нож точила для тебя
плачу на балконе я
будешь рыбок ты кормить
буду резать буду бить
мне одной теперь водить
буду резать буду бить
грустная мечта моя
нож мой только для тебя

Новый сингл знаменитой панк-группы Pussy Riot с песнями "Нож" и "Она" посвящен женщинам, ставшим жертвами абьюза. "Все безумие, унижение и насилие, творящееся у тебя дома, ты переживаешь наедине со стенкой. И виноватой чувствуешь при этом себя ты сама. И когда ты наконец из этого выбираешься, тебе хочется кричать о том, что ты пережил. Чтобы другие поскорее распознавали токсических партнеров (или друзей) и от них сбегали. Из любви к себе. И к своей жизни. В моем случае меня только пытались насильственно удержать в доме и крушили мои ноутбуки, прочую технику, документы, одежду, стены. Но в другом случае насилие может скоро перекинуться и на вас", – рассказывает Надежда Толоконникова, записавшая эти треки с помощью Вити Исаева, музыканта и продюсера, известного по сольному проекту БЦХ и продакшену дебютного альбома Монеточки "Раскраски для взрослых". Клип "Нож" можно ​посмотреть здесь.

В интервью Радио Свобода в день релиза мини-альбома Надежда Толоконникова говорит о столкновении с домашним насилием и о том, как сказались на ее жизни суд и два года заключения после "панк-молебна" Pussy Riot в храме Христа Спасителя.

– В свое время было объявлено, что в группе Pussy Riot нет фиксированного членства и каждый, кто разделяет ее идеологию, может называть себя участником Pussy Riot. По-прежнему ли это так? И сколько сейчас участников?

– По-прежнему так. Мы начали Pussy Riot как движение. Еще до Pussy Riot, когда была группа "Война", наша задача была создать жанр, в котором могут работать и другие люди. Нам это удалось, у нас появились последователи – например, художник Петр Павленский, который в свое время делал замечательные акции, правда, потом начал вести себя этически неверно. Во время нашего ареста появилось много ячеек группы Pussy Riot по всему миру. В основном они делали акции в нашу поддержку. Сколько сейчас участников, не знаю. Было бы странно, если бы мы могли полностью посчитать движение.

– Несколько лет назад я был на вашем концерте в Роттердаме, и там выступали другие группы, которые говорили, что они участники "большого Pussy Riot". Такие группы по-прежнему существуют?

– Да, безусловно. Я периодически получаю уведомления об этом из соцсетей: люди делают театральные представления или дают концерты от имени Pussy Riot. Это круто, это победа движения. Из тех, кого я знаю, это, конечно, Маша Алехина, ее театральный проект Riot Days, в нем принимают участие членки изначальных итераций Pussy Riot. Когда мы начинали нашу музыкальную карьеру, мы просто хватали всех друзей и говорили: ребята, вы должны нам помочь немедленно записать несколько гитарных рифов. И некоторые из них принимают участие в Машином проекте.

– Самый известный атрибут Pussy Riot – балаклава. До сих пор ли вы носите балаклаву и должны ли ваши единомышленники иметь ее в своем гардеробе?

– Я не большой сторонник определений, они всегда всё сужают. Определение Витгенштейна "семейное сходство" для меня более приемлемо, чем четкое определение, как в словаре. Если группа или человек, называющий себя Pussy Riot, несет какие-то черты семейного сходства с Pussy Riot – бунтарский дух, феминизм – или исполняет панк-рок песни, поет о домашнем насилии, или носит балаклаву, или дает нелегальные концерты, любой из этих атрибутов может отнести вас к Pussy Riot. Но самое главное – это желание. Необязательно носить балаклаву для того, чтобы быть Pussy Riot, но, безусловно, вы ее носить можете.

– Ваши новые песни посвящены сексистскому насилию и отпору, который должен получить насильник. Но они не звучат агрессивно. Песня "Нож" меланхоличная, она не звучит как призыв к атаке.

