Валентина Бучок чуть больше месяца назад в Иванополье Донецкой области (это подконтрольная Киеву территория Донбасса) подорвалась на гранате во дворе своего дома. После нападения она долго лечилась из-за множества осколков, попавших в ее тело, и теперь ждет результатов расследования случившегося.

Бучок освободили по обмену в декабре 2019 года, так как ее осудили за шпионаж в так называемой "Донецкой народной республике". Там ее в том числе подозревали в убийстве Арсения Павлова, известного по прозвищу Моторола (украинские власти и международные организации заявляли, что он убивал пленных). В Донецке Бучок задержали весной 2017 года в тот момент, когда она подошла к дому, где Павлов был убит (взрывное устройство было заложено в октябре 2016 года в лифте дома, где он тогда жил). После ее задержания сепаратистские власти опубликовали видео, на котором Бучок якобы признается в шпионаже в пользу Украины, однако бывшая пленная говорит, что в суде признательных показаний не давала, а запись появилась, так как она надеялась привлечь внимание общественности к ее аресту. В Донецке Бучок работала электромонтером в компании ДТЭК украинского олигарха Рината Ахметова. Она выступает свидетелем в нескольких делах, связанных с проведением незаконного референдума в Донбассе, а также захватом территорий пророссийскими сепаратистскими силами. Например, в деле Романа Лягина, первого главы "Центральной избирательной комиссии "ДНР", который организовал проведение незаконного референдума в мае 2014 года. В интервью Радио Свобода Валентина Бучок рассказывает о совершенном на нее нападении, а также о том, какой была жизнь в Донецке на протяжении трех лет после начала боевых действий в Донбассе.

– Как вы себя чувствуете после нападения, которое пережили?

– Хотелось бы лучше, чем есть на самом деле. С другой стороны, я довольна, что хоть так. Могло быть иначе, хуже. Нормально. Осколки выходят, опухоль, отеки еще у меня есть.

– Сколько осколков обнаружили врачи?

– Они говорили, что вытащили 30 или даже больше, но еще много осколков осталось во мне. Есть такие осколки, которые сидят глубоко, и сама я их не достану. Я самовольно ушла из больницы, потому что не видела смысла дальше лежать там при таком лечении, которое я получала.

– Расскажите, пожалуйста, о том дне, когда вы подорвались на гранате во дворе своего дома, если вам, конечно, не тяжело об этом говорить… Подтвердилось ли, что это была граната?

– На данный момент у меня еще нет информации. Я звонила в пятницу следователю, спрашивала о сроках расследования, и он мне сказал: 1 год и 8 месяцев. Мой телефон и телефон моего брата изъяли в день этого трагического происшествия. Сказали, что на экспертизе они будут находиться от 2 до 3 месяцев. Видимо, это очень большой объем работы. У меня очень много знакомых и друзей в телефонной книге. Это что касается следствия. Что касается обстоятельств, как все это произошло: 20 июня 2020 года я вышла из дома примерно в 7:40. Я каждое утро кормлю животных, кошечек и котиков. Я выношу им еду на задний двор дома. Я приготовила еду, вышла с едой и ключами. Была у меня такая садовая калиточка, небольшая, самодельная, – два поддона, между ними навес, и оконная рама с досками прибита. Ну, как смогла, так и отгородила, чтобы не бегали чужие собаки. Я эту калиточку толкнула, она плотно прилегала к земле, надо было прилагать усилия, чтобы ее сдвинуть. И в этот момент я услышала хлопок. Я опустила глаза вниз и увидела какую-то вытянутую штуку. Я сразу поняла, что это граната, а не самодельное взрывное устройство. Это была граната, я успела сделать два больших шага назад, а потом упала от взрывной волны. Упала и обхватила голову руками, потому что была невыносимая головная боль. Я начала кричать, просто "а-а-а-а-а", потому что голова дико болела, казалось, что разорвало мозг. Когда немного стало легче, я поняла, что надо возвращаться в дом, вызывать полицию, скорую, звонить брату, знакомым. Я приложила усилия, несмотря на то что все мои ноги были изранены, собралась с духом и зашла в дом. Упала на кровать, на кровати лежал планшет, телефоны, и я начала звонить. Я позвонила брату, брат вызвал скорую, полицию. Потом я позвонила своей подруге по несчастью, мы вместе были в плену. Вскорости приехала скорая и меня увезли в 5-ю больницу города Константиновка.

– У вас есть подозрения, кто мог заложить гранату во дворе вашего дома?

– Если сказать однозначно, что именно вот этот человек, то нет, такого предположения у меня нет. У меня есть подозрения. Я ведь очень активный человек, такой была и до войны. Я всегда боролась, когда нарушали закон. Я работала в компании ДТЭК, и я не любила, когда нарушают мои права. Когда случилась российская агрессия, когда в мой родной Донецк, в мой дом пришла война, я, конечно, не осталась в стороне. Я всегда и везде говорила, что моя родина – Украина и что Донецк – это Украина. И работала я на украинском предприятии. За это я впоследствии и попала в плен.

