Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа, как я всегда оговариваюсь, не про тиранов и властолюбцев, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.

Залетная птица, американский певец и музыкант, русского, впрочем, происхождения, Ян Максин у меня сегодня в гостях.

(Видеосюжет о Яне Максине. Закадровый текст:

Ян Максин уехал из России семнадцати лет от роду, в начале 90-х, едва окончив среднюю школу, сделал, что называется, жизнь, творческую биографию и имя в Соединенных Штатах, а на родину стал приезжать с выступлениями лишь три года назад. Но за эти три года Россия стала для него едва ли не основной концертной площадкой – за каждый тур он объезжает десятки городов. Прямо-таки тот самый заезжий музыкант из Булата Окуджавы, с той только разницей, что "целуется" он не с трубой, а с виолончелью. Он играет классику, джаз, блюз, этническую музыку, поет на многих языках. Наконец, сам пишет музыку и песни. Одним словом, человек-оркестр. И все же, когда он берет в руки смычок и проводит им по струнам, понимаешь, что именно в этом – главная его сила.

Ян Максин играет Баха: Прелюдия соль мажор из Сюиты номер один для виолончели соло).

Студия

Леонид Велехов: Я понимаю, что у музыки нет границ, в отличие от литературы, тем более для человека, который поет, если не ошибаюсь, на 15 языках…

Ян Максин: Двадцати двух.

Леонид Велехов: На 22 языках, а для виолончели, понятное дело, и перевода никакого не нужно. И тем не менее, все-таки можно определить, где ваш главный слушатель – в Америке или в России?

Ян Максин: Мне не нравится слово "главный". Слушатели все похожи, на самом деле: люди, которые приходят ко мне на концерты; люди, которые слушают мою музыку в сетях; люди, которые мне пишут в Фейсбуке, ВКонтакте. Они все пишут примерно одно и то же, и я не устаю это читать. Это меня заряжает энергией, позволяет мне осознавать, что то, что я делаю, делаю не зря.

Леонид Велехов: А из этих 22 языков есть какой-то самый любимый, на котором вам больше всего нравится петь?

Ян Максин: Русский. (Смех в студии.)

Леонид Велехов: А на скольких вы говорите?

Ян Максин: Говорю на четырех – так, как мы с вами говорим, – русский, французский, английский и испанский.

Леонид Велехов: А как пришла такая мысль, что можно петь и аккомпанировать себе на виолончели? Я лично не знаю прецедентов. Понятное дело – на гитаре, но я не видел певцов, которые аккомпанируют себе на скрипке или виолончели…

Ян Максин: Я вам честно скажу, я себя как вокалиста всерьез не воспринимаю. Я все равно музыкант, в первую очередь, виолончелист, композитор, скажем так, поющий виолончелист.

Леонид Велехов: Есть еще поющие виолончелисты в мире?

Ян Максин: Мне попадалось несколько человек, не на большой сцене, но они есть. Я не знаю, был ли я самым первым или нет, но это не так важно.

Леонид Велехов: Да, но у меня такое ощущение, что это ваше ноу-хау. А как оно родилось?

Ян Максин: Я вырос в очень музыкальной семье. Мои родители, несмотря на то, что у них были другие профессии, музыка всегда была центром всего в нашей семье, она звучала и по радио, и на пластинках, и на бобинном магнитофоне и, конечно же, вживую. Отец и мама играли на фортепиано. Отец играл на гитаре, пел (и до сих пор поет) на разных языках, при том, что он не говорит ни на одном, кроме русского. У него были такие специальные тетради, где он рукописно, транслитом, переписывал все эти песни, русскими буквами, и "Битлз", и французские, итальянские… И вот именно от него пошла вот эта тема. Я был влюблен в итальянскую эстраду, фестиваль в Сан-Ремо, я все эти песни пел. У меня был словарь… Не мог найти в то время итало-русский словарь, у меня был итало-немецкий словарь, и я переводил сначала с итальянского на немецкий, а потом с немецкого на русский, чтобы понять, о чем они пели. По слуху эти песни я разучивал на итальянском языке. Параллельно я занимался на виолончели, параллельно играл на гитаре: на виолончели я играл классику…

Леонид Велехов: Одно уточнение: это происходило в нашем…

Ян Максин: В Ленинграде это было.