– Я очень люблю играть на контрастах. Если текст песни достаточно агрессивный, жесткий, то я люблю делать музыку мягкой. В обеих песнях этого сингла все дело заканчивается тем, что женщина убивает обидчика. Я пою в этих песнях о том, что я его убью, но если вы показываете в клипе убийство, то скорее всего это будет не очень выигрышно. Я так же чувствую музыку. Если бы мы пели об убийстве и выбрали бы металл, мы поступили бы так, как поступали до нас тысячи музыкальных групп. А я люблю сочетать то, что обычно не очень сочетается, поэтому мы выбрали такой саунд. Плюс еще потому, что над этими двумя песнями я работала с Витей Исаевым, который знаменит ностальгическим, разбирающим советскую мифологию звуком. Мы с ним договорились поработать, потом некоторое время искали, как же может звучать наш звук, и сошлись, что он должен быть ближе всего к Наталье Ветлицкой.

– Неожиданно!

– Есть большое "но": каждая выпущенная песня не означает, что после этой песни Pussy Riot будет звучать именно так. Для меня панк – это прием, панк – это свобода. Если мы как группа, как музыкальное, артистическое движение решим существовать в одном звуке, для меня это поражение. Если панк сегодня говорит о том, что он должен звучать так же, как в 70-х годах, это ретроградно и не отражает дух панка. Поэтому я выбрала другую стратегию – я постоянно меняю жанры. Для меня очень значимой была вышедшая недели две назад дебютная пластинка поп-исполнительницы Рины Саваямы, на которой очень разные звучания, включая ню-метал. Она объясняет это тем, что сначала выбирает тему, о которой хочет высказаться, а потом выбирает жанр. При этом она, в отличие от нас, не концептуальный художник, не политическое движение. Такой подход к созданию музыки все более и более приемлем даже в мейнстриме. Следующие песни, которые мы будем выпускать (а в этом году мы будем выпускать очень-очень много синглов, почти каждый месяц ждите от нас чего-то), будут в разных жанрах: электронный хардкор, габбер, донк, хардстайл, треп-хардкор, ню-метал и много других жанров.

– Мы часто публикуем статьи о фемициде, о домашнем насилии, и тут, казалось бы, не может быть двух мнений. Но всякий раз появляются возмущенные читатели и даже возмущенные читательницы, которые пишут, что это выдумки феминисток, а проблемы фемицида и домашнего насилия в России нет. Не знаю, как объяснить этот феномен. Что вы могли бы сказать людям, которые считают, что это выдуманная проблема?

– Они действительно удачливые люди. Это круто считать, что нет такой проблемы. Значит, она обошла вас стороной. Я вас поздравляю, вполне искренне, без какой-либо иронии. Это такое свойство человеческой психики – экстраполировать, исходя из своего опыта. Если вас что-то не коснулось, то вы думаете, что, скорее всего, это не коснулось и других людей. Как правило, статистика выглядит как сухие цифры: пока она не коснулась нас или кого-то, кого мы любим, мы думаем, что это выдумки. Я думаю, что в этом случае стоит послушать истории реальных жертв домашнего насилия, понять, что они такие же люди, как и вы, но немного менее удачливые. В отличие от вас, они столкнулись с этой проблемой, некоторые вышли из нее покалеченными, например, как Маргарита Грачева, которой муж из ревности отрубил руки. Еще одна причина, по которой люди могут полагать, что у нас преувеличена ситуация с домашним насилием: эмоциональный абьюз у нас в стране до сих пор не считается насилием, что достаточно дико. Мне самой приходилось сталкиваться с эмоциональным насилием много раз – и в тюрьме, и в отношениях. Я понимаю, что это насилие травмирует тебя не физически, но оставляет психологические шрамы. Вы не можете потом доверять другим людям, открываться им в течение нескольких лет после того, как с вами случилась ситуация эмоционального насилия. Все эти случаи эмоционального насилия, конечно же, никогда не доходят до полиции, потому что полиция смеется даже над физическим насилием, говорит: когда вас убьют, тогда и приходите. Представляете, что российские менты скажут, если вы придете к ним и скажете, что муж изводит вас психологически? Они просто рассмеются вам в лицо.

– Вы рассказываете в комментарии к песне, что у вас была такая экстремальная ситуация домашнего насилия. Это давняя история?