– Ваш супруг является участником боевых действий в Донбассе, он воевал за сохранение территориальной целостности Украины. Может быть, нападение было связано с этим? Или вы считаете, что это было покушение на вашу жизнь?

– Я не думаю, что это как-то связано с моим мужем. Да, у него проукраинские взгляды, другой родины, как Украина, нам не нужно, но он служил в 2016 году, а нападения начались после моего освобождения. Это же не первое нападение на меня, это было третье покушение и много всяких мелких пакостей.

– Не допускаете ли вы, что граната во дворе вашего дома – месть за то, что вы свидетельствуете против представителей сепаратистских республик, дела которых рассматривают в Украине?

– Судов пока не было. Военная прокуратура и полиция ведут расследования, опознание. Но я считаю, что зло должно быть в любом случае наказано. Не может зло править миром. Я верю в добро. И я на своей земле, я не пошла ни в Ростов-на-Дону, ни куда-то в другое место. Я нахожусь на своей земле и ничего противозаконного не делаю. Поэтому зло все равно будет наказано, а для меня зло это вся Россия.

– В момент ареста вы направлялись как раз в офис компании, где вы работали. Расскажите, пожалуйста, что произошло?

– В Донецке я работала рядовым электромонтером, и в мои обязанности входило обслуживать бытовых потребителей, то есть простых людей. Я должна была зайти в дом, переписать показания электросчетчика… это было прямое общение с людьми. А город был тогда наводнен вооруженными бандитами. И ты приходишь, звонишь, тебе открывают дверь, а там стоит человек с оружием и говорит прямо, не стесняясь: "Еще раз позвонишь – я тебя застрелю". Я докладывала руководству, что работать становится опасно.

В тот день, когда меня арестовали, 3 февраля 2017 года, было обыкновенное утро, накануне был обстрелян район нашего города, через который я езжу на работу. Я приехала на работу рано утром, приехал мастер, приехал руководитель, и я им говорю: "Я писала письменные обращения на имя директора, просила, чтобы они всегда думали и обговаривали безопасность рядовых работников, но ни на одно из своих заявлений я не получила ответа, поэтому я ставлю в известность свое непосредственное руководство – а это мастер, начальник подразделения, – что я беру задание, но выполнять его начну только после того, как посещу офис директора". Никто не возражал, говорили "хорошо", и я поехала туда. Транспорт туда не ходил, я пошла пешком, дошла до 21-го дома по улице Челюскинцев, спустилась посмотреть, где мне надо пересечь улицу, чтобы попасть в офис. И там меня задержал мужчина: ему не понравилось, что в руках у меня был телефон. Я ему предъявила удостоверение работника ДТЭК, удостоверение личности, на что он мне ответил, что на территории "ДНР" украинские предприятия не работают. Я ему показала паспорт с регистрацией, что я коренная жительница Донецка. На это тоже у него был свой ответ. Он вызвал милицию, они приехали, и больше я свободы не видела. Меня отвезли в Ворошиловский отдел РОВД, издевались там, раздевали, оскорбляли. Взяли отпечатки пальцев, потом вывезли в так называемое "Министерство государственной безопасности "ДНР": на меня надели целлофановый мешок, который мне был почти до колен, и привезли в "МГБ". Били, называли меня "укроповским шпионом". А потом отвезли в концлагерь "Изоляция".

Смотри также

Мародеры на острове "Изоляции"

– А что там происходило с вами?

– Током меня не пытали, меня только били, и то не в "Изоляции", а в "МГБ". Но есть и другой способ воздействия. Как я говорю, пытать не надо, вообще можно ничего не делать, просто не дайте человеку справлять естественные потребности. Туалета нет, доступа к нему нет, умываться – негде. 24 часа в камере горит свет, и ты находишься 24 часа под видеонаблюдением. Если ты хочешь в туалет, в углу была пластиковая баклажка… это все под наблюдением. Если ты хочешь чего-то большего, то часто со стороны тех боевиков, которые нас охраняли, я слышала крики, извините за прямоту: "Свое говно носи в своих штанах". И все. Выводили иногда. По распорядку, как они сказали, два раза в день. Но это всегда сопровождалось словами: "Три минуты на всех, время пошло". Ты за эти три минуты на всех прибежал, не знаешь, что тебе сделать – либо умыться, либо набрать воды, либо сходить в туалет. И при этом: "Давай быстрей, давай быстрей, давай быстрей".

– Вас обвиняли в убийстве Арсения Павлова, это сепаратист по прозвищу Моторола. Какие основания были в деле? Были какие-то доказательства того, что вы имели отношение к нападению на него?