Леонид Велехов: …духовно богатом, материально бедном Ленинграде еще в советские годы.

Ян Максин: Именно так – это было начало 80-х. Я учился в музыкальной школе-десятилетке, нужно было туда ехать на двух автобусах – занимало час, чтобы доехать. Я там занимался на виолончели, но как только я приходил домой, я брался за гитару, играл рок-н-ролл…

Леонид Велехов: Были в музыкальной школе вундеркиндом, баловнем судьбы, любимцем?

Ян Максин: Совсем нет! Я был на грани профнепригодности. Но все это сводилось к психосоматике. Я был талантливым, но у меня с детства был такой панический страх преподавателей в школе, что каждый раз, когда я выходил на сцену учебного концерта и видел эту женщину, которая орлиными глазами сверлила меня с другого конца малого зала школы-десятилетки при Консерватории, у меня все зажималось настолько, что до физических недугов доходило. У меня к 15 годам уже была грыжа позвоночника.

Леонид Велехов: И тем не менее, не бросали это дело.

Ян Максин: Тем не менее, не бросал. По всем законам природы, я должен был бросить очень давно виолончель, но каждый раз, когда я думал о том, чтобы бросить, вот это проектируемое чувство пустоты, которое у меня в голове возникало, когда я думал о том, как моя жизнь будет без музыки проходить, без виолончели, меня пугало больше, чем перспектива существования с виолончелью, с физической болью, душевной болью и всем остальным.

Леонид Велехов: А виолончель – это ваш выбор или, как бывает в музыкальной школе, ее, школы?

Ян Максин: Я уже не помню, что мне предлагали родители, но вот я услышал виолончель на пластинке… Это была пластинка Святослава Кнушевицкого, великого российского виолончелиста, к сожалению, не такого известного, скажем, как Ростропович, но я считаю, что звук его, действительно, совершенно уникальный. Он исходил из глубины души. Мне просто судьба, Вселенная в тот момент подарила эту возможность – услышать звук виолончели в исполнении Кнушевицкого. И у меня, как сейчас говорят, снесло крышу. Я погрузился в какой-то совершенно другой мир, мне захотелось играть именно на виолончели. Родители не возражали, купили виолончель, отвели меня в музыкальную школу… Но вот у меня не срослось с первым педагогом.

Леонид Велехов: А что вы сперва начали делать – петь или играть на инструменте?

Ян Максин: Петь. Я поступал в эту школу-десятилетку с песней Вахтанга Кикабидзе "По аэродрому, по аэродрому, лайнер побежал, как по судьбе". Меня родители готовили с какой-то другой песенкой, я уже не помню, какой, но когда я пришел на экзамен, меня попросили спеть что-нибудь, и я спел то, что мне хотелось спеть. Спел, и меня взяли.

Леонид Велехов: Собственно, а почему и как вы уехали? Я вижу, это приходится на трудный, тяжелый период в жизни страны.

Ян Максин: Это 1992 год. Это было стечение целой череды обстоятельств. Я не могу даже сказать, какое из них был решающим фактором. Во-первых, была достаточно тяжелая ситуация в стране. Второй фактор – у меня особо не срасталось с этой школой при Консерватории. У меня даже не очень сильные шансы были, что я бы поступил в Консерваторию. В какой-то другой вуз поступать после школы-десятилетки при Консерватории было фактически нереально, потому что у нас физики и химии не было уже с 8-го класса. Потом у меня были такие романтические отношения с Америкой: я слушал западную музыку, смотрел американские фильмы. Мне просто хотелось посмотреть, как там люди живут, как вот эта музыка, которая звучит… Боб Дилан, весь этот интеллектуальный американский рок – я хотел узнать, как это все выглядело с другой стороны. И тут вдруг появилась возможность поехать в Америку по школьному обмену. Это был первый год после конца Союза, появились разные программы, и была программа Rotary International. О ней особо никто не знал, по-моему, конкурса особого не было. Я пришел на собеседование, меня взяли, и я поехал – на людей посмотреть, себя показать. У меня не было каких-то планов там остаться надолго. В Америке я пробыл год. Меня пригласили уже в Консерваторию еще остаться на четыре года. Я подумал – а почему бы нет? Остался, раз есть такая возможность. Но я думал о том, что я буду летать! Я там зарабатывал тем, что вечером играл какие-то халтуры, откладывал деньги на летную школу, потом учился на пилота. Там нужно было налетывать часы, я открыл кампанию типа "бла-бла-кара". Это было раннее время Интернета, и просто можно было опубликовать объявление: "Я вас довезу в радиусе 500 морских миль, куда хотите". И вот я набирал два-три человека и летел. Я с этого ничего не получал, но заработок покрывал мне аренду воздушного судна, и я налетывал часы.