– Это случилось несколько лет назад и длилось полтора года. Были все красные флажки передо мной – экстремальная ревность, желание контролировать абсолютно всё, что я делаю, чтение моих переписок, даже физическое удержание. Проблема эмоционального насилия заключается в том, что ваш абьюзер действует очень тонко, через комплекс жалости и чувство вины по отношению к нему. Прямого принуждения не так много. Скорее это выглядит примерно так: не выходи сегодня на улицу, потому что, если ты выйдешь, мне будет больно. Не встречайся с этим человеком, потому что доставишь мне неудобство. Примерно так меня удерживали на коротком поводке в течение полутора лет. Поэтому я сейчас говорю своим друзьям-феминисткам, что к такому типу насилия предрасположены в первую очередь именно женщины, которые себя считают сильными, готовыми справиться с чем угодно и отвечать за страдания всего мира. Поэтому я всем теперь торжественно заявляю: не забывайте, что ваши чувства находятся на первом плане. Если вас обвиняют в абсолютно всех ссорах и неприятных ситуациях, которые у вас с кем-то происходят, бегите от этого человека, потому что такого быть не может. Один из партнеров или друзей не может быть виноват абсолютно во всем, что происходит.

– Кто-нибудь услышит эту историю и скажет: но ведь это же настоящая любовь, человек не может без тебя жить, поэтому так себя ведет.

– В отношении эмоционального насилия речь не идет о любви. На самом деле это любовь не к вам, а к контролю над вами. Насильник питается тем, что контролирует каждый ваш шаг. Чаще всего эмоциональными абьюзерами становятся люди с очень низкой самооценкой. Для них единственная возможность почувствовать себя лучше – это принизить вас, заставить вас почувствовать себя полным ничтожеством. Их задача – постоянно высмеивать вас, говорить о том, что у вас неправильный стиль, вы неверно одеваетесь, а ваши друзья – полный отстой. Если вам это говорят каждый день, то через какое-то время вы начинаете думать, что единственный человек, который может быть с вами, потому что вы такое ничтожество, – это ваш насильник. И вы начинаете верить в то, что это любовь, потому что никого другого и не видите, ведь вас принизили настолько, что вы больше не хотите выходить из дома. Главное, что отличает это от любви, помимо всей теории, описанной выше, это то, что вы чувствуете себя плохо. Ведь самое важное – как вы себя чувствуете. Если вы чувствуете, что стали тенью себя прежнего, не настолько сильны, как раньше, не такой креативный, деградируете в профессии, не становитесь лучше, то, скорее всего, это не любовь. Потому что любовь – это то, что нас питает и делает лучше.

– Есть еще один участник этого сложного конфликта между двумя людьми – государство, которое очень медленно разрабатывает законопроект о домашнем насилии. И у этого законопроекта есть серьезный противник – Русская православная церковь, считающая, что такой закон угрожает "семейным ценностям". Ваше отношение к Русской православной церкви за годы, прошедшие после знаменитого панк-молебна, изменилось?

– Поскольку отношение Русской православной церкви к женщинам, а также ЛГБТ-комьюнити не поменялось, то мое отношение к Русской православной церкви тоже не поменялось. Каждый раз, когда я слышу о том, что Русская православная церковь защищает семейные ценности, мне хочется спросить ее, какие именно семейные ценности вы защищаете, если не хотите принимать закон о домашнем насилии? Защищаете ли вы убийства женщин, защищаете ли вы покалеченные судьбы, защищаете ли искалеченную психику детей, которые растут в ситуации домашнего насилия, а иногда становятся сиротами из-за этого? О каких ценностях идет речь? Что Русская православная церковь говорит по этому поводу?

– Видимо, тех ценностях, которые изложены в книге "Домострой".

– Мне интересно, какое отношение христианская религия имеет к книге "Домострой". Мне всегда было интересно переопределять ценности религии. Естественно, я не занимаю никаких постов в РПЦ, но, как часть паствы, к которой они обращаются, я думаю, что имею право сказать свое слово. Думаю, что Русской православной церкви давно уже стоит прислушаться к тому, что происходит в современном мире, к тому, какие ценности у людей, которым она пытается служить. Я думаю, что точно так же, как и российскому государству, РПЦ стоит периодически вспоминать о том, что все-таки это они служат нам, людям. Все-таки это институция, которая предназначена для того, чтобы делать нашу жизнь лучше. У РПЦ и российского государства есть одна общая черта: они забываются и начинают себя представлять нашими начальниками. На мой взгляд, церковь имеет право на существование как комьюнити, куда человек приходит, если ему плохо, и там ему помогают. Государство имеет право на существование, потому что это институция, которая помогает нам перераспределять доходы, делать бесплатную медицину, образование и заботиться об инфраструктуре, о дорогах, вокзалах, аэропортах. Это люди, которые служат нам. Но совсем не так в современной России. Я думаю, что моя задача напоминать, что вы, РПЦ и государство, слуги народа. Когда мы пришли в храм Христа Спасителя, мы до этого много думали о том, что случилось с католической церковью, которая пыталась приспособиться к ценностям меняющегося современного мира. С РПЦ этого не произошло, хотя философы, политики и представители церкви в начале ХХ века обсуждали, как сделать РПЦ более релевантной. Прошло более ста лет, но этого так и не произошло, РПЦ цитирует нам "Домострой" или постановления Собора XVI века, как наша судья. Я думаю, что РПЦ стоит поменять свое мнение и начать пропагандировать феминизм и права ЛГБТ.

