По данным Следственного комитета, в 2019 году в России 737 детей покончили с собой (Росстат насчитал только 372 детских суицида). Одна из погибших в конце 2018-го – 14-летняя жительница города Сафоново Смоленской области. Причиной её самоубийства, скорее всего, стала травля в школе, иначе говоря буллинг, впрочем, и школа, и сафоновская администрация это отрицали, расследование гибели девочки ни к чему не привело. О том, что девочку травили, знали все: это видели учителя, об этом знали мама и сестра, но ничего не предпринимали: "сами разберутся". Не разобрались. Год спустя мы поговорили с Наташиной мамой Татьяной, уборщицей в сафоновской больнице, а потом записали истории других подростков, переживших школьную травлю. Все они разные, и все они одинаковые: боль, комплексы, неуверенность в себе, безразличие взрослых. Но проблему можно решить: о том, что делать в ситуации буллинга родителям, учителям и детям, Радио Свобода рассказали директор благотворительного фонда "Шалаш" Лиля Брайнис и Наталья Цымбаленко, которая сумела защитить от травли собственного сына, а потом написала памятку и книгу о том, что делать в подобных ситуациях.

О жертвах буллинга – фильм Сергея Хазова-Кассиа и Андрея Костянова "Сами разберутся".

Татьяна

Мы сидим в маленькой хрущёвке, на стене над тахтой портреты двух дочерей Татьяны, в углу – школьная парта, исцарапанная и исписанная. Татьяна говорит тихо, как будто боится нарушить покой этой комнаты, в которой мало что изменилось со дня гибели Наташи:

"Наташа всегда такая тихая была, она не привлекала к себе никогда внимания. Друзей, подруг у неё как-то не было. Родилась она с этим заболеванием сразу, веко опущено чуть было. Мы операцию делали. В школе её из-за этого дразнили, звали все циклопом. Я даже вообще не знала, что это такое за слово.

Была такая история у нас: перед тем как выйти из школы, у Наташи моей ребята отобрали шапку, потом Наташа на крыльцо за ними следом пошла, они эту шапку закинули в сугроб и пихать [её] стали. Настя [сестра Наташи] спрашивает: "Ирина Андреевна, скажите вы им! Что они, совсем с ума сошли? Что они вытворяют?" Трое на девчонку на одну. Трое ребят на одну девочку. Она сказала: "Сами разберутся, это дети, они сами разберутся". Ирина Андреевна – это у нас директор.

В тот день дома все были, погода была плохая. Она сходила на улицу погулять, потом домой пришла, была дома, сидела. Потом почти в 4 часа говорит: "Мам, пойду погуляю на улице". В начале седьмого думаю: сейчас позвоню Наташе, чтобы приходила домой. Уже прошло часа полтора или два. Только собралась звонить, телефон мне звонит, гляжу – Наташа. Я говорю: "Дочь, давай иди домой, хватит бегать, на улице гулять, погода холодная". – "Знаете, это вас беспокоит оперуполномоченный такой-то". Фамилию даже не помню. Говорю: "А что случилось?" Говорит: "А кем вы приходитесь этому абоненту?" Я говорю: "Мать".

Была записка, в кармане у неё осталась. Попросила прощения и написала, что не хочет быть обузой.

На похоронах народу было очень много: и соседи приходили, и мои знакомые, одноклассники мои приходили. Приходили из школы Наташины одноклассники, параллельный класс. Когда Наташу вынесли из подъезда, некоторые хихикали, некрасиво себя вообще вели, лучше бы и не приходили".

Карина

Карине 17, она родилась в Южно-Сахалинске и переменила много городов и школ, в каждой её травили. Сейчас Карина живёт в Москве со своим молодым человеком, её мама погибла, остался отец, который, как говорит Карина, особого участия в её воспитании не принимал. Карина занимается креативным макияжем, мечтает сделать это своей профессией. Только во время интервью она вдруг задумалась, что макияж был выбран неслучайно: её травили за внешность, она решила сделать себе другую:

"В детстве меня часто за рыжие волосы называли инопланетянином или "ржавая". Хотя у меня не такой яркий цвет, чтобы называть меня ржавой.