Леонид Велехов: Вот уж, действительно, кто будет после этого спорить, что Америка – страна возможностей.

Ян Максин: И это для меня было самым главным опытом в Америке. Подсознательно я чувствовал, что Америка может мне это дать – способность к позитивному мышлению, которого мне не хватало в России в то время, очень сильно не хватало. Я начинал летать еще в России в аэроклубе. Я думаю, вроде бы люди занимаются тем же самым – самолеты, так же летают, по тем же принципам. Но в России было так много правил, постоянно какие-то ограничения, так нельзя, так нельзя… А в Америке вдруг оказывается все можно! Правил в десять раз меньше, но безопасность выше. Я думаю – ну, почему?

Леонид Велехов: При том что и российская летная школа очень хорошая. Пилоты у нас замечательные.

Ян Максин: Да, и музыканты у нас замечательные. Но все это достигаешь в Америке совершенно другим путем. Не таким путем, где нужно через максимальное количество препятствий пройти. Тут ты ставишь себе цель и думаешь о цели в первую очередь. А те препятствия, которые попадаются тебе на пути, они второстепенные. По мере их поступления уже решаешь, как с ними быть. И как-то само все решается в итоге. Вот это для меня было самым большим отличием от России, когда я попал в Америку.

Леонид Велехов: Пилот-виолончелист – это, я думаю, не самое распространенное сочетание. Но в какой-то момент встал выбор – либо летать, либо играть?

Ян Максин: Даже выбора не было: он был сделан на ходу фактически. Мне было 24 года. И я параллельно и летал, и продолжал играть на виолончели. И так получалось, что мне нужно было скоротать еще пару лет на студенческой визе в Америке, и мне нужно было дальше идти учиться. И я пошел в аспирантуру, где встретил наконец своего учителя. Имя этого человека, дай бог ему здоровья, Сурен Багратуни. Невероятно талантливый музыкант, виолончелист.

Леонид Велехов: Тоже, как у Высоцкого поется, "из наших, из славян".

Ян Максин: Да, из наших, российских виолончелист армянского происхождения, лауреат конкурса Чайковского, шикарный педагог. Я был его ассистентом: учил его студентов тоже. И я себя почувствовал его коллегой, что я тоже, оказывается, музыкант.

Леонид Велехов: Наконец вам послался хороший педагог.

Ян Максин: Да! Действительно, то, что исходит из моей виолончели, – это чего-то стоит, первый раз я это почувствовал. И вот у меня появилась какая-то новая надежда, новая цель, новое все, уже во взрослом возрасте. А после аспирантуры вдруг появилась такая возможность – я сыграл конкурс в молодежный оркестр New World Symphony под управлением Майкла Тилсона и попал в этот оркестр. Это было в Майами.

Леонид Велехов: Раз Майами, вы играете кубинскую музыку?

Ян Максин: Играю, пою.

Леонид Велехов: Тем более что вы выступали с Глорией Эстефан, я прочел.

Ян Максин: Да, и не только с ней. Я выступал и постоянно играл с кубинскими музыкантами на улице, где только ни приходилось. Это стало частью моей культуры.

Леонид Велехов: А Майами это часть Кубы.

Ян Максин: Да, фактически. Я так всем и говорю, что Майами это Куба.

Леонид Велехов: Тогда мы сейчас что-нибудь споем и сыграем кубинское.

Ян Максин: Песня называется "Чан-чан".

Звучит песня "Чан-чан" в исполнении Яна Максина

Леонид Велехов: Начали вы в оркестре: действительно, виолончелисты чаще всего и больше всего играют в оркестрах. И когда и как пришла мысль, и так повернулась судьба, что вы стали солистом?

