Иван Толстой: О писателе, становящемся с каждым годом все более популярным, и о тайнах авторства некоторых громких книг рассказывает мой собеседник историк Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Мне уже довелось лет десять назад рассказывать об этой загадочной личности, но слава этого человека разрастается просто невероятно. Произошло много событий, о которых хотя бы вкратце расскажу. Во-первых, в тот момент еще даже не был переведен на русский язык его главный роман «Али и Нино». Слава Эссад Бея возникла в англоязычном мире, потому что его основная книга, написанная на немецком, «Али и Нино», не так давно была переведена одной русской эмигранткой и получила колоссальный успех в англоязычном мире, откуда уже начались переиздания на все европейские языки – вышло до полусотни разного рода переводов в настоящий момент. Затем появился огромный фолиант американского журналиста, исследователя, он себя позиционирует как историк, Тома Рейса. Мы с ним некогда вступили в краткую переписку. Рейс, иногда его транскрибируют по-русски как Риис, даже получил высокую премию за свою увлекательно написанную книгу под названием «Ориенталист». Эта книга переведена на русский, даже выложена в интернете. Автор описывает, как он загорелся судьбой Эссад Бея, когда побывал в Баку в 90-е годы и услышал впервые об этой книге. Люди, которые рассказывали о ней, с таким вдохновением передавали и содержание самой книги, и ее атмосферу: представления о дореволюционном Азербайджане, о дореволюционном Кавказе у молодых бакинцев, которых встречал Том Рейс, были основаны на книге «Али и Нино». Он так загорелся, что разыскал вещи необыкновенные, которые я не буду пересказывать, скажу лишь что, нашел некоторые неопубликованные его записки и повстречал людей, которые знали Эссад Бея. В итоге, вышла эта большая американская книга.

Роман «Али и Нино» получил дальнейшую известность, потому что несколько лет тому назад англичане сняли фильм, в голливудском стиле, с международными актерами. В Баку несколько обижались, что там не было ни одного местного исполнителя. Одного азербайджанца играл известный итальянский актер. В Батуми, в Грузии (потому что Нино, она же Нина, – грузинка) установили новую красивую модернистскую статую из вьющихся лент – две гигантские движущиеся фигуры, которые прикасаются друг к другу в каком-то «недопоцелуе». Композиция стала символом Батуми. Сейчас, когда я летел в Прагу и взял в руки журнал авиакомпании на английском языке, там рекламировались разные страны и, как символ Грузии – огромная фотография, превышающая даже виды Тбилиси, статуя Али и Нино в Батуми.

Эссад Бей жил преимущественно в Берлине, писал на немецком, поэтому в Германии возник целый круг исследователей, которые занимаются его биографией – в ней масса загадок. Существует целый интернет-сайт, куда они выкладывают документы, сертификаты, письма, свидетельства о рождении, полицейские справки и прочее. В Берлине возникла успешная музыкальная группа, трио, которая выпустила диск «Who was Essad Bey?». На обложку этого диска они поместили фотографию, которую использовал и Том Рейс – Эссад Бей, сидящий в огромном кресле-диване, улыбающийся, и в феске. Он себя по-разному представлял, но основное клише у него было, что он – турецкий князь, оттоманский принц. Преимущественно его благородство шло якобы из Оттоманской империи. Это ироничное музыкальное трио очень остроумно назвала себя, напомню, что роман Тома Рейса называется «Ориенталист», так вот берлинские музыканты себя назвали «Дезориенталисты». И это немного перекликается с названием моей старой радиопередачи на Радио Свобода – «Мистификатор поневоле» (из-за драматической эпохи).

