, и им удавалось как-то закрепиться, а потом получить документы.

Денис Драгунский: Если учесть, что паспорт с фотографией появился только в 1938 году, становится яснее ситуация, которая часто описывается в воспоминаниях о сталинских репрессиях: человек, которого предупредили о возможном аресте, мог уехать в другой город, сменить имя, сказать, что "меня зовут так-то, меня обокрали, пропали документы". Если это был какой-нибудь промышленный район, Челябинск, Свердловск или Магнитогорск, то его могли спокойно взять на работу просто по личному заявлению. Потом он приходил на завод с целой пачкой документов, его оформляли на работу, и он мог получить паспорт, а там уже и фотографию к нему.

Алексей Юдин: Фотография 1938 года – какая она была? Ее, наверное, делали в каком-то специальном месте?

Денис Драгунский: Фотографию делали в любом месте: три на четыре с уголком для печати. А дальше уже милиционер сравнивал эту фотографию с твоим обличьем.

Андрей Суслов: С 1938 года ответственность была на милиционерах, работавших в паспортных столах: они обязательно удостоверяли своей подписью то, что это правильный документ, там могло быть три подписи – начальника отдела, самой паспортистки…

Алексей Юдин: Как крепилась эта фотография?

Андрей Суслов: Первоначально был спецклей, на который было необходимо ее клеить. Появляются и спецчернила, которыми заполняют паспорта, и спецмастики, которыми ставятся печати. Это защитная полицейская функция.

Денис Драгунский: В советское время была еще одна защитная функция – скобочки у паспорта были обязательно из ржавеющего металла: паспорт побывал в разных переделках, потел, тонул, весь в разводах, а скобочки блестят – не годится. Кроме того, номера паспортов были от 250 000 до 750 000, поэтому если паспорт был номер 180 898 или 956 000, то это был поддельный документ. Еще была защита на печати. Она состояла из двух кругов, и эти круги были не совсем точно параллельны, в одном месте они как бы смыкались, как будто порча на этой печати. Человек, который делал фальшивую печать, исправлял эту ошибку, на чем и прокалывался.

Алексей Юдин: В принципе, это был достаточно защищенный от подделок документ.

Андрей Суслов: Первоначально – еще не очень, но потом появились разные средства: усовершенствовали клей, спецчернила, водяные знаки, фотография стала лучше. Допустим, в паспорте образца 1974 года фотография больше, в 25 лет – новая фотография, в 45 лет – опять новая. Все это эволюционирует, поскольку появляются те, кто подделывает паспорта, а с ними, естественно, соревнуются те, кто их изготавливает.

Денис Драгунский: Как говорил Остап Бендер Кисе Воробьянинову, когда он показывал ему какое-то удостоверение личности: "При нынешнем развитии типографского дела на Западе таких можно наделать сколько угодно". Потом появилась наклейка на фотографию из прозрачной пластиковой бумаги.

Алексей Юдин: Начинается очень непростая история человека под паспортным диктатом. Что происходило? Вот я достаю и предъявляю паспорт…

Андрей Суслов: Смотрят на фотографию, на прописку, на то, работает человек или он уволен: там была печать о том, что он принят на работу или уволен с работы. Если человек нигде не работает, это уже, конечно, большой вопрос. После запрета абортов появились штампы о том, что человек должен платить алименты.

Алексей Юдин: То есть это штрихи к социальному портрету обладателя паспорта.

Денис Драгунский: Не просто штрихи, а важные реперные точки: что можно или нельзя делать с этим человеком.

Алексей Юдин: А если у меня нет паспорта?

Денис Драгунский: Есть песня про цыпленка жареного: "Паспорта нету – гони монету".

Алексей Юдин: А другой документ у меня мог быть вместо паспорта?

Андрей Суслов: Это могла быть справка от председателя колхоза, что я по какой-то надобности поехал полечиться или еще что-то, мог быть военный билет.

Алексей Юдин: Командировочного удостоверения было достаточно?

Денис Драгунский: Нет, оно действовало вместе с паспортом.

Алексей Юдин: Возьмем самый тяжелый случай: я отбывал срок, только что отпущен.

Андрей Суслов: Там могли быть два документа – справка об освобождении и паспорт, где ставилась отметка о пребывании в местах лишения свободы. Еще одна лампочка: а сидел ли человек когда-то?

Алексей Юдин: Арест, суд, этап, лагеря – что при этом происходит с паспортом?

Денис Драгунский: Он в уполномоченном учреждении.

Алексей Юдин: А если мне повезло выйти на свободу?

Андрей Суслов: Отдавали паспорт со штампом, а дальше нужно было идти в паспортный стол получать паспорт с отметкой.

Денис Драгунский: Восстанавливать прописку.

Алексей Юдин: Прописка утрачивалась?

Денис Драгунский: Это зависело от массы тонкостей. Бывало, что прописка у человека оставалась. Одной моей знакомой старушке чекист сказал на допросе: "На вас написала донос соседка, чтобы получить вашу комнату. Вы очень хорошо вели себя на следствии, поэтому я вам как чекист и коммунист обещаю: фиг она получит вашу комнату. Отсиживайте и возвращайтесь".

Андрей Суслов: Не надо думать, что в более позднее сталинское время идеально работали законы, и все делалось так, как предписывалось. Ничего подобного, сталинское время – это тоже хаос, еще больше, чем брежневское. Там существовал целый ряд неформальных практик, договоренностей, полулегальных и нелегальных путей обхода паспортной системы. Это могло быть связано и с отметками о прописке. Исчезали ненужные записи о социальном происхождении, о судимости, о национальности, что в позднесталинское и последующее время стало особо значимым – иметь более "правильную" национальность.

Денис Драгунский: Человек терял паспорт как бы и по блату получал новый.

Алексей Юдин: И вся эта сложная, драматическая, весьма неоднозначная социальная жизнь в советское время была отражена в паспорте. С Брехта начали, Брехтом и закончим: "Похоже, что человек – специальное приспособление для хранения паспорта". И пока никакого другого варианта нам не предлагается, паспортная жизнь продолжается, поэтому берегите себя.