Почему-то меня задело. Наверное, я действительно не видела людей с рыжими волосами. Я такая: значит, это ненормально. Ну и всё, сейчас я нормально к своим рыжим волосам отношусь, но вот к веснушкам я ещё как-то не привыкла.

Я спрашивала маму: хочу отстричь волосы, хочу покраситься в другой цвет, тональник просила у неё. Я была в четвертом классе, какой мне тональник? И брови у меня, кстати, светлые были, лицо странно выглядело, почти без бровей. Я просила тональник, чтобы замазать веснушки, портила кожу. Лица своего боялась. У меня нормальный овал лица. Я брала волосы, специально делала такие тупые прически, я считала, что у меня большие щёки, очень большие. Это до сих пор осталось: у меня большие щёки, но не настолько, как мне тогда говорили. Мне говорили, что у меня щёки, как будто у меня там два арбуза. Я считаю, что щёки – это красиво, а тогда мощно наседали за щёки, за овал, приходилось прикрывать.

Мальчики – мой нос им не нравился, якобы он, как у свиньи, пятак конкретный. Они так поднимали нос и ходили за мной. Мне было, конечно, обидно. Опять же, некоторым мальчикам я нравилась, большинству, это видно было. Они давали мне конфеты. Для меня это странно было, то всё обзывали и – конфеты дают. Эти мальчики всё время ходили на выступления мои. Я стояла на уроке, они заглядывали в класс, когда учительница не видела, поднимали вот так вот нос и смеялись. Мне было неприятно: что угодно, мне всё равно на всё, кроме моего носа. Наверное, потому что цвет волос я могу поменять, вес могу, веснушки могу замазать, а с носом… Не хочу делать пластику.

Один раз я пожаловалась учителю: "Он меня обзывает". – "Да ладно, что ты, ты ему нравишься". У меня полностью отпало желание жаловаться учителям, я поняла, что ни хрена они не помогут.

Я достаточно сильный человек, но всё равно на мне это отразилось. Сейчас я сижу в тёмной одежде, мне очень жарко, я могла надеть шорты, я никогда в жизни не носила шорты, кроме детства, потому что я стесняюсь. Я даже руки свои стесняюсь показывать, мне сейчас некомфортно, потому что у меня руки видно. Если бы можно было, я бы сейчас в куртке вышла.

Я могу проходить мимо зеркала, просто иду в ванну, я вернусь обратно на пару шагов, повернусь, посмотрю на себя и заплачу – какая я некрасивая".

Шурик

Александр предпочитает, чтобы его называли Шурик. Он изучает историю искусства, танцует бурлеск и работает журналистом – внештатно сотрудничает с "Ведомостями". В школе его не били, просто не общались – считали геем:

"Была группа таких типа пацанов, которые старались со мной не соприкасаться. Когда соприкасались, это, бывало, превращалось в истерику, как, например, был случай, когда я пришел в переполненный класс французского языка, там было единственное место с одним из этих мальчиков, я с ним сел, он завизжал просто на весь класс, типа, бл***, я не хочу сидеть с этим пидорасом, уберите его. Преподавательница на него шикнула. Она же не может ему сказать: "Не сей гомофобию". Или: "Давай без буллинга". Она просто на него шикнула и с жалостью на меня посмотрела.

Ко мне в любой момент могли подойти и спросить: "А ты пидор, да? А чего ты пидор?", начать меня расспрашивать о моей сексуальной ориентации, о моих сексуальных предпочтениях. Было такое, что меня игнорировали на улице. У нас школа рядом, мы все живём примерно в одном районе, я проходил мимо одноклассников, здоровался с ними громко, они на меня смотрели прямо в глаза и проходили мимо.

Самое, наверное, обидное в такой ситуации, когда ты видишь... Не когда тебя буллит какой-то урод – ну он урод, что с него взять, а когда тебя буллят люди… Ты видишь, как они общаются между собой, ты понимаешь, что они дружат хорошо, они более-менее любезны друг с другом, внутри их коллектива всё хорошо. Когда ты пытаешься в это влиться и у тебя не получается, перед тобой как стена в "Игре престолов", огромная ледяная, это очень горько. Было сложно выстраивать даже какие-то рабочие отношения, потому что кто-то не хотел вставать со мной в пару, делать проект, кто-то не хотел со мной переодеваться в раздевалке на физкультуру, кто-то не хотел со мной мяч бросать.