Обнаружились и точные свидетельства о его рождении. Он родился не в Баку, как он утверждал, а в Киеве. Почему писатель скрывал Киев? Это разрушало легенду об оттоманском князе. Баку еще можно было вписать в турецкий ареал, но украинская столица совсем не годилась для этого образа. Этот сертификат о рождении приводит к сути: он был сыном богатого нефтяного магната, который имел свои филиалы в разных городах Российской империи, с говорящим именем Абрам Нусенбаум (или Нуссенбаум, а позднее стало писаться Нуссимбаум). И в семье Абрама Нусенбаума, во время одной из его деловых поездок, в 1905 году в Киеве родился ребенок. Это, действительно, случайное обстоятельство, потому что вырос Лёва, действительно, в Баку, и эти детские воспоминания о великолепном, богатом городе той поры, естественно, в его детских воспоминаниях это приобретало еще более яркие, живописные черты, оно в итоге и дало ему главную основу его жизни и творчества – он проникся Востоком, полюбил Восток, Турцию, Кавказ, всю эту кавказскую специфику. Полюбил до такой степени, что когда они с отцом бежали с Кавказа через Константинополь в Берлин, то в Берлине, имея менее двадцати лет от роду и учась в русском лицее, Лёва Нусенбаум становится по вере магометанином, идет в молельню при турецком посольстве, принимает там официально ислам и меняет имя – из Льва Абрамовича Нусенбаума становится Эссад Беем. Многие говорят, что он берет себе «псевдоним», но на самом деле это турецкий вариант его собственного имени. «Эссад» по-турецки это «лев», а «бей» – благородная приставка. Он прощается со своим российско-еврейским прошлым и становится турецким «беем».

Юноша сооружает себе весь этот антураж, надевает восточные костюмы, чалму, становится звездой Берлина 20-х годов, сотрудничает с популярными журналами, пишет много книг, в основном, о Востоке. Это такие его книги как «Нефть и кровь на Кавказе», разные биографии, аналитика. Он становится первопроходцем, пишет первые биографии Ленина, Сталина, Николая II.При этом для него, несмотря на его увлечение Кавказом и Турцией, русская монархия остается неким эстетическим идеалом, и он в именно в эстетических категориях преподносит последнее царствование.

Иван Толстой: На каком языке он все это пишет?

Михаил Талалай: Он пишет исключительно на немецком языке, которым владел с детства, потому что его няня была из Прибалтики, это была русская немка Алиса фон Шлютте. И эту няню он полюбил как маму, потому что мать при загадочных обстоятельствах покончила с собой еще в Баку. Отец выехал из России с этой няней и сам писатель эту няню преданно с собой возил во всех своих скитаниях, включая последний свой этап жизни в Италии. И с ней он общался на немецком языке.

Эссад Бей становится одним из культовых персонажей веймарского Берлина. Это особые кафе, богема, его воспринимали как человека Востока, он давал разного рода комментарии, писал, выступал с лекциями. Он женится в Берлине на немецкой еврейке Эрике Левендаль, которая себя позиционирует как чешская поэтесса… Встретились две родственные души – она пишет поэзию на немецком, но представляется происходящей из Богемии, из Чехии. Некоторые основания у нее были, потому что ее отец, богатый еврейский фабрикант, имел в Праге обувную фабрику. Более того, он был консулом Чехословакии в Берлине, поэтому некая чешская составляющая была. Достаточно блестящая жизнь в Берлине, но затем наступает ряд обрывов в биографии Эссад Бея. Жена настаивает на том, что супруги должны делать карьеру в Америке. А в особенности на этом настаивает его тесть, который ворочает капиталами: ему нравится американский стиль жизни. И новые родственники увозят Эссад Бея в Америку. Ему там не нравится, он киснет, впадает в депрессию, ничего не пишет, брак расстраивается. Скандал – чешская поэтесса пишет в прессе, что «мой оттоманский князь оказался киевским евреем». Страшное разоблачение! Он бросает Эрику и возвращается обратно в Берлин, продолжает свою писательскую деятельность. Написал книгу, вышедшую в 1932 году, которую я перевел, «Белая Россия». Но после 1933 года для него наступают плохие времена, к власти в Германии приходят нацисты и, несмотря на то, что он мусульманин, туркофил, пишет о Востоке, немцам известно его настоящее имя, истоки и корни, поэтому он бежит в Австрию, которая до аншлюса была местом прибежища как немцев-антинацистов, так и немецких евреев. Там в определенный момент образуется целое сообщество беженцев, и именно в этот момент в Вене и выходит ставший знаменитым роман «Али и Нино». Однако и в Вену пришли нацисты и он бежал в свой последний приют – в Италию, где и умер во время Второй мировой войны.