Ян Максин: Когда я стал играть на виолончели сам, не в оркестре, а просто кто-то попросил сыграть что-нибудь, люди ко мне стали подходить и говорить, что, мол, именно ваша игра на виолончели затрагивать наши какие-то душевные струны, тогда я первый раз понял, что виолончель – это не только ради меня, ради того, чтобы мне самому получить от этого какое-то удовольствие, заработать деньги на жизнь, но это и что-то приносит людям. Уже во взрослом возрасте первый раз пришло это осознание. И это было отправной точкой для моего музыкального пути – что я это делаю не только ради себя, а ради людей, которые слушают эту музыку, что это моя ответственность. Если моя музыка нужна людям, значит, Вселенной это как-то предначертано, что я должен это им дать и как-то это культивировать. В этом заключался вопрос: что именно я могу им дать как музыкант? Это не та аудитория, которая приходит на филармонические концерты. Я вдруг в какой-то момент осознал, что эта музыка интересна не только людям, которые приходят на концерты, но и тем людям, которые никогда не слышали виолончель. 98 процентам людей, которые не ходят в филармонию, возможно, виолончель нравится каким-то другим образом. Я закончил работу в молодежном оркестре, и после этого нужно было решать, чем дальше заниматься – либо пытаться искать работу в каком-то другом симфоническом оркестре, либо заниматься чем-то другим. И я четко уже знал, что я должен заниматься чем-то другим, и фактически с нуля, с каких-то квартирников и концертов в маленьких клубах стал заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас. Это был эксперимент, то есть я играл все, что я умел. Я играл и сюиты Баха, играл и Гребенщикова, всю музыку, которую я знал, я играл…

Леонид Велехов: И пел уже?

Ян Максин: Да, играл и пел.

Леонид Велехов: А при каких обстоятельствах вы выступали со Стингом, с Андреа Бочелли?

Ян Максин: Когда я жил в Майами, там была концентрация этих селебрити, то есть там Глория Эстефан жила и Барри Гибб. Через них все эти дела крутились, через их продюсерские группы. И как-то так получилось, что меня сначала пригласила Глория Эстефан, потом через нее мой телефон куда-то попал еще, потом меня пригласили, когда Андреа Бочелли на гастроли в США приезжал …

Леонид Велехов: То есть Глория Эстефан – ваша отчасти крестная мать.

Ян Максин: Можно так сказать.

Леонид Велехов: Виолончель, как и все струнные, – это инструмент про печаль?

Ян Максин: Мне говорят: "Вы играете музыку, она такая грустная. Вы, наверное, меланхолик по жизни?" Нет, я не меланхолик. Я крайне позитивный человек, а музыку люблю грустную, пишу музыку грустную. Почему? Мне кажется, что именно через грусть и меланхолию мы можем достичь так называемого катарсиса или какого-то внутреннего очищения путем искусства в любой форме – через кино, литературу, музыку. Одно из произведений в моем новом альбоме называется Lacrimae novae ("Новые слезы"). Эта парафраз названия цикла Джона Дауленда, английского композитора XVII века. Его цикл назывался Senex lacrimis, novum lacrimis, что в переводе с латыни означает "Слезы старые, слезы новые", с подзаголовком "Слезы радости, слезы печали, слезы очищения". И это как бы суммирует, что именно через эту грусть, печаль мы находим очищение, которое в свою очередь нам помогает найти что-то новое в себе. Вот мы выходим из кинотеатра, из концертного зала и чувствуем, что мы стали лучше, стали добрее. Появилась надежда внутри, что наша жизнь может начаться заново, что все, что было, все наши грехи, все, чем мы были недовольны, в том числе самими собой, – все можно все начать сначала.

Леонид Велехов: Вне России для вас как для музыканта прошло двадцать с лишним лет, вы стали приезжать с гастролями лишь два или три года назад в Россию. То есть прошла вся молодость, прошло начало уже зрелого периода.

Ян Максин: Выросли дети. Это ключевое.

Леонид Велехов: А почему вы так задержались с приездом в Россию уже в качестве музыканта? И приезжали ли вы вообще?

Ян Максин: Приезжал, конечно. У меня родители живут в Петербурге. Я навещал их регулярно, потом уже приезжал с сыном. Но поскольку я уехал, у меня не было никаких музыкальных связей с тех пор, то у меня здесь ничего в музыкальном плане не происходило. И я ничего не форсировал. Я всегда верю в то, что всему свое время. Когда звезды выстраиваются определенным образом, получается. Так, действительно, и вышло: вдруг я получил приглашение от Давида Семеновича Голощекина.