– Я хочу вас немножко поправить, потому что Моторола был не сепаратист, он был гражданин России, он не местный житель. Он приехал в мой город убивать моих сограждан и рассказывать, как надо жить. То есть для меня он был не просто бандит, а монстр. А какие основания были… Ну, это потому, что я дошла до угла дома, где было написано: "Челюскинцам – 125 лет"… Оказывается, в том же подъезде, где висела эта табличка, Моторола был убит. И когда меня Юлаев Марат Равильевич задержал возле этого подъезда, я и знать не знала, что здесь была убита эта тварь. А он мне говорит: "Тут был убит великий Моторола". И вот поэтому, только поэтому, никаких других оснований не было. У меня в телефоне были пейзажи города, улицы города. Там не было ни военной техники, ни военных, ни танков, ни военных машин, ничего. Ничего связанного с войной в телефоне у меня не было. Да, у меня были открытые высказывания и эсэмэски: "Когда их из города выгонят?", "Когда наступит мир?". Вот это все мне вменили в шпионаж.

– То есть обвинили за ваше мнение.

– Да, по сути дела, да. Если я имею другое мнение и мне не нравится "русский мир", то я – шпион. На что я отвечала: "Если бы меня о чем-то попросили, я бы это сделала с большим удовольствием, но, к сожалению, на тот момент никто ничего у меня не просил".

– Тем не менее, вы дали признательные показания. Есть видео, на котором вы рассказываете, что намеренно пришли фотографировать дом, где убили Павлова…

– Вы на этот счет глубоко заблуждаетесь, все совсем было не так. Это была сделка с эмгэбистами, которые мне говорили: "Не молчи, давай рассказывай". Я предложила сама: "Вы можете написать все, что вам угодно, я это все подписываю, но вины своей я не признаю". Я ее и не признала. Мне не в чем виниться. Я говорила, что "нахожусь на территории Украины, а вы судите меня по украинским законам за шпионаж, и у вас точно такой же украинский паспорт, как и у меня". Получается полный абсурд. Я в эти игры не играю. Так что я вину свою не признала. Дали мне 17 лет лишения свободы, но вину свою я не признала, хотя меня там и запугивали, и говорили: "Вот если вы признаете, вам дадут меньше". Я говорю: "Для меня это не имеет абсолютно никакого значения, потому что сидеть я все равно не буду, Украина меня все равно заберет отсюда любыми путями, так что до свидания". Я ничего не признавала.

– Как проходил суд? Был ли у вас адвокат, какие-то доказательства предъявляли в деле?

– У меня была адвокатесса Елена Николаевна Шишкина, которая училась со мной в одной школе. Она меня прекрасно знала еще по школе, что я человек очень принципиальный, и я ей говорила: "Мне адвокат не нужен". Я написала более 20 ходатайств, чтобы ее убрали, что я не нуждаюсь в таком адвокате. Я просила в ходатайствах: "Если вы считаете обоснованным обвинять меня по статье 321 "Шпионаж", значит прошу допустить ко мне на ваш трибунал телевидение, радио, представителей ОБСЕ, представителей ООН, представителей общественности. Допустите людей, пусть смотрят, что у вас происходит прозрачный процесс. А мне сказали: "Вы здесь ничего не решаете". Вот и все. Вот такой фарс.

– Вы являетесь переселенцем и еще до ареста в "ДНР" пытались переехать на подконтрольную Киеву территорию. Почему после трех лет войны вам это не удалось и в 2017 году вы все еще продолжали работать в Донецке?

– Я зарегистрировалась как внутренне перемещенное лицо в октябре 2014 года, когда вышло соответствующее распоряжение в маленьком селе Иванополье Константиновского района Донецкой области. Я зарегистрировалась там и потихоньку начинала наводить там порядок. Это дом родителей моего мужа, они умерли давно, и дом был в нежилом состоянии. К тому же я работала в компании ДТЭК и все время ждала, когда наше руководство предложит нам работу на неоккупированной территории. Но я, увы, не дождалась этого. До плена я постоянно ездила в выходные в Иванополье, а в Донецк возвращалась, потому что там работала.

– Как менялась жизнь в Донецке на протяжении трех лет с начала боевых действий, пока вы жили там?

– То, что произошло, – трагедия. Моя личная трагедия и трагедия тех людей, которые родились, работали, выросли там, платили налоги, чтобы город был красивым и ухоженным. Все это менялось буквально на глазах. Колонны танков дробили асфальт, когда я приезжала на работу, видела там русских казаков, русскую военную технику, у меня обрывалось сердце. Я поняла, что это надолго. Люди с проукраинскими взглядами, которые не приглашали "Путин, введи войска в город", были, конечно, подавлены. Была надежда и многие этого ждали, что украинское правительство отключит воду, отключит свет, перестанет платить на оккупированных территориях пенсии. Но, к сожалению, все продолжается, как было. Есть пословица: лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Так вот для нас бесконечный ужас продолжается.