Известность Эссад Бея сейчас выросла еще больше, потому что теперь многие отрицают, что роман «Али и Нино» написал он сам. Существует очень горячая и обширная дискуссия между разными партиями, точками зрения, исследователями, писателями немецкими, итальянскими, американскими, азербайджанскими (я со многими вступил в переписку), которые между собой не могут договориться. В Азербайджане пришли к однозначному мнению, что автор – не Эссад Бей, не Нусенбаум. Книга, в самом деле, вышла под другим псевдонимом. Если Эссад Бей это не псевдоним, а перевод на турецкий имени Лев, то «Али и Нино» выходят под истинным псевдонимом – некий, никогда не существовавший Курбан Саид. Но на этом загадки не кончаются, в этом деле есть еще одна странность. Договор на издание книги «Али и Нино» был официально подписан между издательством и человеком, принесшим эту рукопись в издательство, баронессой Эльфридой Эренфельс фон Бодмехерсхоф. Это длинное имя осталось в архиве самого издательства: есть документы, где написано, что баронесса взяла псевдоним Курбан Саид.

Иван Толстой: Корни этой баронессы прослеживаются? Известно, что такой человек был, жил, имел адрес какой-то?

Михаил Талалай: Том Рейс даже разыскал потомков этой баронессы (это реальная австрийская аристократка), которые убеждены, что именно она написала роман, поэтому все доходы от этого романа должны идти именно семье баронессы. Они пытаются и добиться этого, правда, это у них не очень получается.

Иван Толстой: А каким образом она могла написать этот роман? Он основан просто на какой-то любовной истории или имеет кавказские реалии в своем сюжете?

Михаил Талалай: Там множество кавказских очень верных и точных реалий, там выписан Восток человеком, который его знал – хотя мои знакомые бакинцы и нашли серьезные ошибки. Но можно же ведь брать интервью, опросить того же самого Эссад Бея, который был другом баронессы, пересказывал ей детство, а она записала и изложила. Но есть одно веское сомнение, которое даже у меня возникло, это то, что стиль книги «Али и Нино» очень резко отличается от всего того, что Эссад Бей подписывал сам. У него очень легкий, ироничный, журналистский, язвительный стиль, а «Али и Нино» это высоко-романтическая книга. Ее сейчас даже преувеличенно, но позиционируют как кавказских «Ромео и Джульетта» или как кавказского «Доктора Живаго» (приближая к тематике Русской революции). Трогательная история любви азербайджанского мусульманина и грузинской христианки, подобной которой ни в каких других текстах у него не встречается. То ли он действительно был таким талантливым литератором, что смог в одночасье, после пятнадцати лет всей своей предыдущей работы, перевернуться и написать что-то необычно волнующее и романтическое, то ли здесь что-то другое.

Иван Толстой: А баронесса дружила с Эссад Беем?

Михаил Талалай: Это были очень близкие друзья.

Иван Толстой: И он мог действительно рассказать ей какие-то истории, а она могла вдохновиться романтическим сюжетом?

Михаил Талалай: Это могло быть, и на этом настаивает одна партия. Но она не так многочисленна. Существует еще чисто азербайджанская партия, продвигающая версию, которая приписывает авторство этой книги азербайджанскому литератору Юсифу Чеменземенли. Это реальная личность. Он бежал из Баку после революции, жил во Франции, писал и публиковался на азербайджанском, потом вернулся в Азербайджан и погиб в лагерях. Сторонники этой версии, а теперь это официальная позиция в Баку, полагают, что то ли сам Эссад Бей, то ли Эльфрида воспользовались неопубликованной рукописью, которую оставил этот азербайджанский беженец, когда тот жил в Париже, печатался и пытался публиковать еще неизданные вещи. Такая версия, быть может, не в самой ее крайней форме, но мне импонирует: мне кажется, что то ли сам Эссад Бей, который несомненно присутствовал при подготовке книги к печати, то ли эта австрийская баронесса, то ли они оба воспользовались какими-то наработками, воспоминаниями, попытками изложения этой романтической истории. Ну, а другую крайнюю точку занимает Том Рейс, потому что Эссад Бей – его герой, и он в своей монографии однозначно заявляет, что это только он автор, что он действительно настолько в себе писательские свои качества выпестовал, что смог создать это выдающееся произведение. Том Рейс теперь стал практически персоной нон-грата в Азербайджане, потому что он ни в коем случае не соглашается с позицией Баку, где произошло даже заседание Союза писателей Азербайджана, принявших официальную точку зрения: роман «Али и Нино» не может быть написан Эссад Беем.