Наша классная руководительница, учитель биологии по совместительству, она рассказывала про СПИД и объяснила. "Вы знаете, есть стереотип, что чаще СПИДом болеют гомосексуалисты, – это не так, гетеросексуалы тоже болеют", – сказала она. Я подумал: "Господи, неужели вменяемый человек, неужели с ней можно обсудить?" А потом мне девочки рассказали, что она на дополнительных по биологии рассказывала, что гомосексуализм – это противоестественно, отвратительно, это всё потому, что родители не могут дать нормальное воспитание своим детям. Я понял, что с ней об этом не поговоришь".

Всеволод

Всеволоду 23. Мы познакомились в Еврейском музее и центре толерантности, где Всеволод играет в спектакле Форум-театра про буллинг. Пьеса поставлена частично по истории самого Севы, которого всё детство били и дразнили девчонкой. Он говорит, что из-за этого стал ненавидеть всё мужское и маскулинное, но окончив школу, стал… байкером и работает в рок-баре:

Мы должны были прыгать через козла, а я такой человек, что если я что-то не умею делать, я должен сначала научиться, понять, попробовать, тогда я готов это сделать. А вот так сходу: я не умею и мне прыгать? Я не умею. Я сказал преподавательнице, что я не буду этого делать. Она начала на меня кричать, заставлять меня это делать. Я пошёл наотрез, сказал, что я не буду. Она довела меня до слёз, я начал плакать. Она заставляла меня активно, кричала на меня. Когда я начал плакать, дети начали смеяться, что, типа, что ты плачешь, что ты, через козла прыгнуть не можешь, и так далее. Она в итоге сказала такую фразу: "Что ты ведёшь себя как девчонка?" При всём моём классе.

Моя кличка класса до пятого, меня любили обзывать: "Севочка-девочка, что ты постоянно плачешь?"

Меня начали бить. Меня били в школе почти каждый день мои одноклассники, до пятого класса почти постоянно, потом класса до восьмого уже стало реже.

Самое интересное, для меня по крайней мере, то, что учителя же не слепые, они видят всегда, что дети в слезах, плачут, слёзы текут, лица красные, –никто на это никогда не обращал внимания, проблемы класса они игнорировали всегда.

Единственный раз в моей жизни, когда я задумался о суициде из-за всего происходящего, это был уже шестой класс, ничего не менялось, я понимал, что мне ещё предстоит 4 или 5 лет учебы в этой школе, я не знал, что делать. Я помню, дома взял нож и думал о том, что сделать что-то или нет. Но я для себя решил, что нет, я этого не хочу, я буду продолжать. Но когда я закончу школу, я больше не допущу такого в своей жизни. Я продолжал. Я включил какой-то режим твердолобости, продолжал, продолжал".

Маша

16-летняя Маша – единственная, кто решился рассказать о том, как сама была агрессором. Её история показательна: агрессоры часто не считают, что делают что-то плохое. Более того, не думают, что жертва травли может страдать: она сама виновата, да и они же просто шутят.

"Была одна девочка из религиозной семьи, она была странная. Многие мальчики в классе пытались утвердиться за счёт слабого человека, пытались как-то ей насолить, лишний раз грубость сказать. Наш классный руководитель за спиной поддерживала все эти шутки. На классном собрании, если много ребят и её нет рядом, она могла сказать: "Я понимаю, почему вы к ней так относитесь, но будьте помягче". Хотя она ничем не заслужила это. Она не была грубой, она не была глупой, она была слишком скромной. Ей могли сказать, что от неё воняет, что она жирная, что она не такая хорошая, как остальные девочки, что она выглядит неприятно, что она никому не нужная.

Из-за чувства безнаказанности я, сама того не осознавая, срывалась на неё сильнее, чем могла сорваться на любого другого человека. По сути для меня она тоже стала козлом отпущения. Был самый тяжёлый момент в наших взаимоотношениях с этой девочкой, когда мы остались вдвоём в коридоре после звонка, она меня разозлила чем-то. А что со мной будет, если я её ударю? Ничего не случится. Она всем не нравится, я даже расскажу парочке подруг, что я её ударила, все поддержат это. Тогда я подняла на неё руку, я её прижала к стенке. Я увидела, как она плачет, и я испугалась.