Леонид Велехов: Знаменитого нашего джазмена.

Ян Максин: Великого российского музыканта, на концерты которого я ходил еще в детстве с отцом. И вот я получаю приглашение выступить на его международном фестивале "Свинг белой ночи". Так все началось. А сейчас я отыграл концерты от Владивостока и Якутска до Москвы и Петербурга, 27 или 28 концертов, фактически через все часовые пояса, и там уже были площадки по тысяче человек.

Леонид Велехов: Голощекинского мультиинструментализма вы не достигли? Он играет на каком-то безумном количестве инструментов.

Ян Максин: Нет, я никогда не пытался, у меня не было таких амбиций – стать мультиинструменталистом. Я подхожу чисто утилитарно: есть гитара – я на ней сыграю, есть виолончель – я на ней сыграю, и на виолончели я сыграю лучше, чем на гитаре. Я могу из звучания последней больше извлечь. Но если нет виолончели, я сыграю на гитаре, если нет гитары, я сыграю на фортепиано. Позвольте, я спою песню собственного сочинения, называется "Последний полет". Это была самая первая песня, которую я написал сам, и слова, и музыку.

Звучит песня "Последний полет" в исполнении Яна Максина

От меня до тебя река,

Левый берег – обрыв,

Правый берег – тоска,

А над нами горят мосты.

Молчаливо горят в глазах темноты.

Я хотел переплыть, но

Река чересчур глубока.

Проводи меня до ворот.

Отпусти в последний полет.

Только нас разделяет стена,

Я – Восточный Берлин,

Ты – разлука Луна.

Между нами плывут облака.

Ах, как хочется петь

Только ночь коротка.

Я признаю в любви,

Ты скажешь – пусть будет война!

Проводи меня до ворот.

Отпусти в последний полет.

Между нами сто лет и весна.

Кофе чашек без счета, три ночи без сна.

Разделяют нас только слова.

Но не властны слова там, где спит тишина.

Семи смертям не бывать,

Она ходит одна.

Проводи меня до ворот.

Отпусти в последний полет.

Леонид Велехов: Вы – американский музыкант русского происхождения или русский музыкант, живущий в Америке?

Ян Максин: У меня было интервью с отцом Алексеем на канале "Союз" в Петербурге. Он мне сказал: "Я считаю вас американским музыкантом с русской душой". Он дал такую формулировку. Может быть, на данный момент – это так.

Леонид Велехов: А где вы живете в Америке?

Ян Максин: На данный момент я живу в Чикаго. Этот город меня одновременно и вдохновляет, и заземляет – интересная комбинация. Если бы я жил в Париже, это было бы совершенно по-другому. Если бы я жил в Нью-Йорке, это тоже было бы по-другому. На определенном этапе моей жизни мне было полезно жить в этом городе. Как все будет развиваться в ближайшее время, я точно не знаю. В какие-то ближайшие пару лет будут определенные перемены – я совершенно не знаю, на каком континенте я буду базироваться, как все будет происходить. Но у Чикаго интересная энергетика: и заряжает вдохновением, и позволяет после каких-то гастролей, интенсивных поездок, вернуться и перезарядиться.

Леонид Велехов: За что вы больше всего любите Америку и что в ней в вас вызывает неприятие, отторжение, раздражение?

Ян Максин: Меня вообще ничего нигде не раздражает. Это чувство меня перестало беспокоить, наверное, уже последние два-три года.

Леонид Велехов: Вы такой positive во всем?

Ян Максин: Какие-то негативные вещи, которые происходят, перестали оказывать на меня разрушающее влияние, скажем так.

Леонид Велехов: Благодаря тому, что вы живете в мире музыки?

Ян Максин: Наверное. Я попал в какой-то… Мне один очень интересный человек сказал, что "в какой-то момент ты начинаешь жить в потоке!" И я понял, что я, хотя бы частично, в этот поток попал. И когда ты в него попадаешь, то уже все, что происходит вне этого потока, становится каким-то второстепенным. Если едешь по каким-то рельсам, то тебя толкает в разные стороны, но не выбивает тебя из баланса. То есть я нахожусь в состоянии позитивной стабильности постоянно.