Вопрос с авторством, я думаю, так и останется открытым, и здесь просто надо будет вносить какие-то поправки. В Берлине, например, повесили мемориальную доску на доме, где жил Эссад Бей, тоже с не очень внятной надписью, что «здесь жил Курбан Саид, автор “Али и Нино”», поставив знак равенства между ними. Музыкальная берлинская группа не вступает в дискуссии, они просто пишут, что Эссад Бей – это автор прекрасного романа и своими песнями они иллюстрируют любовь двух молодых людей на фоне Гражданской войны и гибели всего этого прекрасного начала.

Если вернуться к главной для меня теме, к новой публикации, то с книгой «Белая Россия» особых проблем нет, потому что ее написал Лев Нусенбаум, там видны и его некоторые биографические вехи, и она вышла под его писательским именем – Эссад Бей. Он ее, кстати, привозил в Прагу, презентовал в 1933 году на немецком языке, и, вообще, читал лекцию о Белой России. Он, благодаря этой книге, превратился в специалиста и по русской эмиграции, потому что она стала одной из первых попыток дать некий общий портрет русского зарубежья. Он одним из первых употребил для зарубежья такие термины как «государство вне государства», и в разных главах описывал его различные структуры. У него есть глава «Армия в изгнании», где он рассказывает о деятельности и Российского Воинского Союза, и их филиалов по всей Европе, и их готовность к новой Гражданской войне. У него есть отдельные главы о монархических партиях, о монархическом движении, есть специальная глава «Внутренняя борьба», где описывается убийства Набокова и Петлюры. В целом, это связное повествование об истории русской эмиграции, которой тогда было всего лишь двенадцать лет. Он так и пишет, что этому государству – Белой России – двенадцать лет, у этого государства три миллиона подданных. Это согласуется и с современными историками эмиграции – да, от двух до трех миллионов. Книга состоит из сорока глав, написанных в разных жанрах.

Переводя эту книгу, я осознал, что, как многие из нас, исследователей, он сначала публиковал в периодике некоторые очерки по теме – о видных белоэмигрантах, а затем все это свел под одной обложкой. Так что жанры там иногда меняются, перемешивается ностальгия с эпосом, и очень много иронии, потому что он принадлежит к другому поколению и эмигрантские зубры у него зачастую вызывают ироническое отношение. Скажем, одна из начальных глав это «Бегство из сумасшедшего дома». Он всегда был ярым антибольшевиком и антикоммунистом, и шел в своих политических линиях за некие пределы, которые сейчас, конечно, мы можем порицать – он заигрывал с Муссолини, писал ему письма еще из Германии, а когда бежал из Вены в Италию, вообще пытался к нему попасть на прием, но не сумел. Существует его хвалебный очерк, посвященный Муссолини, где он сравнивает его с пророком ислама. Затем по главам он описывает первые моменты Белого движения, это глава о Корнилове, описание его судьбы и гибели, есть глава «Ледовый поход», где он реконструировал эту героическую страницу. Галлиполи – его восхитил этот момент самоорганизации беженцев в драматическом состоянии. Надо сказать, что всегда у него виден страстный интерес к Востоку – где мог, он писал или личные воспоминания, или что-то наработанное, связанное с Востоком. Одну из восточных глав я отправил в один альманах в Ташкент: это очерк, который называется «Последний потомок Тамерлана». И здесь он очень ярко рассказывает судьбу последнего эмира Бухарского эмирата Сеид Алим-хана.

Иван Толстой: Из книги Эссад Бея «Белая Россия», в переводе Михаила Талалая.