Человек, который выглядит как игрушка, которую можно швырять как хочется, издеваться над ней, – у неё есть чувства, это проявление чувств, когда девочка заплакала, стало для меня шоком. Я подумала, что этот человек только делает вид, что ему всё равно: он отсаживается, ему всё равно, он пытается говорить: "Я настучу учителям". Но на самом деле ему ужасно больно. Казалось бы, это очевидная мысль. Но именно в тот момент, когда она заплакала при мне первый раз, я подумала, что она этого всего не заслуживает".

Никита

Никита живет в небольшом городе в Московской области, название которого он просит не упоминать. Его тоже травили за негетеронормативное поведение, это привело к депрессии и паническим атакам. Сегодня Никита принимает антидепрессанты и занимается ЛГБТ-активизмом:

"Как раз в основном это был кибербуллинг. Те, кто из моего города, создали группу, где унижали, оскорбляли, выкладывали тех, кто им не нравится, кто не подходит под их норму. Я там был главной звёздочкой.

[В школе] такие же издёвки, всякие взгляды недовольные, толкание, отбирание портфелей, "выйди на забив", стрелки кидали – какой-то из этих факторов, да, это каждый день происходило. Мне не очень хотелось ходить в школу из-за этого. Хорошо, что там были мои друзья, они встречали. Если они не встречали, то это просто для меня было шоком: быстро пройти в раздевалку, чтобы меня никто не заметил из буллеров, чтобы переодеться быстро и пойти в класс. На переменах я старался избегать людей этих, которые занимались буллингом. Я смотрел расписание, где они могут быть, у какого кабинета, у какого кабинета я сейчас должен быть.

Обычно учителя не замечали этого и родственники тоже. Я сказал матери, что у меня будут брать интервью. "Про что?" – "Про буллинг". – "Тебя буллили?" – "Да, вообще-то". Она не знала, что меня буллят, видимо, но она замечала селф-харм в 10–12 лет. Это было не именно что-то типа попытки самоубийства, хотя мысли были, но просто заглушить моральную боль, психическую физическим чем-то. Резал себя лезвиями – руки, ноги. Мама однажды заметила. Я говорю: "Это кот". – "Я тебе не верю, не делай так, иначе я тебя в психушку отправлю". Ну я не в психушке.

Последствия – тревожность, социофобия, у меня постоянно мысли бывают: а если я что-то не так скажу, как я выгляжу сзади, про меня ли они только что посмеялись? Недавно, два года назад, в 2018 году я купил первый раз джинсы светлые – это для меня был шок".

Станислава

Станислава сегодня студентка, а в школе тоже пережила нелёгкое время. Её травили за внешность, за то, что социальное положение семьи было выше, чем у ровесников. Когда она говорит о том, что в новой школе вдруг нашла в детях человечность, начинает плакать: нужно менять школу как можно быстрее, считает она, иначе буллинг вас сломает:

"Это было постоянное психологическое давление, которое очень сильно на меня давило. Когда в пятом классе действительно нет друзей и вам говорят, что у вас нет друзей или что ты некрасивая, и это говорят постоянно, то это очень сильно на тебя влияет. Мне нравились разные розовые вещи, я одевалась очень прикольно, с рюкзаками "Барби" и так далее, а девочки говорили, что так делать не нужно, всё время дразнили и высказывали, что это неправильно. Такой сильный буллинг у меня был несколько раз. Один раз на физкультуре мои штаны кинули в унитаз. Это было очень мерзко и обидно, потому что была зима, у меня с собой были только шорты, а мои штаны промокли, пахли туалетом.

Когда ты приходишь в школу, твоё любое высказывание на уроке воспринимается с каким-то смехом, даже если оно просто является ответом на вопрос. Тебе кажется странным что-либо говорить.