Леонид Велехов: К России я этот вопрос обращу. Все-таки вы на нее смотрите таким взглядом, более отстраненным…

Ян Максин: То же самое. Мне попадаются только хорошие люди везде, куда бы я ни приехал.

Леонид Велехов: Где эти люди были класснее всего, на вашем опыте?

Ян Максин: Трудно сказать. Куда бы я ни приехал, город становится моим любимым. Вот я первый раз сейчас побывал в городе Куйбышеве.

Леонид Велехов: В Самаре нынешней.

Ян Максин: Нет, нет! Значит, мне не так уже стыдно, что я не знал о существовании этого города. Этот город находится ровно между Омском и Новосибирском, ровно четыре часа оттуда и четыре часа оттуда. Раньше он назывался Каинск. До революции это был достаточно знаковый город. В то время Новосибирска еще и в помине не было, но был Каинск, Каинский уезд.

Леонид Велехов: По-моему, сам Куйбышев оттуда родом?

Ян Максин: Куйбышев был в ссылке в этом городе. Но это был действительно центр – и торговый центр, и культурный центр. И вот я попал в этот город. Мне написала женщина, учитель музыки. У меня оставалось два выходных дня. У меня было семь концертов в Сибири – Томск, Новосибирск, Кемерово. И до Омска у меня было два дня – день переезда и день, чтобы отдышаться. И мне написала женщина: "Не могли бы вы приехать в Куйбышев, мы вам сделаем концерт". Я не мог отказать, сказал: "Да, хорошо, приеду". И так получилось, что сначала они собрали маленький зал, а их глава города откликнулся и сказал: "У нас есть ДК, я его вам бесплатно дам. Используйте для этого концерта". И через новостные городские порталы он дал рекламу по всем каналам. И приняли меня с хлебом-солью. На примере этого города я понял, что все не так плохо у нас обстоит с культурой.

Леонид Велехов: Интересно. И название такое библейское – Каинск.

Ян Максин: Да, Каинск. Это новейший город на моей гастрольной карте, и у меня оттуда самые теплые воспоминания. И самое интересное, я жил в гостинице, по-моему, это единственная гостиница в городе, и вот я просыпаюсь, открываю окно; у меня стоит самолет прямо за моим окном, ИЛ-14.

Леонид Велехов: Все сошлось, как во сне.

Ян Максин: Да.

Леонид Велехов: Вы с сыном приехали? У вас есть сын, который часто к вам присоединяется.

Ян Максин: Да. Но в этот раз – нет. Сейчас середина учебного года, а у него старшие классы школы.

Леонид Велехов: Чем он занимается? Куда собирается лыжи навострить?

Ян Максин: В последнее время у него проснулось российское самосознание, при том, что он родился в Америке, его мама американка. Он долгое время испытывал мало интереса ко всему российскому, в том числе и к русскому языку, несмотря на то, что в детстве я ему пел, читал. Но потом пошел в садик и совершенно потерял интерес к чему-либо русскому. И я ловил себя на том, что мне было даже с ним легче объясниться на английском языке. Мы несколько лет говорили по-английски, а потом вдруг у него проснулось какое-то культурное самосознание. На данный момент у него есть такие мысли – поехать учиться в Москву, в Щукинское училище.

Леонид Велехов: То есть он хочет стать актером?

Ян Максин: Актером или режиссером, он хочет снимать кино про войну и сам в нем сниматься. Сейчас он занимается в США исторической реконструкцией событий Второй мировой войны. И с Россией они тоже связаны, с общиной реконструкторов. Он ездит на слеты. У них постоянные форумы какие-то происходят.

Леонид Велехов: Все-таки его случай подтверждает, что в России какая-то магнитная аномалия сохраняется.

Ян Максин: Я сам для себя пытаюсь разгадать – в чем заключается феномен этой культуры? Это очень интересная тема, которую я открыл для себя пару лет назад. Именно, как культура определяется языком, на котором мы говорим? Как этот язык нас определяет? Развивался ли язык на основе культуры, или развивалась культура на основе языка исторически? Как этот язык определяет нас сегодня как носителей этой культуры?

Леонид Велехов: Эйнштейн считал, что мы и мыслим на языке. Не то что язык выражает и формулирует наши мысли, а что мышление само происходит в языковой форме. Из русских, я знаю, что вы любите и поете Гребенщикова и Вертинского.