«… Бухара! Это имя звучало сладкой музыкой для поэтов, пророков и бродячих певцов. В Бухаре, у трона эмира, собирались мудрецы всего Востока. Сам эмир, восседая на чистом золоте, принимал дары из разных уголков мира и считал свой город его столицей. Однако эти времена ушли в глубокое прошлое. Над дворцом эмира и над его краем уже давно витала тень иностранного господства.

«Белый» царь подчинил себе Туркестан, и царские послы ежедневно твердили эмиру мудрые советы о необходимости слушаться России. Эмир меланхолично, но безоговорочно следовал этим советам – как ради дружбы с царем, так и ради дипломатической выгоды. В обмен на безоговорочное, пусть и меланхоличное следование царским желаниям эмир пользовался публичной поддержкой русской администрации. Например, он сохранил ряд привилегий – рубить головы подданным по собственной прихоти, строить особняки, влезать в долги и держать гарем.

В его дворце было сто залов, из них одна половина была убрана на европейский вкус, другая – на азиатский. В европейской половине он принимал послов и кредиторов. В азиатской он держал золотой трон и женщин. Имена женщин были известны лишь нескольким посвященным, заранее кастрированным. Для всех остальных они были пронумерованы таким образом: «седьмая приязнь эмира», «десятая приязнь эмира» и т.д. Шестнадцатая приязнь эмира была немкой – Европа входила в Бухару и таким приятным образом, не только с солдатами царской армии.

Эмиру не были знакомы тяготы управленческой работы, и это стало для него фатальным. Когда звезда «белого» царя закатилась в русских степях, когда русские советники бесследно исчезли, не попрощавшись, и когда в Бухаре закончилась мода на русские ордена, у эмира на вооружении остались лишь приемы эпохи его пращура Тимура, в ХХ веке мало пригодные даже для Туркестана.

Первые месяцы революции, впрочем, не причинили особых волнений. Русские войска и советники исчезли, и посему во многие районы эмирата ворвались хищные соседи. Однако в начале соседский бандитизм удалось сдержать старым методом: эмир без долгих слов переженил агрессоров с принцессами из своего гарема и назвал их принцами. Оперевшись на эту новую аристократию, он думал безмятежно продолжать свою жизнь в своем дворце, теперь преимущественно на азиатской половине.

Но завистливые соседи оказались не единственной угрозой для эмира. В желтых пустынях поднимался красный Туркестан, которого поддерживала новая Россия. Некоторые подданные эмира, непонятным образом прежде избежавшие декапитации, объявили своего правителя вампиром и вассалом белогвардейцев. Ко вратам Бухары вновь пришли русские.

Так закатилась власть тимуридов в Бухаре. «Вампир и вассал белогвардейцев» бесславно бежал, в сопровождении некоторых придворных, в Афганистан. Там он сразу устроил «белую русскую Бухару». Сам эмир имел чин царского генерала, и вокруг него собрались также бывшие царские офицеры, «белые» бухарцы и искатели приключений всех мастей. «Белая Бухара» стала называться движением басмачей, но в целом они ничем не отличалась от других «белых» на Дону, Кубани и в Сибири. Полководцем басмачей стал Энвер-паша, в прошлом турецкий офицер. Ему удалось выковать из своих подчиненных реальную военную силу, но и она не смогла сделать большего, чем другие «белые» воины.

Большевики разбили Энвер-пашу и его басмачей, и десять лет тому назад сто тысяч туркестанских аборигенов покинули родные песчаные пустыни ради пустынь Афганистана, не менее пустынных. Беглый народ собрался вокруг беглого эмира.

Резиденцией тимурида стал Херат, старинный город на севере Афганистана, где старые мечети и пошарпанные дворцы свидетельствуют о великом прошлом. В Херате, среди диких степей, теперь раскинут великолепный шатер эмира. У шатра разбит огромный лагерь, где поселились придворные эмира, бухарская знать, хищные соседи, ставшие принцами, и другие «белоэмигранты». Тон задает, кроме эмира, хивинский хан, получивший титул «великого героя» и командование эмигрантской армией. Хан постоянно совершает набеги на бухарских коммунистов, нещадно их режет, крадет деньги, овец и девушек. По возвращению в лагерь трофеи справедливо делят между эмигрантами.