– История с панк-молебном принесла вам и огромную известность, и травматический опыт. Он жив в вашей памяти? Вспоминаете ли вы лагерь в ночных кошмарах или эти раны затянулись?

– Очень травматично я пережила эти два года. Причем, когда я их переживала, я отказывалась признавать самой себе, что это все настолько травматично. Я всегда себя считала сильной девочкой, которая может справиться абсолютно со всем, море по колено. Но потом, через работу с многими психотерапевтами, выяснилось, что ситуация иная, я – человек, предрасположенный к депрессии, достаточно ранимый. Все то, что я придумала про себя, как человека суперсильного, который может пройти через всё, не соответствует действительности, моя психика имеет другое мнение на этот счет. Поэтому с 2014 года я сижу на антидепрессантах, до сих пор не справилась со своим посттравматом. Это не означает, что после того, как нас освободили, я плачу каждый день, но, безусловно, вся эта ситуация подорвала мою психику и мою картину мира. Один из психотерапевтов сказал: у тебя случился взрыв картины мира; представляешь, ты ученик пятого класса, заходишь в класс, учителя нет, и ты пишешь на доске "Учительница – мразь". Приходит учительница и вместо того, чтобы поставить тебя в угол или вызвать родителей, достает топор и отрубает тебе руку, которой ты написала "Учительница – мразь". У тебя случается подрыв картины мира. Примерно такая же ситуация, как мне объяснил психотерапевт, случилась и у нас. Мы пришли, сделали мирную символическую художественную акцию, и в РПЦ, вместо того, чтобы сказать: "А мы не согласны с этим, мы считаем, что девочки поступили неправильно" и поставить нас в угол, они достали топор и отрубили нам руку, выкинули два года из нашей жизни, причем два года, наполненные пытками, наполненные рабским трудом. После этого, конечно, картина мира никогда не будет такой, какой была до этого.

– У вас есть желание отомстить?

– У меня нет желания отомстить. Я думаю, что в моих хромосомах вообще нет желания мстить и нет физического насилия. Никогда в жизни я не определяла себе врагов. Пожалуй, единственный враг у меня был – это начальник моей колонии в Мордовии, потому что он меня достал совсем. Друзья меня спрашивали: наверняка Путин твой враг? Но у меня не было к нему чувств, как будто он враг. То есть это такая переменная, которую я учитываю, когда делаю художественные и политические высказывания, но персонального отношения к нему, как к врагу, которому мне хочется отомстить, у меня никогда не было. И с РПЦ так же. Единственный человек, которого я считала врагом, – это Юрий Куприянов. Надо сказать, что расправилась я с ним здорово, потому что теперь Юрий Куприянов сидит на скамье подсудимых за организацию рабского труда в моей колонии, ему грозит несколько лет тюремного заключения.

– И все-таки песня "Нож" о мести.

– Действительно, это так. Но когда я пишу текст песни, я часто делаю это метафорично. Когда Пушкин пишет поэму о том, что N убил S, это же не означает, что Пушкин хочет кого-то убить. Есть стена, которая отделяет лирического героя от человека, который его создал.

– Вы призвали РПЦ измениться и поддержать феминизм. Но ведь и феминизм меняется и в нем сосуществуют разные течения. Что такое феминизм?

– Часть феминизма – это умение давать другим людям возможность делать выводы за самих себя и уважать их решение. Поэтому я оставлю за нашими слушателями возможность определить для себя, что такое феминизм. А для меня феминизм – это уважение к правам всех людей независимо от их гендерной принадлежности, - считает Надежда Толоконникова.