Я раньше считала, что у меня большой нос. Мне об этом очень часто говорили в моей старой школе. А он действительно был большой, потому что я была очень худой, у меня были брекеты, огромный нос, сейчас это всё как-то выровнялось. У меня была такая банка, в которой я копила деньги на будущую пластику, чтобы сделать операцию по смене носа. Потом я решила, наоборот, над ним шутить и везде писала, что я – это нос успешного человека. Похожая форма носа у Альберта Эйнштейна, я это увидела на Мальте, он жил там в одном доме, там его нос нарисован.

В седьмом классе я решила активно наступать, за себя стоять. Я анализировала их социальные сети, кому что нравится, у кого чего нет и так далее, и в разговорах могла сказать: "Ты носишь эти туфли, они же дешёвые, зачем ты их носишь?" Или: "Ты никогда не выезжала за территорию России, ну что ж, мне тебя жалко, ты ничего не видела". "Ты говоришь Неапóль, неужели ты не была в Неаполе?" Я вела себя не очень хорошо, но это был ответ на тот буллинг, который со мной происходил, и этим я вызывала ещё одну волну буллинга на себя. То есть я поступала совершенно неумно. Это было неправильно, я тратила очень много энергии, очень много сил. У меня был период, когда буллинг и ответы ребятам были для меня гораздо значимее и важнее, чем учёба. У меня были проблемы с учёбой в тот момент, хотя до этого у меня их никогда не было. Мне было важнее просидеть несколько часов в социальных сетях, посмотреть, чем они интересуются, найти их слабые болевые точки, чтобы потом бить в них, вместо того чтобы учить математику или условную физику.

Если ребёнок отличается от того, что происходит в школе, у него всё время конфликты происходят, и вы понимаете, что ребёнок нормальный, что он хороший, то просто нужно его отвести в ту среду, где ему будет комфортно. Что у меня и получилось. Потому что из той среды, где мне говорили, что я некрасивая, что я глупая, вообще очень плохая, такой, как я, быть не нужно, меня переместили в ту среду, где мне было очень комфортно. И момент значимый для меня был в сентябре в моей новой школе, мы должны были ехать в Киржач, чтобы познакомиться с моим классом. Так случилось, что я забыла свой пакет со сладостями дома. Ко мне подошла девочка, которая выглядела как школьная булли, как девочки, которые буллили меня в школе, она предложила мне свою шоколадку. Она говорит: "На, возьми мою шоколадку". Я просто тогда подумала: "Ничего себе, так бывает?" Поменяли мне среду – и у меня всё поменялось, у меня поменялся менталитет, отношение к себе, отношение к другим людям".

Юлия

С Юлией мы встретились в день вручения аттестатов, она плясала в школьном дворе: наконец-то это закончилось, а потом читала нам стихи, написанные в самые сложные школьные минуты:

"Моя школьная история начинается с того, что всю началку почти и среднюю школу я проездила с родителями по Европе. Они учёные, а учёные – это непрерывные конференции. Так получилось, что круга сверстников вокруг меня не сформировалось. Так получилось, что никто не хотел со мной особо общаться, как бы я ни старалась с кем-то заговорить.

Меня не любили конкретно за манеру задавать вопросы и из-за того, что я не принижаю себя никогда. Например, у меня взгляды феминистические. На обществознании нам говорили, что есть мужские качества характера, а есть женские. Женщины обязаны хвалить своих парней, потому что они должны быть более амбициозными. Я сказала, что научно не доказано, что есть женские черты и мужские черты характера, потому что это исключительно социальное воспитание. Из-за того, что я много разговариваю, много как бы на себя внимания перетягиваю, меня невзлюбили. И началось: "Тихомирова, закрой рот, тебя никто не спрашивал, мы все здесь коллектив, мы друг за друга, рука об руку, а ты вообще не в команде работаешь". Мол, тебе тут не рады. Посыл такой – тебе тут не рады.

У жертвы травли нет типажа лица, не всегда это забитый мальчик, забитая девочка, не всегда как в книжке "Чучело" или в фильме "Чучело" одноимённом. Нельзя просто посадить класс, посмотреть на них всех и определить — он жертва буллинга, а вот он агрессор. Нет, агрессором может оказаться самая активная девочка, во всех школьных советах, активистка, молодец, спортсменка, комсомолка, красавица, которая всем заправляет, у которой великолепные отношения со всеми учителями, она может быть агрессором, причем мощным агрессором".