Советы платят басмачам той же монетой: весь бухарский край теперь разорен. Бухарская «белая» война, возвещают в Херате, закончится лишь с водружением золотого трона эмира там, где он стоял – в азиатской половине его бухарского дворца.

Эмигрантская жизнь полна разного рода увлекательных событий. То басмачи привезут в лагерь новых юных рабынь, то кого-нибудь отравят, то басмач сбежит к Советам и его публично заклеймят, то коммунист сбежит к басмачам и его публично прославят. Придворная жизнь обретает вновь свои корни, а белоэмигрантская молодежь воспитывается в лучших восточных традициях.

У стен Херата, в золоченном шатре, на шелковых подушках восседает, скрестив ноги по-турецки, Его Величество эмир, господин Бухары и всех земель от Иссык-Куля до Балхаша. Он пьет кумыс из фарфоровой пиалы и вспоминает мраморный цветок лотоса – самаркандский Гур-Эмир. За порогом шатра воют афганские пески, засыпающие всякую мечту последнего тимурида о визите к малахитовой гробнице хромого пращура».

Михаил Талалай: Его интересовали все аспекты Белой России. Есть глава, посвященная казакам, которая называется «Наемники и певцы». Противоречивая глава, потому что, с одной стороны, он восхищается казаками, восхищается их преданностью Белому царю, их удалью; с другой стороны, еврейское происхождение иногда настраивает его на некоторую ироническую волну по отношению к казакам. Статья Эссад Бея первоначально появилась на немецком в берлинской прессе и была отслежена казаками в эмиграции. Существовал журнал «Вольное казачество», где они, не вступая в полемику, процитировали ряд пассажей Эссад Бея, которые показывали его достаточно отдаленное знание казачьих реалий. Как ни удивительно, казаки-беженцы даже не догадались, что рецензия была написана их коллегой из России. Меланхолично рецензент в конце писал, что когда же мы сами, казаки, будем писать о нас самих, и доколе, мол, некие иностранцы будут излагать вот такие несуразные вещи.

Очень яркие отдельные биографии, здесь автор был ассом. Это Арон Симанович, секретарь Распутина, еврей, которому помогал Распутин и который затем бежал во Францию и там оказался под следствием, потому что подделывал советские денежные знаки, как он утверждал, ради гибели Советов. Его, конечно, интересовали и первые невозвращенцы, есть отдельная глава о советском советнике во Франции Григории Беседовском, который сбежал со своего поста в 1929 году. Опять-таки, там любовная история с восточными преувеличениями. И вот сейчас мне пришло в голову, что все-таки какие-то романтические сюжеты были иу Эссад Бея, пусть и в другом ключе. Это Георгий Агабеков, сотрудник НКВД, который работал в Константинополе и, согласно Эссад Бею, влюбился в англичанку, из-за этой любви решил бежать из Совдепии и потом был казнен советскими агентами в 1937 году…

Есть глава об исходе немцев из Советской России, и здесь он описывает лично увиденные им опустевшие немецкие села, которые существовали на Кавказе. Я сам, кстати, недавно посетил одну из этих любопытных немецких деревень, теперь без немцев. В эпоху Российской империи переселенцы из Германии имели возможность жить и на Кавказе, они создавали там свои малые очаги с кирхами, со своими ремеслами. Естественно, все это разрушилось во время Гражданской войны, а затем было окончательно ликвидировано. Эссад Бей, еще будучи маленьким Лёвой, со своим отцом проезжал через эти немецко-кавказские деревни и кое-что попало в книгу «Белая Россия».

Есть одна глава, которую сейчас можно назвать «гендерной» – «Эмигрантские жены».

Иван Толстой: “Эмигрант теряет за границей профессию и все, что было связано с его прошлой жизнью и окружением. Он медленно осваивается в новой среде. Чиновник и военный, на родине он был уверен в своей незаменимости. На чужбине он не мог больше возглавлять отряды и выступать на судах. Иначе обстоит дело с женами эмигрантов. На родине они были супругами важных министров и промышленников, а во время своих поездок в Париж занимались исключительно своими нарядами. Теперь женщина впервые оказалась лицом к лицу с безжалостным роком. Вначале это казалось ей развлечением. Ей представлялось интересным воспользоваться необычным и кратким отрезком времени, благо было ясно, что большевики скоро сгинут. Она захотела доказать себе, супругу и всему миру, что не напрасно ее содержали в богатстве, холили и лелеяли: эмигрантка вступает в борьбу. Там, где оказался бессилен ее муж, на арену вступает она.