Ян Максин: Гребенщиков – это мой музыкальный герой, кумир, как хотите, это назовите. Это человек, который больше всего повлиял на мою жизнь во всех ее аспектах. С тех пор как мне было десять лет и я услышал его первый раз, моя жизнь стала другой.

Леонид Велехов: А Вертинский?

Ян Максин: Вертинский – через Гребенщикова. Я первый раз услышал Вертинского именно от Гребенщикова.

Леонид Велехов: Конечно, он же его замечательно поет. Вертинский – эмигрант, вернувшийся в Россию, тосковавший по России. Вы себя не считаете эмигрантом?

Ян Максин: Ни на одну секунду я себя не считал таковым. При том что в Америке у меня не было русскоязычной среды, в которой я бы вращался. Когда я приехал в Америку, первые годы у меня была очень интернациональная компания: были люди из Турции, из Южной Америки, из Африки… Интересная компания, я от этого кайфовал. Это был такой котел, где было все. Для меня это было познание новой культуры через музыку. Мы встречались, каждый, кто умел, на чем играл, играли. У нас были вечера, где готовили, кто что мог, из своей страны. Для меня это было, наверное, определяющим фактором моего нового становления в Америке, больше, чем сама жизнь в Америке, этот интернационал на меня сильно повлиял. Но и жизнь в Америке тоже сильно оказала отпечаток на каком-то развитии. Франция для меня тоже была культурным магнитом всегда. Несмотря на то, что я никогда не жил во Франции долго, но то время, что я проводил во Франции, очень сильно на меня влияние оказывало. Как я впитывал французскую культуру через музыку, литературу и все остальное, на меня, может быть, оказало настолько же сильное влияние, как американская культура, в которой я жил более четверти века. Поэтому моя душа, как лоскутное одеяло, наверное.

Леонид Велехов: Тем более что Америка такая страна, которая позволяет эту душу как лоскутное одеяло сохранить.

Мы упомянули Вертинского, можно вспомнить еще одного моего любимца, Петра Лещенко. Они, будучи великими музыкантами, играли и пели в ресторанах. Для современного музыканта – это как-то зазорно? Ушла уже эта культура?

Ян Максин: Почему? Я выступаю, например, на каких-то площадках типа того же клуба Макаревича, джаз-клуба "Бродячая собака" в Новосибирске, где столики, народ выпивает.

Леонид Велехов: Ну, это все-таки артистические кафе.

Ян Максин: Но все равно. Мне часто пишут: "Ой, вы выступаете в "Бродячей собаке"! Как вы, музыкант, можете петь под звук тарелок, ножей и вилок!" Мне кажется, что есть люди, которым комфортно приходить в такие места. А как я могу их обделить своей музыкой, если они не придут по каким-то причинам в филармонию? Моя задача – донести музыку до как можно большего количества людей. Если мне нужно сыграть в метро, я сыграю в метро. Если мне нужно поехать в Африку и сыграть, где угодно, я это сделаю. В то место, где люди по-иному не попали бы на мой концерт, только там – в доме престарелых, в детском доме, где угодно. Это моя миссия такая. Это то, что делает меня счастливым.

Леонид Велехов: Закончим мы наш разговор на Вертинском.

Ян Максин: Александр Вертинский "Пес Дуглас".

Звучит песня Александра Вертинского "Пес Дуглас" в исполнении Яна Максина

В нашу комнату вы часто приходили,

Где нас двое: я и пес Дуглас,

И кого-то из двоих любили,

Только я не знал, кого из нас.

Псу однажды вы давали соль в облатке,

Помните, когда он заболел?

Он любил духи и грыз перчатки

И всегда вас рассмешить умел.

Умирая, вы о нас забыли,

Даже попрощаться не могли...

Господи, хотя бы позвонили!..

Просто к телефону подошли!..

Мы придем на вашу панихиду,

Ваш супруг нам сухо скажет: "жаль"...

И, покорно проглотив обиду,

Мы с собакой затаим печаль.

Вы не бойтесь. Пес не будет плакать,

А, тихонечко ошейником звеня,

Он пойдет за вашим гробом в слякоть

Не за мной, а впереди меня!..

Звучит музыка: Ян Максин исполняет на виолончели русский романс "То не ветер ветку клонит…"