Природная самоотверженность, неиссякаемая работоспособность русских женщин, без сомнения, стала самой привлекательной страницей истории беженства. За границей они чаще всего находили себе работу в салонах моды и в ресторанах. И то, и другое отвечало ее внутреннему миру: в ателье требовался хороший вкус, а в заведениях нужно было разбираться в кулинарии.

В ресторанах, где завсегдатаи вели бесконечные споры о будущем России, столы им накрывали образованные русские дамы. Когда туда заходил очередной эмигрант, он по очереди целовал руки всем работницам. Если он этого не делал, значит, он не был представителем высших кругов. Он всегда поинтересуется здоровьем мужа официантки, который, быть может, в этот момент обслуживается его собственной женой в каком-то другом месте. Для русских знакомых она все еще оставалась графиней, или супругой министра.

Эмигрантка, содержащая мужа и детей, видит, как из года в год у него все убывают силы и надежда. Иногда она заглядывает на собрания эмигрантов и расспрашивает там, не пора ли вернуться в Россию. Она мало разбирается в политике. Ей ясно, что раньше её семье было хорошо, а потом, когда Бог знает откуда пришли большевики, все стало плохо. Она верит, что однажды большевики вновь исчезнут, и все пойдет по-старому.

Кроме ресторанов, беженки работают в салонах моды. Для этого нужно обладать хорошим вкусом и умением обращаться с дамами. Хорошим вкусом эмигрантки обладают от рождения, а обращаться с великосветскими клиентками для них не составляет особого труда, так как в былые времена они и сами к ним относилась.

Русские женщины открывали салоны мод по всей Европе. Даже в Париже, где множество великолепных ателье, открытый княгиней Ириной, «Дом Ирфе» вскоре стал ведущим. И супруга шведского наследника престола великая княгиня Мария Павловна Младшая не постеснялась открыть в Нью-Йорке салон мод, несмотря на свое родство со всеми династиями Европы.

Уже в первые годы эмиграции мода стала привычным делом для русской женщины. Она с таким умением обслуживала европейских и американских клиенток, как будто всю жизнь только тем и занималась, что шила. Теперь эмигрантка часто использовала своего мужа как секретаря или даже как мальчика на побегушках. Муж соглашался и на такую работу, лишь бы его не лишали возможности поносить большевиков.

Эти две профессии широко распространены среди русских эмигранток, но они не единственные. Русская дама, говорящая на немецком, французском, английском, испанском, кроме этого, на китайском или арабском, – вовсе не редкость. Встречаются даже понимающие малазийский и японский языки.

В общем, не найдется такой профессии, где бы эмигрантка себя не испробовала. Она работает фотографом, ставит театральные декорации, водит гоночные автомобили и с мастерством выводит на голубом небе своим аэропланом рекламный лозунг «Только Персил!»

Все это она делает, не сетуя на судьбу, в уверенности, что ее муж-политик в один прекрасный день свергнет большевиков. В тот же день эмигрантка оставит свой салон мод, ресторан, бюро, вернется в родной дом и, довольная, скажет: «Нам, русским женщинам, беды не страшны».

Михаил Талалай: Отдельная глава посвящена нашумевшему тогда казусу с самозванкой Анастасией. Другая глава – «Борьба против СССР»: Белая Россия посылает свои отряды на советскую территорию. Нашумевший случай с Савенковым, хотя он анализирует не только этот случай, но и другие попытки возобновления Гражданской войны на советской территории. И, в целом, у него есть очень важные оценочные пассажи о Белой России, о «государстве вне государства». Он пишет, в частности, что Белая Россия это государство закрытого типа. Последняя глава «Белой России» – это размышления автора о ее будущем. Каково будущее страны, которая прожила всего лишь двенадцать лет?

Иван Толстой: “Государство эмигрантов – закрытого типа. Его гражданами становятся повелением судьбы. Это государство подобно Ноеву ковчегу, в котором, плохо или хорошо, плывут избранные Богом, ожидающие конца потопа. Уже десять лет, как этот ковчег плавает в европейском океане. Неудивительно, что плывущие на корабле пассажиры надоели друг другу. Если «лев» и «крыса» в течение многих лет сидят за одним столом, то однажды крыса укусит льва за нос, а он ее прихлопнет лапой.

Беженский «ковчег» заполнен самыми странными существами: лисы, волки, зайцы вынуждены жить вместе, и поэтому каждый день эмиграции заполнен скандалами.

Борьба против большевиков приводит каждого эмигранта в какую-то организацию. Его политическая жизнь проходит в союзах и объединениях. Генералы и аристократы, помещики и банкиры, евреи и киргизы, – все входят в организации, часто ведущих междоусобную борьбу. Каждый вечер в европейских городах идут их собрания. Порой они продолжаются до самого утра. Слушая там речи, европейцы узнали бы о России гораздо больше, чем из газет, но европейцев туда не пускают.

Говоря об эмиграции, нельзя забывать, что за границу отправились сливки русского общества, капитаны бывшей России, ее «голова». В самой России осталось только туловище. Русские мозги, лучшие врачи, инженеры и ученые прозябают сегодня в эмиграции. Между головой и туловищем большевики возвели железную преграду. Тысячи русских интеллектуалов-беженцев бесцельно бродят по Европе.

Но может, придет тот день, когда русская земля вспомнит о них и позовет обратно…».

Михаил Талалай: И он приходит к заключению, что нынешнее поколение, то, которое живет в Советской России, и нынешнее поколение Белой России, они никогда между собой не договорятся – слишком велика ненависть между этими двумя Россиями, но, пишет он, договорятся их дети, которые будут изъясняться ни на языке коммунистов, ни на языке Белой гвардии. Эти дети ощутят себя как представители евроазиатской нации, они начнут сотрудничать, они начнут ощущать свое величие и будут за него бороться.

Иван Толстой: Михаил, а что сегодня можно почитать Эссад Бея по-русски, если не считать книгу «Белая Россия»? Что уже переведено?

Михаил Талалай: В самой России не переведено ничего. Я опубликовал несколько глав из Эссад Бея, которые уже вышли. В Баку, где больше интерес к Эссад Бею, вышел его перевод биографии Николая II.Думаю, что это, пожалуй, все.

Иван Толстой: Это переведено на азербайджанский язык?

Михаил Талалай: Нет, это переведено на русский язык, была сделана и одна неудачная попытка с «Белой Россией», с неприемлемым результатом. Но там возникает еще одна сложность, из-за которой русский читатель с трудом найдет эту книгу. Азербайджанцы считают, что называть его Эссад Беем некорректно, потому что это не соответствует азербайджанским нормам произношения, и они его называют Асад-бек. По-азербайджански дворянская благородная приставка это «бек», удвоения «с» не существует в азербайджанском, а если же писать на латинице Asad, то во многих европейских языках будет читаться как неверное Азад. Поэтому для меня, как публикатора, есть еще одна проблема – как найти всё то, что вышло в Азербайджане под именем Асад-бек. И вдобавок, чтобы еще более его приблизить к азербайджанской реальности, там перед Асад-беком ставят его новое имя, которое он принял в идейных соображениях после принятия ислама. Он в самом деле иногда подписывался как Мухаммед, поэтому книги, вышедшие сейчас в Баку, часто подписаны «Махмуд Асад-бек». И тут уже совсем не узнать человека. Тем более нашего Нусенбаума.

Иван Толстой: Непонятно как быть с авторской волей. Человек же сам так себя назвал, это же, в конце концов, псевдоним. А «Белая Россия» где выйдет, когда?

Михаил Талалай: Это я еще вам не могу сказать, дорогой Иван, книга закончена и я ищу издателя.

Иван Толстой: Велика ли она по объёму?

Михаил Талалай: Порядка трехсот страниц.